вариант еще не готов.
– Прочтите.
Пришлось мне медленно и с выражением зачитать ему порядочный кусок лежащего передо мною текста. Выслушав, Генеральный подумал с минуту, потом махнул рукой:
– Ладно. Завтра к восьми утра зайдите ко мне. Надо поговорить.
И отключился. Хоть бы сочувствие выразил из вежливости!
Затем последовал еще целый ряд звонков от лиц рангом пониже. Эти как раз выражали сочувствие и корчили скорбные гримасы, как будто Тэнни не ранена, а уже умерла, хотя я-то точно знал, что за этими гримасами никаких реальных чувств не скрыто. Всем этим людям, по большому счету, было плевать на моего Тигренка.
Последним позвонил президент Чешской Республики. Пожалуй, он был единственным, кого я был рад видеть. Тэнни он знал лично и питал к ней искренние симпатии. Он сразу осведомился о ее здоровье и пообещал со своей стороны всяческое содействие в раскрытии покушения.
– Держите меня в курсе, пан консул, – сказал он напоследок. – Для меня это очень важно, поверьте. В случае необходимости вы знаете мой личный телефон. Не стесняйтесь беспокоить меня в любое время суток.
Я поблагодарил его и подумал, что, если Рогнед со своими подозрениями действительно окажется прав, то единственным, на чью поддержку я смогу по-настоящему рассчитывать, будет именно чешский президент. Я не сомневался, что в столь крупной игре он ни за что не останется в стороне, тем более что Эвердик уже давно торчал у него костью в горле, пытаясь навязывать свою линию поведения не только пражской мэрии, но даже и чешскому правительству. Так что, во всяком случае, как минимум на поддержку со стороны всей полиции Праги я вполне мог надеяться.
Во второй половине дня мое официальное заявление с грехом пополам все-таки вышло в свет и было тут же растиражировано всеми информационными агентствами мира. Теперь можно было ожидать, что СМИ, которым кинули эту долгожданную кость, немного поутихнут и ненадолго оставят меня в покое.
Вечером я возвращался в клинику Ройтнера уже в сопровождении двух спецназовцев – моих новых телохранителей. Одного из них звали сурово, по-английски, – Джон. Это был малый лет тридцати, настоящий крепыш, широкоплечий и мускулистый, но лицо у него было необыкновенно открытое, располагающее, с хорошей, искренней улыбкой, несколько противоречащее традиционному имиджу крутого бойца-десантника. Второй, по имени Николас, был помоложе и повыше, имел красивый римский профиль и по-английски говорил с заметным немецким акцентом. Оба моих провожатых были в штатском, первый сидел за рулем моей служебной машины, второй – на заднем сиденье. За того и другого Симонис поручился головой, заверив, что это лучшие ученики моей Тэнни
Я ехал в клинику, намереваясь забрать отца и Айку и перевезти их на дачу, принадлежащую Консулату. В том случае, конечно, если состояние здоровья обоих позволит это сделать. Сам я пока домой возвращаться не собирался. Мне хотелось постоянно находиться рядом с Тигренком, чтобы в любой момент быть готовым помочь и поддержать. Я был уверен, что ни один врач не сможет ухаживать за ней так внимательно и бережно, как это смог бы я, поэтому я попросил оборудовать для меня комнату внизу, в подвале, рядом с ее палатой, чтобы никого не смущать своим присутствием в главном корпусе клиники. Ройтнер выполнил мою просьбу, и, когда я приехал, меня сразу же повели в лабораторию – осматривать мое новое жилье.
Комната оказалась просторная и ничуть не похожая на больничную. Она была по-домашнему обставлена мягкой мебелью и очень уютная, чем-то напоминающая гостиную в моей квартире.
Войдя, я сразу же увидел Айку, как обычно, сидящую на диване перед телевизором. Она была очень бледненькая и слабенькая. Вероятно, из нее действительно выкачали порядочно крови. Однако, завидев меня, она радостно заулыбалась, выключила телевизор и потянулась ко мне. Я сгреб ее в охапку, взъерошил ее крашеные черные вихры и благодарно расцеловал:
– Белочка моя, солнышко, ну, как ты?
