Любовь и казнь майора Глебова

Грозного). Вот вид этого монастыря на акварели художника Евгения Дубицкого:

http://cloud.mail.ru/public/DvyM/5VEztJPQC


  Архимандрит монастыря по желанию Евдокии Фёдоровны не стал её постригать..., шло время, но опальная царица оставалась мирянкой. В конце июня 1699 года в Суздальско–Покровский монастырь приехал окольничий Семён Иванович Языков (член следственной комиссии по делу о стрелецком бунте) с целью проверки "жития–бытия" Евдокии..., и поняв, что та ещё не пострижена, стал настаивать на совершении обряда..., ибо ему возвращаться в Москву с таким итогом — это голова с плеч. Уговаривать Евдокию Фёдоровну пришлось долго — около десяти недель. Тут надо пояснить, что без церковного суда или приговора насильственное пострижение не допускалось.
  Переписка Языкова с Петром I не сохранилась и нам не понятно как увещевали Евдокию — угрозами или посулами. На чём обе стороны сговорились не ясно, но в конце концов "постылую" жену царя постригли под именем Елена.

  Ещё стоит упомянуть, что под горячую руку Петра попала не только его жена, но и сестра по отцу — Марфа. Её из-за сочувствия бывшей царице Софье Алексеевне 28 ноября отправили в Александровскую слободу (ныне г. Александров Московской обл.) в Успенский девичий монастырь, где поместили под строгий надзор игуменьи Макрины без права куда-либо выходить или выезжать за монастырские стены..., и там же 29 мая 1699 года 46-летнюю царевну постригли в монахини под именем Маргарита. Деньги на её содержание были выделены из казны очень хорошие — 2600 рублей на год.

  Сама же Софья (чтобы больше "не мутила воду") была пострижена ранее — 21 октября и стала величаться "Великою государынею инокую Сусанною Алексiевною". Отныне её статус полностью соответствовал месту проживания. Кстати, за месяц до её пострига царь приезжал в Новодевичий монастырь навестить Софью с целью лично допросить сестрицу о степени её участия в бунте стрельцов. Софья Алексеевна сказала, что была "не при делах" и совсем не виновата в том, что стрельцы захотели вернуть её на царство. Говорят, что на свидании брата и сестры с обеих сторон было пролито немало слёз..., жестокие люди очень часто бывают сентиментальны. Я предполагаю, что Софья пообещала брату постричься в монахини в обмен на снисхождение.
 
  А опальной жене царя Евдокии Фёдоровне в Покровском монастыре были запрещены любые свидания со своими родственниками. Вот что она собственноручно пишет Стрешневу Тихону Никитичу (1644 – 1719 гг, глава Разрядного приказа) в своём письме. Судя по содержанию, это письмо написано в 1703 году:

  "Тиханъ Микитичь, здравствуй на множество летъ. Пожалуй, умилосердися надо мною бетною, попроси у Государя милости: долго ли мне такъ жить, что ево Государя ни слышу, ни вижу, ни сына своего. Ужъ моему бетству пятый котъ, а отъ него Государя милости нетъ. Пожалуй, Тиханъ Микитичь, побей челомъ, чтобы мне про ево Государево здоровье слышать и сына нашего такоже слышать. Пожалуй и о сротникахъ моихъ попроси, чтобы мне съ ними видеться. Яви ко мне бетной милость свою, побей челомъ ему, Государю, чемъ бы мне пожаловалъ жить, а я на милость твою надеюся, учини милостиво; а мне нечемъ тебе воздать, такъ тебе Богъ заплатитъ за твою милость; а опришень милости твоея некому толкать. Пожалуй милостiю заступи !" (стр. 296, том 4, часть. 2, Приложения II, № 227 , Николай Устрялов: "История царствования Петра Великого", Санкт–Петербург, 1863 г.)

