лиственных деревьев над хвойными. В нем уже все зазеленело и даже появились первые цветы. Надо было видеть, как искренне и звонко радовались Тэнни и Айка каждой травинке и каждому цветку! А потом мы как-то случайно вышли на берег озера, травянистый, с парой плакучих ив над голубой неподвижной водой, и девочки просто обалдели от такого зрелища, буквально остолбенев и раскрыв рты. Озеро, и правда, было очень живописное, хотя и совсем небольшое, одно из тех, которые в последние лет двадцать в рамках программы восстановления европейских лесов создавались искусственно, как правило, в каких-нибудь заброшенных котлованах или на месте снесенных химических заводов, исчерпавших свой потенциал. Вода в подобных озерах была чистейшая – об этом специально заботились. Живность в них тоже водилась самая разнообразная. Наше, например, населяли наижирнейшие караси, на которых сразу же раскатал губу Рогнед, признанный мастер по части рыбалки. На следующий день мы вчетвером устроили на берегу настоящий пикник в русском стиле – с костром, печеной картошкой и ухой. Уже после первой съеденной картофелины девчонки все перемазались золой и заливисто хохотали друг над дружкой, выгрызая душистую картофельную мякоть из сгоревшей в уголь кожуры. Позже картошку мы пекли еще не раз – уже не в лесу, а прямо во дворе, перед домом, заедая ее ранним зеленым лучком. Никогда бы не подумал, что с мальчишеских лет мне придется вспоминать, как печь картошку.
Уже за неделю до дня рождения Тэнни у меня начало взволнованно сжиматься сердце. Мне хотелось превратить этот праздник во что-то особенное, не ограничиваясь обычными подарками и угощением, чтобы девочка, сполна получив все детские радости, одновременно могла почувствовать себя взрослой, которую уважают в семье и с мнением которой считаются. Да, я уже не думал о нас иначе, как о семье, и Тэнни была для меня старшей дочерью, которой я гордился, хотя, в сущности, не имел на это никакого права, ибо во всех достоинствах девочки не было ни малейшей моей заслуги. Она просто было такой, какой была, и если кто-нибудь в жизни и имел на нее положительное влияние, то это только Лариса.
И все же, как мне показалось, день рождения Тэнни удался на славу. Единственное, что его некоторым образом омрачило, это отсутствие Рогнеда. Эвердик уже целую неделю держал моего друга при себе, не отпуская ни на минуту. Чем они там занимались, я понятия не имел. Толстяк звонил дважды и оба раза не объяснял ничего внятно, так что можно было заключить, что происходящее в эти дни в Консулате – разговор не телефонный и все разъяснится позже. Одно, впрочем, я понял ясно: на день рождения Рогнед не приедет.
У меня не очень-то богатая фантазия, поэтому я довольно долго размышлял, чем бы можно разнообразить праздник для Тэнни, но так ничего сверхоригинального и не измыслил. Единственное, до чего я додумался, была прогулка в Прагу. Не Бог весть что, но для девочки, не избалованной развлечениями, вариант оказался наилучшим. Тэнни ужасно обрадовалась, тем более что мне очень хотелось не просто погулять с нею по городу, но и посидеть, как со взрослой, в каком-нибудь хорошем ресторане, сходить в театр, пройтись по дорогим магазинам и так далее.
Когда вопрос о прогулке был уже практически решен и Тэнни даже начала собираться, Айка вдруг таинственно подошла ко мне, взяла под руку и, отведя в сторонку, сказала:
– Дядя Сережа, знаешь чего, вы идите с Тэнни одни, а я тихонько дома посижу. Зачем мне у вас под ногами вертеться?