– Хорошо, пап, за меня не беспокойся, – отвечала Айка, ласкаясь.
– Ты спасла Тэнни, малыш. Спасибо тебе, – сказал я, любуясь ее осунувшимся, но бодрым личиком. – Ты настоящая пацанка и самый лучший на свете друг.
– Дедушка просил, чтобы ты к нему зашел, – сообщила девочка.
– А что с ним? – встревожился я.
– Ничего, он уже хорошо себя чувствует, – утешила меня Айка. – Он говорит, что не хочет и не имеет права просто так валяться, в то время как его внучка лежит при смерти. Он собирается тебе помогать.
– В чем?
– Искать преступника. Он ведь журналист с почти пятидесятилетним стажем, у него большие связи и много знакомых в Праге.
– Господи! Еще один следователь! И за что мне такое наказание? – простонал я. – Ладно, я попозже к нему зайду. Надо бы вас обоих перевезти на дачу, чтобы вы там отдохнули и пришли в себя.
– Я не поеду! – решительно заявила Айка. – Я буду с Тэнни. Я ей очень нужна.
Ну, кто бы спорил! Я понял, что в данной ситуации мне просто нечего возразить девочке, только что отдавшей свою кровь для спасения другого человека. Сейчас я не имел права настаивать на своем, а она, наоборот, имела полное право меня не послушаться. «Может быть, и вправду будет лучше, если девочки останутся вдвоем? – подумал я. – Ведь они всю жизнь вместе, и их нельзя разлучать, особенно в такую минуту…» Однако с отцом я решил поговорить твердо, по-мужски. Его помощь в качестве следователя была именно тем, в чем я меньше всего нуждался. Я не был уверен, что мне удастся уговорить старика уехать в Москву, ведь он тоже очень переживал за Тэнни. Но, по крайней мере, препровадить его на дачу я надеялся, несмотря на всё его упрямство.
Решив все же, что разговор с отцом и в самом деле может подождать, я прежде всего отправился к Тэнни. Если честно, я боялся сейчас, после операции, входить в ее палату. Я не знал, что я там увижу, и трепетал, проклиная свое малодушие и опасаясь, что мне может стать дурно, если моим глазам предстанет что-нибудь по-настоящему ужасное.
Но мне не стало дурно, хотя зрелище впечатлило бы любого. Тэнни лежала, вся в бинтах. Голова ее тоже была забинтована. Я понял, что докторам пришлось остричь или даже обрить ее прекрасные каштановые волосы, которые всегда придавали ее внешности такое неповторимое очарование.
Девушка была в сознании, но очень заторможена из-за того, что ей кололи обезболивающее. Когда я подсел к ней на табуретку, она остановила на мне взгляд и слегка улыбнулась.
– Почти не могу шевелиться… – сказала она как-то виновато и слегка пошевелила пальцами, прося, чтобы я взял ее за руку. – Ройтнер говорил, что из меня вытащили целый килограмм железа.
– Пятьдесят шесть кусков, – ответил я, гладя ее по тыльной стороне ладони. – Я их видел, Тигренок.
– Не надо было тебе их показывать… – произнесла девушка. Голос у нее был обессиленный и тихий. – Зачем тебе такие подробности?
– Надо. Еще как надо, – возразил я.
– Кто тебе их показал?
– Эвердик.
– А, так он приезжал…
– А ты не помнишь? Он говорил, что заходил к тебе.
– Нет, с трудом… Я вообще мало что помню из того, что со мной происходило после взрыва. Айка дала мне кровь, да?
– Да.
– Поцелуй ее за меня.
– Уже поцеловал.
– Как она?
– Да она-то ничего. Ты не волнуйся за нас, Тигренок. Я теперь езжу с во-от такенными телохранителями. Ты их, конечно, знаешь. Это Джон и Николас, из твоих подопечных.
– Джон и Николас? Да, знаю. Они отличные ребята. Им можно доверять. Ты правильно сделал, что их выбрал.
– Вообще-то, мне их Симонис прислал. Он тебе привет передает. Говорит, что они все тебя очень уважают и любят.