  Евдокия написала это письмо именно Тихону Никитичу неспроста — он был дальним родственником–потомком Евдокии Лукьяновны Стрешневой (1608 – 1645 гг.), второй жены первого царя династии Романовых — Михаила Фёдоровича. Род Стрешневых всегда поддерживал добрые "земляческие" отношения с Лопухиными, что возможно и повлияло на выбор матери Петра I при поиске невесты для сына. Отец царицы Евдокии Фёдоровны — Илларион Лопухин (1638 – 1713 гг., имя Фёдор ему было дано в 1689 г. во время венчания дочери, ранее он был стряпчим при дворе царя Алексея Михайловича) жил в селе Серебрено Мещовского уезда (там же и родилась его дочь), что близ Георгиевского монастыря. Эта обитель была фамильной усыпальницей Стрешневых..., и став царицей, Евдокия Лукьяновна (бабка Петра I) "спонсировала" монастырь. "Ктиторское дело" (благотворительность) в дальнейшем продолжили и другие высокопоставленные Стрешневы, включая Тихона Никитича. И вот когда "выпала честь быть царицей" Евдокии Лопухиной, её отец тоже стал ктитором этой обители. Вот так и жили в дружбе и согласии оба этих рода.

  Хочу добавить интересный факт: только троим — Тихону Стрешневу, патриарху Адриану и князю Черкасскому (Михаил Алегукович, 1641 – 1712 гг., он считается первым генералиссимусом России) не осмелился остричь бороды Пётр I после своего возвращения из заграницы..., его рука с ножницами не поднялась на этих самых уважаемых людей.
  Я не думаю, что Тихон Стрешнев не осмелился ходатайствовать перед Петром I за опальную царицу..., и скорее всего, государь просто проигнорировал просьбы бывшей супруги (если это письмо попало в госархивы, то большая вероятность того, что Пётр I его читал).
  Тем не менее, наладить кое-какие контакты со своими родственниками Евдокии после этого удалось. Об этом свидетельствует её обращение (приписка к письму игуменьи монастыря) к своему родному брату Аврааму Лопухину, где она просит его прислать в Покровский монастырь стряпчим Михаила Стахеева на место Ивана Болкунова ( примерно, конец 1703 г. – начало января 1704 г. ):

  "Братецъ Аврамъ Феодоровичь ! Здравствуй со всеми своими. Братецъ, пожалуй Михайла-та сюды отпусти на Болкуново место. Зачемъ ты его посяместъ сюды не отпустишь ? Или тебе чемъ его обнесли не деломъ ? Отпусти его сюды. Что ты меня не слушаешь ? Коли ты таковъ былъ, что ты меня не слушаешь ? А мне игуменья соборомъ бьетъ челомъ и хресiяне всей вотчины вопять голосами, чтобы ты его отпустил на Иваново место Болкуново. Можно тебе это сделать. Много я къ тебе писала о немъ, а впредь и не буду о немъ писать. Братец ! ведъ мне Михайло не нуженъ; кто нибудь да будетъ; и хуже его отпускаютъ, а на его место есть кого отпустить. Братецъ ! не ради я Михайла пишу къ тебе, ради тово, что монастырь въ конецъ разорился. Ты помилуй и святую обитель. А ведь мне братецъ съ творянеми-та не Богъ весть какая мне кормка-та. Горькое, горькое, житiе мое ! Лучша бы я на свете не родилася ! Не ведаю, за что мучуся. Отпусти петь ево сюды, отпусти поскоря. Много добиваются. Если ты его сюды не отпустишь, такъ мне будетъ стыдно игуменьи. Она била челомъ. Я слово дала. Пожалуй, братецъ !" (там же, стр. 296, том 4, часть 2, Приложения II, № 228)

  Из этого письма явствует, что Михаил Стахеев был ранее знаком Евдокии..., и она очень хотела заполучить его в качестве управляющего хозяйством монастыря. В этом письме особенно впечатляет крик души Евдокии — "Горькое, горькое, житiе мое ! Лучша бы я на свете не родилася ! Не ведаю, за что мучуся".

