Случайное дело О. Б.

Город N плыл в дрожащем мареве. Он встретил путников на рассвете долетающим даже сюда тополиным пухом, чередой заброшенных домиков, пыльной разбитой дорогой и лохматым псом возле будки, который лениво гавкнул на прибывших, зевнул во всю пасть и снова опустил голову на лапы.

На окраине города путники вылезли из автомобиля и попрощались с шофёром. Их осталось трое: широкоплечий малый в летней кепке с дырочками, атлетически сложенный мужчина лет тридцати в морской фуражке и немолодой человек в старом сюртуке, с большим носом и грустным взглядом под нависшими бровями.

Шофёр по фамилии Козлевич клятвенно пообещал забрать их через две недели. Когда страшно пылящее чудо техники удалилось на большое расстояние, компаньоны продолжили путь.

Эта часть города была самой ранней застройки, поэтому так и называлась — Старый город. Вдоль наезженной дороги тянулись одно— и двухэтажные дома и домишки, заброшенные, но чаще вполне приличные, с огородами и уже отцветшими яблонями. С мирно сидящими на скамейке кошками и ковыряющимися кое-где на грядках жителями. Частные дома врезались в город узким клином, пересекали его насквозь и заканчивались далеко в полях, за которым начинались озёра.

Но дом, к которому стремились путники, располагался дальше, ближе к «цивилизованной», как выражался Остап, части города. Добротное здание, бывший доходный дом, после революции был, конечно, национализирован и превратился в гостиницу средней руки. Чудом (а скорее связями и деньгами) избежавший уплотнения и расселения бывший управляющий Кургузов с семьёй оказался, по сути, владельцем дома. Однако его, теперь уже вдовца, продолжали звать по старинке управляющим, невзирая на новые времена и развешанные повсюду на стенах лозунги и портреты улыбающегося с хитрым прищуром человека, сменившие привычные глазу портреты царских особ.

При двухэтажном здании имелось небольшое подсобное хозяйство: хлебопекарня, куры, даже небольшая теплица. Проживали в доме одновременно до десяти-пятнадцати жильцов, семейных и одиноких. Многие, особенно приезжие, в том числе и партийные работники, останавливались и жили тут, некоторые — годами.

— Да, не фонтан, но жить можно, — глубокомысленно изрёк Остап, оглядывая небольшую, скромно обставленную комнату на троих, со шкафом и тумбочкой. На маленьком столике стояла лампа. Выцветшие ситцевые занавески были для красоты подвязаны внизу розовыми ленточками, вероятно, чтобы изобразить уют и атмосферу богатой драпировки.

— Конечно, можно, товарищ Бендер, конечно, можно, — затараторил довольный Паниковский, а Шура, словно демонстрируя это, плюхнулся на ближайшую кровать. Старик тут же закатил глаза, сетуя на привычки компаньона.

В окно долетали разнообразные звуки с улицы, чувствовался тонкий и сладковатый аромат начинающих цвести лип. Разгоралась полуденная жара, и Остап радовался, что они вовремя вселились.

Жильцов в эту пору было немного: семейная пара, пожилая женщина с внуком, два студента на отдыхе. Одну из комнат снимал странный мрачный тип с вечно взлохмаченными волосами, ведший тайные разговоры по телефону в прихожей, из которых постороннему можно было понять только «сорвал банк», «мечет нечестно», «куш небольшой». По вечерам он исчезал и возвращался довольно поздно.

Деньги у компаньонов водились. Удачно провёрнутое дело с облигациями последнего займа, а также небольшой остаток средств от шахматного турнира, проведённого с размахом, позволяли снять комнату на троих на несколько дней. Демонстрируя невиданную щедрость, Остап даже выдал спутникам по некоторой (небольшой) сумме на руки. Немного отдыха, решил он, не повредит на пути к заветной цели — миллиону товарища Корейко.