– Спасибо. Симонис хороший человек, хотя бывает резковат и несдержан. Но он старый солдат, ему простительно. Его спецназ – самая надежная опора для тебя. Не ссорься с ними.
– Я это уже почувствовал. Они нам здорово помогли, когда мы ехали к тебе в больницу.
– В больницу? Ах, да, в ту, в которую меня отвезли сначала… Знаешь, папа, вообще-то мне должно быть стыдно.
– За что это, Тэнни?
– Я действовала ужасно непрофессионально. Я должна была среагировать на эту взрывчатку значительно раньше, тогда бы все могло вообще обойтись без жертв. За те годы, что я живу вне «Аплоя», я совсем потеряла квалификацию. Чутье у меня притупилось. Расслабилась я. Поэтому так и вышло.
– Ну, Тигренок, не хватало еще, чтобы ты в чем-то упрекала себя! – возмутился я.
– Взрослый аплоевец никогда не попал бы в такую простую ловушку, – не унималась девушка. – Бомба с телеуправляемым часовым механизмом… Примитив! Это всё потому, что я не доучилась. И совсем не тренировалась после. Надо было уделить этому гораздо больше внимания. – Она примолкла на минуту, а потом, вдруг сменив тему, сказала с горечью: – Знаешь, пап, Ройтнер меня налысо обрил… Посмотрел бы ты, какая я стала уродина!..
– Не велика беда, – улыбнулся я. – Волосы отрастут, куда они денутся! Зато будешь жива-здорова. А для меня ты всегда самая красивая девочка на свете.
– Ты очень добрый, папа, – сказала Тэнни и тоже улыбнулась. – Я постараюсь выздороветь побыстрей, хоть и не знаю, как это у меня получится. Мне, кажется, действительно здорово досталось. Пусть Айка все время будет с тобой, пока я тут валяюсь. Она тебе и поможет, и поддержит. Не бойся с ней советоваться. Она ведь умная, хоть и маленькая еще, и, если надо, вполне умеет не быть легкомысленной.
– Она сильно повзрослела за эти дни, – сказал я. – Просто не узнать.
– Тем более, – чуть кивнула Тэнни. – Теперь ей придется самой решать, как действовать. Я ей теперь плохой помощник. – Она снова помолчала, прикрыв глаза и собираясь с силами, и продолжала, в очередной раз сменив тему: – Знаешь, я вот тут все думала… У меня теперь много времени, чтобы думать… Так вот, пап, эту бомбу в машину могли подсунуть только в доме Эвердика. Больше негде.
– Я знаю, – кивнул я. – Эвердик сам мне об этом сказал.
– Он тебе сказал? – изумилась Тэнни.
– Да. И даже пообещал провести собственное расследование. Своими силами и средствами.
– Это плохо… – прошептала девушка напряженно.
– Что плохо, Тигренок? – спросил я осторожно.
– Пока еще сама не знаю, пап, – ответила она. – Но это очень плохо. Он что-то затевает.
– Рогнед почему-то тоже так думает.
– Да? И что он говорит?
– Хочет провести свое, параллельное расследование по секрету от Эвердика и посмотреть, что получится.
– А он справится?
– Ну, наш дядя Рогнед да не справится! К тому же, ему Симонис поможет.
– Тогда справится, – согласилась Тэнни. – Только нашему дяде Рогнеду надо быть очень осторожным и внимательным. Если Эвердик почувствует вокруг себя незапланированные шевеления, он сильно оскорбится.
– Послушай, – сказал я, бережно сжав пальцы ее руки, – я тебя никогда не спрашивал, но сейчас хочу спросить. Вот ты давно знаешь Эвердика, вхожа в его дом, дружишь с его внучками… Скажи: ты хоть чуточку доверяешь ему?
– Нет, – ответила Тэнни без раздумий и опять прикрыла глаза, словно сразу устав от этого односложного отрицания.
– Почему же ты раньше об этом не говорила?
– Раньше это не имело такого значения.
– А сейчас имеет?
– Я чувствую, что начинает иметь.
– О Господи! – вздохнул я, просто не зная, что и думать. – Час от часу не легче…
– Ты не расстраивайся так, папа, –