  Судя по дальнейшему развитию событий, Михаил Стахеев всё-таки был прислан в монастырь. Но для этого Евдокии пришлось писать ещё не раз..., и даже жене брата — Федосье Фёдоровне (в девичестве Ромодановская, дочь князя-кесаря Фёдора Юрьевича Ромодановского — по сути, правителя России во время поездок Петра I за границу). Интересна концовка одного из писем Евдокии своей невестке, где она просит прислать ей разной "всячины" для отблагодарения людей:

  "Да пришли ко мне всякихъ водокъ; хоть сама не пью, такъ было бъ чемъ людей жаловать: ведь мне не чемъ больше, и духовникъ и крылошанки (уст., послушницы, синоним: "клирошанки" – певчие на клиросе. — И. Ш.) всехъ кто ни придетъ. Рыбы съ духами пришли и всячины присылай. Здесь ведь ничего нетъ: все гнилое. Хоть я вамъ и прискушна, да что же делать ? Покаместъ жива, пожалуйте пойти, да кормите, да одевайте нищую". (там же, стр. 297, том 4, часть 2, Приложения II, № 228)

    Тут надо напомнить, что уже шла Северная война со Швецией и военные расходы сильно опустошали государственную казну. Петру I нужно было искать дополнительные источники дохода..., вот он и обратил внимание на церковное и монастырское имущество — всё было взято под строгий контроль и обложено удушающими налогами. Постепенно монастырские хозяйства пришли к полному упадку и стали влачить жалкое существование. Этот упадок касался не только "церковников", но и обычного народа. Налогами было обложено абсолютно всё, на что мог "упасть взор Петра"..., даже умирать было "невыгодно" из-за налога на гробы. Это была великолепная статья дохода — люди мёрли как мухи..., одна только будущая красота Петербурга будет оплачена тремястами тысячами жизней.

  В отличие от своих сестёр, Пётр I не соизволил назначить государственного содержания опальной супруге (ни прислуги, ни одежды, ни еды) и ей пришлось существовать за счёт своих родственников.

  Самая первая келья (она сгорела в 1710 году) для Евдокии была построена на монастырские деньги около тёплой церкви и трапезы.

  Из следующего письма, датированного 26 января 1704 года, мы видим, что Евдокию Фёдоровну сразил какой-то ужасный недуг..., и её жизнь висит на волоске. Вот что пишет монастырская игуменья Параскева в Москву Тихону Стрешневу:

  "Государю боярину Тихону Никитичу богомолицы великаго Государя и ваши, изъ Суздаля Покровскаго девича монастыря, игуменья Параскева, казначея Маремьяна съ сестрами, Бога моля, челомъ бьютъ. Известно тебе государю, предлагаемъ: государыня царица вельми скорбитъ и святымъ покаянiемъ и святаго причащенiя сподобилася и елеемъ святымъ освятилася; изволила насъ призывать и говорить, чтобъ намъ отписать, и просила, чтобъ ей видеть брата своего при самой кончине. И мы, богомолицы, просимъ, противъ приказу ея, милости твоей. Она едва говоритъ, и если Богъ сошлетъ по душу ея, какъ ее управить и где положить и кому управить тело ея ? Послано нарочно 26 числа генваря". (там же, стр. 297, том 4, часть 2, Приложения II, № 229)

  На этом письме стоит надпись: "Поднести боярину Тихону Никитичу" и есть пометка, сделанная рукой Стрешнева: "704 генваря въ 29 д. принесъ Покровскаго монастыря стряпчiй Мих. Стахеевъ". Отсюда мы видим, что хлопоты Евдокии по привлечению Михаила Стахеева в монастырь увенчались успехом.
  И ещё обратите внимание — в этом письме Евдокия называется "государыней царицей", а не инокой Еленой. Письмо явно было написано в стрессовой ситуации, а значит в нём было сказано всё, как на духу — это очень важный факт !

  В 1705 году для неё были выстроены новые, более просторные кельи, примыкавшие к церкви Благовещения. В них уже могли поселиться приближённые Евдокии монахини. Из сеней кельи бывшей царицы можно было пройти прямо в эту церковь (не выходя на улицу), где для неё было устроено специальное место со слюдяными окошками. От монастыря для неё назначались дневальные, готовилась поварами пища.

  Евдокия Фёдоровна вся внутренне противилась своему положению..., не говоря уже о церкви, которая всегда была против насильственного монашества. Надо сказать, что уже через полгода после пострига она