настоящим шоком известие, что Евдокия жила в монастыре, как мирянка. Ведь, если она по-настоящему не постригалась, а лишь сделала видимость, то второй брак Петра с Екатериной считался бы недействительным, и рождённые в нём дети получили бы статус незаконнорожденных (тогда ещё был жив провозглашённый наследником малолетний Пётр Петрович, 1715 – 1719 гг.), и значит они не могли бы претендовать на наследие престола.
"Официального согласия" на развод от Евдокии царь так и не получил, а по церковным канонам можно было жениться во второй раз только в случае смерти жены или после её ДОБРОВОЛЬНОГО пострижения в монахини. И если бы обряд пострига Евдокией в действительности не был совершён, то второй брак царя стал считаться бы просто фикцией.
Пётр I стал придавать большое значение ФОРМАЛЬНОМУ соблюдению законности, к великому сожалению для себя — слишком поздно. Пройдёт ещё немного лет и на пренебрежительном отношении в своей молодости к законам он обожжётся под конец жизни, когда попытается выдать замуж ( он начал зондировать на сей предмет французский двор ) свою дочь Елизавету ( будущую императрицу ), рождённую Екатериной вне брака ( за два года до венчания ), за короля Людовика XV. Дом Бурбонов просто-напросто откажется связываться с девушкой, имеющей "мутную" историю рождения.
И к великой радости Петра, Евдокия лично подтвердила свой постриг..., да и нашлось несколько свидетелей этого таинства..., хотя все они стояли за ширмой и могли лишь слышать, а не видеть происходящее. У меня нет 100% уверенности, что Евдокия не обманула царя и пострижение в монахини было всё-таки ею сымитировано для присланного из Москвы проконтролировать Евдокию окольничего Семёна Языкова. Обращают на себя внимание обстоятельства этого пострига..., они какие-то странные. Во-первых, обряд проводил приглашённый из Суздальского Спасо–Евфимиева мужского монастыря иеромонах Илларион, а во-вторых, всё действо почему-то происходило в келье казначеи Маремьяны:
"У меня въ келье постригали царицу; а подлинно ли постригли, не ведаю, для тото, что ее постригли за завесом; чернеческое платье она носила недель съ десять, или и больше, не помню; а после какой ради причины скинула, не знаю; только сказывала, что не отрекалась; после того все ходила въ мiрскомъ платье".
И вот на допросах этой старицы–казначеи Маремьяны всплыло имя некоего Стефана (по всей видимости, так сама Евдокия называла Степана при людях), а монашка–старица Каптелина 19 февраля рассказала, что "...къ ней, царице–старице Елене, езживалъ по вечерамъ Степанъ Глебовъ и съ нею целовалися и обнималися. Я тогда выхаживала вонъ; письма любовные отъ Глебова она принимала и къ нему два или три письма писать мне велела".
Монашка также упомянула, что письма для доставки в Москву передавались монастырским слугам.
Тут же 20 февраля в Москве арестовывают Степана Глебова, и при обыске у него дома находят письма бывшей царицы. Его основательно пытают и добиваются показаний.