Эти слова поразили меня до глубины души. Даже зная ее нежную привязанность к Тэнни и вообще тончайшую чуткость к внутренним делам нашего маленького сообщества, я не ожидал от нее такой деликатности. Кому, как не ей, до смерти хотелось в Прагу вместе с нами! Ведь там были карусели, мороженое, аттракционы и прочее, без чего не представляет себе счастья девятилетняя девочка, особенно если все это она видела только раз в жизни, и то мельком… Но умница Айка прекрасно понимала: на карусели и аттракционы мы с Тэнни не пойдем. Это будет взрослая прогулка, в которой ребенок – только помеха. И вот, она, не раздумывая, отказалась от всего вожделенного ради подруги. Многие ли дети на такое способны? Я заметил, что Тэнни потом украдкой расцеловала Айку в знак благодарности.
Итак, в Прагу мы отправились вдвоем.
Я нарядил Тэнни в очаровательный темно-синий брючный костюм в едва заметную полоску. Волосы она распустила, тщательно расчесала, подколола по бокам шпильками, на шею надела бирюзовый кулончик, а на ноги – лакированные туфельки на каблучках и стала совсем как взрослая девушка. Во всяком случае, года два на вид ей точно прибавилось. Боже, как она была в тот день хороша, изящна, серьезна, сдержанна и мила! Она умела безукоризненно себя вести, в ней просматривалась природная, хотя, возможно, и несколько смущенная подростковая женственность, и я просто глаз не мог от нее оторвать. Мое восхищение и гордость, что я иду под руку с таким существом, было очень трудно скрыть. Да я и не старался. А зачем, собственно говоря?
Рогнед приехал на следующий день после праздника. Он заявился в самом разгаре генеральной уборки, которую мы с девочками затеяли во второй половине дня, после предварительной оценки сложившегося положения придя к заключению, что жить в таком свинарнике больше нельзя. В доме после пиршества по поводу дня рождения Тэнни имелась гора немытой посуды, залитые пепси-колой ковры, два дивана, которые приобрели плачевный вид, потому что использовались вместо батутов, и шкаф, полированная дверца которого изрядно закоптилась после случайного выстрела из хлопушки. Вчерашняя именинница, впрочем, до сих пор была в самом веселом расположении духа, а потому идею об уборке восприняла с энтузиазмом и тут же принялась руководить процессом. Айку она послала наводить порядок на кухне, сама взялась за веник, швабру и средство для чистки мебели, а мне поручила работу, которую, видимо, сочла самой мужской, – я отправился во двор выбивать ковры.
День стоял по-настоящему майский, солнечный и оптимистичный. У самого крыльца совершенно потрясающе цвела насмелившаяся наконец-то распуститься яблоня (с утра хлопотливая хозяюшка Тэнни уже позаботилась о том, чтобы пустить к ее стволу воду из арычка), у ограды со дня на день собиралась расцвести сирень. В лесу самозабвенно орали дурные от весны птицы и молодо трещал дятел – между прочим, первый в этом году.
Я заканчивал колотить второй ковер, когда прямо перед калиткой остановилась черная «Мазда», открылась передняя дверца, и Рогнед, как огромный кусок теста, вывалился из нее, пыхтя и чертыхаясь по-русски. Распахнув калитку своим необъятным колышущимся пузом, он прохрустел по посыпанной гравием дорожке прямо к турнику, на котором висел избиваемый мною ковер, остановился, расстегнул ворот своей неофициальной, по-домашнему клетчатой рубашки, вынул из кармана штанов носовой платок, пахнущий каким-то вульгарным дезодорантом, вытер жирную потную шею и только после этого сказал:
– Привет. Плохие новости, старик. А чего это ты тут делаешь?
– Хочешь помочь? – спросил я, вместо руки протягивая ему выбивалку для ковров.
– Обойдешься, – самоустранился Рогнед.
– Ну, иди тогда в дом. Тэнни нальет тебе чего-нибудь холодненького. Только не мешайся там очень. У нас, между прочим, уборка.
– Самое время, – согласился толстяк и, переваливаясь, словно накаченный водой резиновый пузырь, потащился к крыльцу. Крыльцо недвусмысленно высказалось, отягченное его тушей.