Происхождение Остапа Ибрагимовича Бендера терялось в туманной дали. Образование «сына турецко-подданного» было разнообразным и обрывочным. Он многое хватал на лету, но не всё возвращал обратно. С детства страдая от недостатка внимания и денег, прикладывал огромные усилия для получения оных. За что и был прозван великим комбинатором.

На сей раз Остап немного кривил душой, когда говорил, что выбирал место для проживания в городе, исходя из удобства и дешевизны. Фамилию Кургузова он услышал в вагоне поезда полгода назад от случайного попутчика, который сам недавно жил в «доходном доме» и случайно обмолвился о его новом заселившемся жильце — человеке «с биографией». Остап решил, что пора проведать старого знакомого. А заодно разузнать о местных толстосумах, одним из которых, по-видимому, и являлся гражданин Кургузов.


1) Цитата из "Песни Остапа Бендера" (слова Ю. Кима, к/ф "Двенадцать стульев")



Немолодой человек в тёмно-коричневом костюме-тройке, в пенсне и со смешно топорщащимися рыжеватыми усами, вышел из госучреждения. Спускаясь по лестнице и жмурясь от яркого, непривычного после помещения солнца, он вынул из кармана пиджака бумажку, достал пенсне и поднёс её к глазам, чтобы перечитать ещё раз. Записка гласила: «Буду проездом. Готовьте встречу. Ананасы, шампанское, чай. Ваш Ося». Сбоку чья-то шкодливая рука пририсовала человечка, приподнимающего шляпу. Человечек нахально ухмылялся во весь рот.

Госслужащий недовольно фыркнул, качая головой, проговорил шёпотом несколько слов, неподобающих такому степенному и серьёзному с виду человеку, и поспешил на остановку автобуса.

Ипполит Матвеевич Воробьянинов решительно не помнил, что именно и в каком порядке происходило с ним в то злополучное утро больше года назад. Кажется, он притащился обратно, в тот самый номер дешёвой гостиницы, где оставался «товарищ Бендер». Кто-то кричал и ругался, обзывая его последними словами… Дальнейшее представлялось смутно: собственные рыдания и всхлипывания, холодный утренний туман, гудок прибывающего поезда, кто-то суёт в карман деньги, напутственно хлопая по плечу… Немолодая сердобольная проводница обещает мужчине в светлом шарфе, обмотанном вокруг шеи, высадить пассажира в городе N. Глубокий сон — как провал. Потом — родной город, встреча со старыми знакомыми, их дружные, искренние и не очень, соболезнования….

Однако тот жуткий год не прошёл даром. Обратно возвращался уже не прежний Воробьянинов, не тот сентиментальный и наивный «бывший предводитель»(1). Его не обокрали в поезде (судьбе было достаточно одного удара), поэтому хватило денег снять относительно дешёвую квартиру. Старая была за отсутствием хозяина успешно национализирована, и в ней уже жили другие люди. Как ни странно, на прежнюю работу, регистратором в ЗАГС, Воробьянинова приняли, и жизнь ни шатко ни валко, но налаживалась. Слухи о потерянном наследстве он попросту игнорировал, и это сразу заметили бывшие знакомые. Шёпот за спиной прекратился. Та страница жизни была закрыта, он радовался, что остался жив. Потрясение постепенно проходило, и возвращался покой.

Которого ему не хотелось нарушать.

Они проживали на разных этажах, но встреча неминуемо должна была когда-нибудь состояться. Ипполит Матвеевич отдалял этот волнующий момент как мог, но прятаться вечно не собирался. Как обычно бывает, всё случилось в неурочный час.

Соня была ветреной и романтичной особой. Она училась на третьем курсе театрального. Не последнюю роль тут играли, вероятно, большие голубые глаза и золотисто-русые кудряшки, придававшие милому лицу несколько кукольный вид. Всё это нравилось Воробьянинову, познакомившемуся с ней месяц назад «случайно» в местном парке. С тех пор редкие прогулки стали привычкой. Щебетанье будущей актрисы было на сей раз бесцеремонно прервано.