Вот полный текст его собственноручного письменного признания от 20 февраля 1718 года:
"Какъ я былъ въ Суздале у набора солдатскаго, тому летъ съ восемь или съ девять, въ то время привелъ меня въ келью къ бывшей царице, старице Елене, духовникъ ея Федоръ Пустынный, и подарковъ къ ней чрезъ онаго духовника прислалъ я два меха песцовыхъ, да пару соболей, косякъ байберака Немецкаго (байбарак — плотная шёлковая или парчовая ткань, косяк — мера длины ткани, около 60 метров. — И.Ш.), и отъ пищей посылалъ. И сшелся съ нею въ любовь чрезъ старицу Каптелину и жилъ съ нею блудно. И после того, тому года съ два, прiезжалъ я къ ней и виделъ ее. А она въ техъ временахъ ходила въ мiрскомъ платье. И я къ ней письма посылалъ о здоровье; и она ко мне присылала жъ чрезъ служебниковъ моихъ Василья Широна и чрезъ своихъ людей Василья да Сергея Михеевыхъ. А которыя письма у меня выняты, и те письма отъ нея, Елены, рукою старицы Каптелины, въ томъ числе и отъ нея Каптелины некоторыя. А что въ техъ письмахъ упоминается о перстняхъ, и те перстни одинъ золотой съ печатью, на которомъ вырезанъ цветокъ подъ короною, и другой съ лазоревымъ яхонтомъ; изъ того же числа съ цветкомъ отдала она, бывшая царица, мне, Степану; а другой велела отдать дочери моей; а противъ того взяла она, бывшая царица, перстень же съ лазоревымъ яхонтомъ." (стр 469, № 155, том 6, Н.Устрялов "История царствования Петра Великого", Санктпетербург, 1859 г.)
На следующий день на Генеральном дворе состоялась очная ставка Евдокии Лопухиной и Степана Глебова. Вот что после этого написала в своих показаниях Евдокия:
"Февраля въ 21 день, я, бывшая царица, старица Елена привожена на Генеральный дворъ и съ Степаномъ Глебовымъ на очной ставке сказала, что я съ нимъ блудно жила въ то время, какъ онъ былъ у рекрутскаго набору; и въ томъ я виновата. Писала своею рукою я, Елена." (там же, стр. 470, № 156)
Но "следователей" (читай — Петра I) мало интересовала их чувственная связь — любовь в обвинениях особо не предъявишь. От них хотели добиться признательных показаний про их контакты с окружением бывшего царевича Алексея Петровича.
Майор Глебов все предъявленные ему обвинения отвергал (даже под пытками) и не оспаривал лишь сожительство с Евдокией.
На допросы также привозились жена Глебова и сын. Татьяна Васильевна, в частности, сказала, что к бывшей царице она ездила дважды — один раз с мужем, а один раз сама.
В конце концов дело Степану Глебову всё-таки "пришили" (при помощи его сына Андрея, которого пытали), "притянули за уши" и состряпали по силе убедительности доказательств — что-то вроде современного процесса по "Кировлесу". Пытали майора Глебова особо изощрённо..., и даже в камере у него отобрали обувь, а на пол постелили доски, набитые гвоздями.
Его обвинили в измене "царю и отечеству", в связях с "оппозиционным" ростовским епископом Досифеем. Первый пункт приговора гласил:
"1. Степану Глебову, за сочиненныя у него письма къ возмущеiю на его царское величество народа, и умыслы на его здравiе, и на поношенiе его царскаго величества имени и ея величества государыни царицы Екатерины Алексеевны, учинить жестокую смертную казнь...".
На самом же деле в своих письмах майор писал о своей жене и других родственниках (без упоминания имён), а ему вменили, что это были слова про царскую семью.
Есть предание, что на одном из допросов Глебов плюнул в лицо Петру I и сказал, что не стал бы говорить с ним, если бы не считал своим долгом оправдать свою повелительницу царицу Евдокию.
5 марта 1918 года был издан "Манифест о бывшей царице Евдокии". Его распечатали тиражом в две тысячи экземпляров и продавали за 4 алтына (даже на этом "бабки" делали). В довольно-таки длинном тексте манифеста (который явно правил сам Пётр I) было рассказано о "неблаговидной жизни" Евдокии в Суздальском монастыре, приведена её переписка с майором Глебовым (три письма), плюс там было рассказано о других лицах, "притянутых за уши" по этому делу.
Полностью текст манифеста можно прочитать на 10-ти страницах у Николая Устрялова в 6-м томе, начиная со стр. 447. От этого документа так и веет "липой" (вытянутой пытками над арестованными), состряпанной ради одного — оправдать все предыдущие и последующие действия Петра I, направленные на решение своих династических проблем (это первое) и на запугивание всех недовольных его властью (это второе).