Покончив с ковром, я свернул его в рулон, взвалил на плечо и поволок в дом. В прихожей Тэнни в белой футболке и синих трикотажных брюках с подвернутыми до колен штанинами возилась с пластиковым мусорным ведром. Завидев меня, она распрямилась, тряхнула волосами, собранными, как обычно, в роскошный «конский хвост», и уступила мне дорогу. И все-таки я, по неуклюжести своей, слегка шваркнул ее ковром по плечу. Она не обиделась, но я, на всякий случай, извинился.
На кухне что-то загремело.
– Айка посуду бьет, – прокомментировала Тэнни. – Третья тарелка уже в расход пошла.
В ответ я проворчал что-то незлобное и потащил ковер в гостиную. Там, заняв собой почти целиком один из плачевных диванов, сидел Рогнед, чесал свою жирную волосатую грудь через проем рубашки, расстегнутой на три пуговицы, и через соломинку сосал что-то темное из большого запотевшего фужера.
– Поставь ковер, мученик, надорвешься, – сказал он.
– О делах после, – предупредил я, избавляясь от ковра. – Понял, нет?
– Как скажешь, – согласился толстяк. – Ты босс.
Из кухни высунулась растрепанная от усердия Айка.
– Белка! – радостно взревел Рогнед, протянув к девочке свои потные лапы. – Привет, малыш!
– Здравствуй, дядя Рогнед! – весело чирикнула Айка и снова скрылась на кухне.
Вошла Тэнни – она, видимо, выносила мусор. Поставила у ног пустое ведро и устремила на гостя свои непостижимые глаза, словно спрашивая, чего он так орал только что.
– А вот и Тигренок! – заурчал Рогнед. – Прости, солнышко, не смог тебя вчера поздравить. Дела, дела, чтоб их собака съела! Крутишься, вертишься, а все богаче не становишься. А ты цветешь, цветешь, красавица! Вот неделю тебя не видел, а ты уже вроде как подрасти успела. Или мне кажется?
– За неделю в рост только луковица идет, – ответила Тэнни, с пресерьезным видом передразнив скверное французское произношение Рогнеда, и пошла по своим делам.
Рогнед заржал. Я устало плюхнулся в кресло. Стало совершенно ясно, что при сложившихся обстоятельствах закончить уборку нам не суждено.
– Как она меня отшила, а! – радовался Рогнед. – Не подходите близко, я тигренок, а не киска! Язычок у Тигренка, как коготок!
– А ты говори по-английски и не срамись, чучело, – проворчал я. – Или ты стараешься произвести впечатление?
Толстяк утробно крякнул и заворочался:
– Один ты, что ли, имеешь право на всех впечатление производить? Между прочим, пока ты тут прохлаждался, я целую неделю себе ноги вывихивал и два нагоняя от Эвердика получил ни за что ни про что. Кстати, эти нагоняи для твоей шеи предназначались, так что ты мой должник.
– Свои люди, сочтемся, – согласился я. – Давай спокойно поужинаем, а о твоих вывихнутых ногах поговорим позже, наедине и по-русски. Надеюсь, это может подождать пару часов?
– Н-ну, типа может…
– Вот и отлично. Тогда перестань брюзжать и постарайся не портить девчонкам настроение. Тэнни первый раз в жизни день рождения по-человечески провела, до сих пор вся светится. Попробуй только ее погасить – морду набью!
– Руки коротки… – возразил Рогнед, впрочем, уже больше для порядку.
Появилась Айка. Уселась на подлокотник моего кресла, покачала ногой в зеленом носочке и печально констатировала:
– Опять ссоритесь…
– Просто этот тип мною руководит, – сказал Рогнед добродушно. – Как-никак, он мой непосредственный начальник. Куда тут денешься!
– Своих подчиненных надо уважать, – объяснила мне девочка, боднув меня лбом в плечо.
– Учту, – согласился я. – Беги, найди Тэнни, скажи, мол, уборка на сегодня закончена, дядя Рогнед к нам надолго, и его даже очень большим веником не выметешь. Ты ведь ночевать останешься, дядя Рогнед?
–