— Это мой старый… э-э… знакомый, — недовольно протянул Ипполит Матвеевич, прикладывая руку к сердцу и оборачиваясь к девушке. — Очень прошу извинить, Сонечка. Очень.

Девушка сморщила красивый носик, смерила взглядом интересного мужчину и весело попрощалась.

Если бы на месте Остапа была девушка, она бы оценила короткое изящное летнее пальто и модную светлую шляпку-сеточку, явно сшитую не в «Москвошвее». Или всё-таки там, но на заказ.

Впрочем, Остап оценил тоже, проводив красотку долгим взглядом.

— А вы не изменяете привычкам, Ипполит Матвеевич. — прищурившись, вместо приветствия проговорил Бендер. — Всё тот же ловелас, как я посмотрю. Седина в бороду, бес в ребро?

Он протянул руку, и Воробьянинову ничего не оставалось, как её пожать.

— Напрасно вы так думаете, товарищ.. э-э… Бендер, — промямлил недовольный Воробьянинов. — Она живёт в этом же доме по соседству, только и всего. А вы циник, как и всегда.

— Да нет, Ипполит Матвеевич, я последний романтик в этом советском мире, — махнул рукой собеседник. — Кстати, можно просто Остап. Кто, как не романтик, будет спокойно разговаривать с бывшим предводителем дворян…

Воробьянинов побелел.

-Тс-с! Не говорите же так громко! Чёрт бы вас побрал… — прошипел он.

— Сдаётся мне, в вашем захолустном местечке это мало кого интересует. Вы даже пользуетесь успехом, как человек с интересной и трагической историей в прошлом, не так ли? Вон, даже девушки интересуются.

Ипполит Матвеевич неопределённо хмыкнул и решил сменить тему.

— А вы-то зачем здесь? Опять задумали что-то?

— О, ничего криминального! Я, как вы помните, чту уголовный кодекс. Просто отдохнуть… и прощупать владельца этого богоугодного заведения, то бишь гостиницы. По моим сведениям… — Остап замялся. — у него имеются кое-какие средства, нажитые значи-ительно ранее 17-го года…

— Опять гоняетесь за чужими наследствами? А не боитесь, что вас когда-нибудь разоблачат? — всё-таки вырвалось у Воробьянинова. О чём он тут же пожалел.

— Я говорил, что романтик, но это не значит, что Иисус Христос! — жёстко произнёс великий комбинатор. — и среди моих грехов нет воровства у своих же компаньонов! Когда вы рыдали, как ребёнок, у меня на плече, а я оплатил вам проезд — из своих, кстати, кровных...

Ипполит Матвеевич съёжился и примирительно поднял руки.

— Поэтому, Киса, я не боюсь ваших разоблачений. За вами должок, знаете ли.

— Не называйте, Бога ради, меня так при ваших… э-э… друзьях. Эта ваша фамильярность...

Остап беспечно отмахнулся от летавшего в воздухе тополиного пуха:

— А пусть думают, что мы дальние родственники! Значит, вы их уже видели?

— Заметил, — пробормотал Воробьянинов. — Особенно этот, в котелке… колоритный тип. Где вы их откопали?

— Паниковский? — хохотнул Остап. — О да! Откопал, Киса, в самых низших, трудовых слоях населения. Ну, не в бывших дворянах же искать, спасибо, уже попробовали… Да не злитесь вы, шучу.

— Так вы говорите, эта Соня — племянница самого Кургузова? — как ни в чём ни бывало спросил он тут же.— Заметно, заметно…

— Ничего такого я не говорил, — испугался Воробьянинов. — и вообще… откуда вы знаете?

— Да вы не бойтесь, всё в порядке, — неопределённо произнёс Бендер, игнорируя вопрос. — Есть тут у меня одна мысль…

Смахнув с плеча очередную пушинку, Остап задумался.

Нагретый солнцем июньский воздух к вечеру стал прохладнее.

Они уже подходили к