И уже 14 марта министрами царя были вынесены всем лицам различные приговоры (фрагмент приговора Глебову я привёл выше).
По этому делу к смертной казни приговорили четверых, а 28 человек к телесным наказаниям разной степени тяжести (урезание языков, вырывание ноздрей), к ссылке и каторге.
Вполне естественно, что подписи Петра I под этим приговором не было — для этого есть нужные "шестерёнки"..., но мы понимаем, что все решения принимались на высшем уровне — формалист Пётр Алексеевич был ещё тот и делал всё, чтобы в будущем возможная "Гаага" ему не светила.
15 марта 1718 года в двадцатиградусный мороз измученного пытками Степана Глебова привезли на Красную площадь. По словам очевидцев — народу нагнали невидимо, пару сотен тысяч..., но вероятно, это преувеличение.
Рядом с местом казни стояла телега, на которой сидела опальная Евдокия. Охраняли её два солдата, в обязанности которых входило ещё и следующее: они должны были держать бывшую государыню за голову и не давать ей закрывать глаза. Посреди помоста торчал кол, на который и усадили раздетого донага Глебова.
Вот цитата из немецкой хроники тех дней:
"Привезли Глебова на торговую площадь на санях в шесть лошадей. Его положили на стол и в задний проход воткнули железный кол, и вогнали его до шеи. Когда Глебов таким образом был посажен на кол, восемь человек отнесли его и водрузили на возвышенном месте; кол имел поперечную перекладину, так что несчастный мог сидеть на ней. Возле Глебова всё время был русский священник. Чтобы осуждённый на мучения не замёрз и страдал дольше, на него надели меховое платье и шапку" (Ausfurliche Beschreibung in der Hauptstadt Moscau, den 28 Mart, dieses 1718 Jahres in Beyseyn einer unzehligen Menge Volks, vollozogenen grossen Execution. [1718]. S.4.)
А вот как описывает происходившие в те дни расправы австрийский дипломат Отто Антон Плейер (напомню — он резидент императора Священной Римской империи) в донесении, датированном 18 апреля 1718 года (фрагмент перевода приведу в современной транскрипции):
"За два дня до отъезда моего в С.–Петербург происходили в Москве казни: майор Степан Глебов, пытанный страшно, кнутом, раскалённым железом, горящими угольями, трое суток привязанный к столбу на доске с деревянными гвоздями, и при всём том ни в чём не сознавшийся, 26/15 марта посажен на кол часу в третьем перед вечером и на другой день рано утром кончил жизнь.
В понедельник 28 /17 марта колесован архиерей Ростовский, заведовавший Суздальским монастырём, где находилась бывшая царица; после казни, он обезглавлен, тело сожжено, а голова взоткнута на кол.
Александр Кикин, прежний любимец Царя, также колесован; мучения его были медленны, с промежутками, для того, чтобы он чувствовал страдания. На другой день Царь проезжал мимо. Кикин ещё жив был на колесе: он умолял пощадить его и дозволить постричься в монастыре. По приказанию Царя, его обезглавили и голову взоткнули на кол.
Третьим лицом был прежний духовник царицы, сводничавший её с Глебовым: он также колесован, голова взоткнута на кол, тело сожжено.
Четвёртым был простой писарь, который торжественно в церкви укорял Царя в лишении царевича престола и подал записку: он был колесован; на колесе сказал, что хочет открыть Царю нечто важное; снят был с колеса и привезён к Царю в Преображенское; не мог однако же от слабости сказать ни слова, и поручен был на излечение хирургам; но как слабость увеличилась, то голова его была отрублена и взоткнута на кол; а тело положено на колесо. При всём том думают, что он тайно открыл Царю, кто его подговорил и от чего обнаружил такую ревность к царевичу.
[i] Кроме того, иные наказаны кнутом,
Там еще замок княгини Шаховской.
И Лопухины не пропали. Говорят, что лет спустя Павел Первый наградил Лопухина,
потому что по ошибке счел его родственником своей любовницы.