Посмотрю на ваше поведение… – проворчал толстяк.
– Тогда вали, загони свой драндулет в гараж, чтобы глаза не мозолил, и возвращайся с улыбкой на лице. Вопросы?
– Какие уж тут вопросы! Ты начальник, я – дурак, – развел руками Рогнед, усиленно встал с дивана, ставшего еще более плачевным под его седалищем, поставил недопитый фужер на стол и пошел загонять машину в гараж. Айка слезла с подлокотника кресла и ускакала следом.
Рогнед вернулся минут через пять, остановился на пороге гостиной, загромоздив собою весь дверной проем, и пророкотал:
– Слышь, старик, Тэнни там, на турнике, кувыркается. Не первый раз вижу, а привыкнуть не могу. Нечеловеческое что-то, черт возьми!..
– Ты еще при ней про нечеловеческое скажи! – обозлился я.
– Да ладно, чего ты, я же так… – Рогнед смутился, поняв, что с языка и вправду соскочило что-то не то. – Пошли, пошпионим, что ли? На это стоит посмотреть.
– Ну, пошли, раз такое дело, – согласился я, выбираясь из кресла.
Вдвоем мы вышли на крыльцо.
Посмотреть действительно было на что.
Тэнни упражнялась на турнике, на котором я недавно выколачивал ковры. Впрочем, слово «упражнялась» тут не подходило ни в малейшей степени, равно как и любые другие слова, которыми обычно описывают гимнастические занятия. То, что мы видели, не было похоже ни на что, даже на трюки самых мастеровитых гимнасток, за которые дают золотые медали на олимпиадах и чемпионатах мира. Тело девочки словно не подчинялось земной гравитации. Тэнни вращалась на турнике самым невероятным образом, то на одной руке, то на двух, то зацепившись за перекладину ногами, совершала немыслимые перелеты и сальто вперед и назад, и турник металлически гудел от такого неистового выступления. Наконец Тэнни выстрелила собою вверх, оторвалась от перекладины, взлетела над ней метра на три, выкрутила умопомрачительное тройное сальто, приземлилась в идеальную точку и выпрямилась, как струна, так, что даже, казалось, зазвенела от напряжения. Рогнед ухнул и захлопал в ладоши.
– Шесть-ноль, шесть-ноль! – громко объявил я, показав оценку на пальцах.
– Дурак, это же не фигурное катание! – толкнул меня в бок толстяк.
– Какая разница? – возразил я. – Высший балл, и всё.
Тэнни расслабилась, улыбнулась чуточку лукаво, сунула ноги в ожидавшие ее на земле тапочки, сняла с головы ленту, которой подвязывала волосы, чтобы они не хлестали по лицу, и опять гордо тряхнула своим великолепным «конским хвостом». Нет, она ни чуточки не красовалась перед нами – она просто не умела этого делать. С рождения воспитанная в условиях строжайшей дисциплины и распорядка, когда за любую потерянную зря минуту можно было заработать наказание, она и сейчас продолжала жить этой инерцией и, узнав, что уборка отменяется, решила занять освободившееся время небольшой гимнастической разминкой – что называется, с пользой для тела и души. Впрочем, нельзя было не заметить, что наше с Рогнедом восхищение ей приятно. Я тоже видел гимнастику Тэнни не в первый раз и тоже никак не мог привыкнуть к этому чуду. Айка, кстати, тоже кое-что умела на турнике, хотя до Тэнни ей было, как до звезд.
– Иди сюда! – велел Рогнед с крыльца.
Тэнни приблизилась, ничуть не запыхавшись.
– Тигренок, лапку! – гаркнул Рогнед.
Девочка протянула ему руку, думая, что он хочет ее пожать, но вместо этого Рогнед с ловкостью, необыкновенной для его толстенных пальцев, застегнул на ее запястье маленькие изящные часики на золотом браслете. Тэнни вспыхнула, глаза ее радостно засияли.
– С днем рождения, солнышко! – объявил толстяк. – Лучше поздно, чем никогда, правда?
Девочка вся зарделась, опустила глаза, шепнула: «Спасибо!» и порхнула мимо нас в дом.
– Счастлива, – сказал я, глядя на старого друга с благодарностью. – Угодил, сукин сын.
– О, светлый день, мной государь доволен!.. – прогудел толстяк и, отвернувшись, облокотился на перила крыльца. Те жалобно вздохнули.
Откуда-то из-за угла дома нарисовалась Айка. Остановившись под турником, посмотрела вверх и звонко распорядилась, ни к кому конкретно не обращаясь:
– Подсадите!
Что стоило этой мартышке самой забраться на перекладину! Но она хотела, чтобы ее подсадили. Вот хотела, и всё тут!
Расценив распоряжение как адресованное мне, я спустился по ступенькам, подошел к турнику, подхватил девочку под мышки и повесил на перекладину. Немного повисев, она без усилий подтянулась несколько раз сначала на одной руке, потом на другой, потом перевернулась, зацепилась за перекладину ногами, повисела вниз головой, как летучая мышь, и произнесла:
– Ты чего дядю Рогнеда все время обижаешь? Он хороший.
– Кто нашего дядю Рогнеда обидит, тот три дня не проживет, – ответил я, несколько удивленный таким разговором.
– Качни меня, – потребовала Айка и, когда я легонько толкнул ее, продолжала, покачиваясь: – Когда ты его дразнишь, он огорчается и потом все время ходит, как грустная панда.
– Как кто? – рассмеялся я.
– Нет, ты не смейся, – сказала Айка и вздохнула. – Вы ведь с ним друзья?
– Еще какие!
– Мы с Тэнни тоже подруги, но никогда друг друга не дразним и не обижаем.
– Вы – другое дело.
– Почему? Тэнни обо мне заботится, а я ей во всем помогаю.
– Вы девочки, а мы – старые вредные мужики. Есть разница?
– Разве ты старый?
– А разве нет? Мне ведь уже тридцать шесть.
– Это еще не старый, – великодушно решила Айка. – Вот если бы пятьдесят…
Очевидно, старость в ее понимании начиналась именно с этого юбилейного возраста.
– Смешная ты, – проговорил я ласково.
– А чего? – не сообразила она.
– Да так… Хорошая, честная, смелая и смешная. Одно слово – Белка…
– Качни меня, – опять попросила она.
Я снова ее толкнул. Ее личико стало серьезным и немного грустным. Наверное, она поняла смысл моего комплимента.
– Не могу я стобой разговаривать, когда ты передо мной вверх ногами болтаешься, – сказал я, чтобы не затягивать паузу. – Слезай, однако, пошли в дом, надо бы об ужине подумать.
Девочка легко согнулась, ухватилась за перекладину руками, неторопливо и даже грациозно сняла с нее ноги, повисела, скомандовала: «Лови меня!», разжала пальцы, и я поймал ее в охапку и осторожно поставил на землю. Взглянув на меня, она сделала губки бантиком, заложила руки за спину и, пружиня на носочках, пошла себе в дом, важная-преважная. Рогнеда, за которого только что заступалась, обогнула, как неодушевленный предмет, и скрылась в дверях.
Я вернулся на крыльцо.
– О чем вы там шептались? – спросил мой друг ревниво.
– О том, как плохо быть грустной пандой, – ответил я.
– Какой еще пандой? – тряхнул головой Рогнед.
– Защищает она тебя. Ей кажется, что я тебя обижаю.
– Ты – меня?! – Рогнед восторженно хрястнул кулачищами по перильцам и опять заржал, как давеча.
– Дурень ты… – вздохнул я печально. – Оценил бы лучше защитницу, а он ржет!.. Кстати, ты продуктов каких-нибудь привезти догадался? А то будешь есть на ужин растворимую лапшу. Все остальное мы вчера съели.
– Да привез я, привез! – спохватился Рогнед. – Что же ты сразу не напомнил! Я щас!
И громоздко заторопился в гараж, звеня вынутыми из кармана ключами от машины.
Я посмотрел ему вслед. Иногда мне казалось, что он и впрямь ревнует меня к девочкам. Впрочем, я и сам не понимал, почему Тэнни и Айка относятся ко мне намного теплее, чем к нему, и чем я заслужил такое особое отношение. Неужели тем, что мне их в свое время перепоручил человек, которого они по-настоящему любили?
Вернувшись в дом, я заглянул на кухню. Девочки усердно шаманили там у плиты. Подаренный Рогнедом часики, как я и ожидал, уже блестели на запястье Айки. Тэнни сразу же дала поносить их любимой младшей подруге.
– Там дядя Рогнед продукты привез, – сообщил я.
– Ладно, – кивнула Тэнни, не оборачиваясь, и добавила: – Ты иди, дядя Сережа, мы с ужином чего-нибудь сами решим.
Раз она говорила, надо было слушаться, и я пошел вон из кухни, грустно осознавая свою ненужность. Вот она, Тэнни, вся в этом – немногословная, серьезная, умеющая вежливо, но твердо выставить за дверь. О чем бы еще мог мечтать мужчина моего возраста, как не о такой дочери!
Ужин Тэнни и Айка сварили на славу. Их кулинарному мастерству можно было доверять всецело. Не знаю, кто и с какой целью в «Аплое» учил их готовить, но они, несмотря на свой юный возраст, стали отменными поварихами. Это как-то особенно приятно осознавалось, ибо искусство готовить оказалось в их арсенале, пожалуй, единственным, которое имело исключительно мирное назначение. Из привезенных Рогнедом продуктов девочки смастерили гуляш, картофельное пюре, рис с овощами по-японски и пару зеленых салатов. Все это богатство было самым торжественным образом размещено на столе в гостиной. Рогнед ел и покрякивал, я жевал и похваливал, а Тэнни и Айка как-то по-птичьи склевывали еду вилками со своих тарелок, опускали глаза и краснели от удовольствия, слушая, как мы их хвалим. Сидя с ними за одним столом и поедая пищу, приготовленную их руками, я чувствовал себя совершенно счастливым, как, вероятно, и полагалось старому холостяку, неожиданно очутившемуся под нежной женской опекой. Если бы кто-нибудь полгода назад сказал, что со мной под одной крышей будут жить две такие прекрасные девочки, я бы, пожалуй, счел эти слова насмешкой над своим одиночеством и даже обиделся бы. В последний раз за мною вот так вот ухаживала Лариса, и было это так давно, что казалось сном. С тех пор я привык кормиться в ресторанах и кафешках, нажил себе гастрит и о лучшем не осмеливался даже мечтать, как вдруг… Я понятия не имел, как надо обращаться с детьми. Но с Тэнни и Айкой и не надо было обращаться. Пройдя в своей прошлой жизни неслабую выучку, они не нуждались в опеке, обычной для детей их возраста, были совершенно самостоятельны и в чем-то даже более умелы, чем я, и как-то абсолютно спокойно и незаметно приняли на свои плечи заботу о моем бытовом благополучии. Вообще, мне порой казалось, что это не я их, а они меня фактически сделали членом своей семьи. Рогнеда, как ни странно, они в свой круг изначально не впустили, хотя он, несомненно, имел на это одинаковые со мной права. Но нет, членом семьи Рогнед не стал. Он был другом семьи – очень близким, доверенным, но всего лишь другом, ни больше, ни меньше, прекрасно это осознавал и потому печалился. Порою мне бывало даже жалко его, ведь, в сущности, он был классный мужик и самый надежный человек, какого только можно было себе вообразить.
После ужина девочки очень деликатно самоустранились, понимая, что нам с Рогнедом действительно нужно поговорить о делах. Мы поднялись в мою комнату на втором этаже, прихватив с собою большую бутыль минералки для прохлаждения – вечер был душным и жарким.
Я открыл окно, опустил москитную сетку и зажег свет. Лес таинственно перешептывался снаружи. Из него в дом лезла всевозможная насекомая дрянь, так что вечерами без москитной сетки жить было просто нестерпимо. Вот и сейчас какие-то две невзрачные, дурные и толстые бабочки уже начали колотиться в нее, настойчиво требуя, чтобы их впустили.
Рогнед уселся к письменному столу и щелкнул ногтем по мышке моего задремавшего компьютера. На экране тут же возникли Тэнни и Айка на фоне лесной хвойной зелени. Дело было зимой, на еловых лапах лежал пушистый снег,
