На Паниковского было жалко смотреть.
— Если бы сейчас разнёсся слух, что это именно вы стащили изумруды… Если бы об этом узнал Кургузов-старший... Страшно представить, что бы тут началось. Кстати, где остальные?!
Тяжело вздохнув, старик вынул из кармана пиджака ещё один камень.
— Таскал с собой? — ахнул Остап, когда они с Шурой бросились рассматривать новый изумруд.
Этот был значительно меньше, раза в полтора. И в темноватой комнате словно растратил своё очарование.
Остап выложил оба камня на стол.
— Чудеса-а, — протянул бывший сын лейтенанта Шмидта. — Ну ты даёшь, Паниковский…
— В курятнике — почему?!
— А где? — развёл дрожащими руками Паниковский. — Как же я мог спрятать их в комнате, где три человека. Обязательно выпал бы камень или кто-то нашёл. Прислуга… Да и Балаганов…
— Но-но! — оглядываясь на Бендера, угрожающе протянул Шура. — Па-апрашу без намёков.
— А там… никто не видел, я спрятал на самом дальнем насесте… А как я устал тогда, боже мой, как устал! — обманщик закатил глаза.
— Поэтому и дрых на посту, понятно. Вы, Паниковский, жертва собственной алчности, — сквозь зубы процедил великий комбинатор.
— А вы, разве вы не любите деньги?! Я старый больной человек, меня никто не любит… Я бы отдал потом… — пролепетал Паниковский дрожащим голосом.
— Эту песню мы уже слышали не раз! — гневно перебил Остап. — Где взял парик, пенсне, я не спрашиваю — и так понятно: купил на развале. Но что за деревянные башмаки? Не на ходулях же вы ходили. Отвечать немедленно!
— Я хотел казаться выше… и чтоб не узнали, кто, — пробурчал старик, глаза его стали наполняться слезами. — Это котурны. Не настоящие, просто башмаки такие, на деревянной подошве… Я умею...
— Ко… что?
— А вы думаете, кто такой Паниковский, а? — вдруг повысил голос старик, почти взвизгнув.
— Эй, ты не ори, — предупредил удивлённый Балаганов, но тот будто не слышал.
— …Думаете, вот он — червяк на тверди земной. Ан нет, не червяк, и право имею, да! Вы… вы поезжайте в Киев, и всё! — Паниковский рубанул рукой воздух.
— Ну вот, завёл шарманку, — махнул рукой Шура, как бы говоря: дело безнадёжное. — Товарищ Бендер, вы будете это слушать?
— Поезжайте в Киев и спросите: кем был Паниковский до революции?
— Жуликом был, кем ещё, — пожал плечами Остап. — Гусекрадом.
— Не-ет, это всё — потом. А вначале я… играл, — трагическим шёпотом произнёс Паниковский.
Остап вздрогнул. Ему показалось, что он ослышался.
— Я играл в театре, — старик воздел указательный палец вверх. Воцарилась тишина.
— Это… кхм… в каком же?
— В театре… Сейчас уже не важно, в каком, — несколько смущённо произнёс старик. — Там собирались истинные ценители. И пусть их было не так уж много, как в столице… Но этот запах кулис, эта атмосфера. Вам не понять...
Он страдальчески сморщился.
Остапу представился какой-нибудь захудалый театрик где-то на окраине города, а может, и на Подоле.
— Понимаю, — перебил Остап. — Небольшая труппа, человек сто или двести зрителей. После революции ценители, конечно, разбежались… Впрочем, неважно. Кого же вы играли? Гамлета? Отелло?
Словно не замечая иронического тона Бендера, Паниковский тихо проговорил:
— О, это было… прекрасное время…. Я был молод… или ещё не стар. Однажды я был Тенью Гамлета!
— Выходили на сцену и пугали актёров: «У-у, я привидение»?
И опять он пропустил насмешку мимо ушей.
— Я стоял в углу на котурнах — высоких башмаках. Не двигался. И ко мне обращались с речью… Какой — не помню, — горестно произнёс старик.
Остап кашлянул, нарушая тишину, возникшую после этих слов.
— Я так понимаю, ювелиров вы играли тоже?
Паниковский вдруг улыбнулся.
— Ювелиров… нет, но ростовщиков, всяких помощников управляющих переиграл кучу, два раза — раввина. Это были небольшие роли, но… Я знал, как надо, хотя и многое забыл, да, — махнув рукой, он скривился, будто собираясь заплакать.
Откашлявшись, Остап проговорил:
— Ну что ж.. Не скрою, вы переиграли меня, Паниковский. Я чуть не обвинил другого человека.
— Кого? — изумился тот, но Остап не ответил.
— Вот я и думаю, — глубокомысленно произнёс Шура. — Чего это он в последнее время такой тихий и даже не ворчит. А он вон что...
— За это вас бы следовало серьёзно наказать. Но действовали вы из любви к искусству, — Остап грустно усмехнулся.— И… вы сильно рисковали, Паниковский. Я мог бы вас убить, если бы узнал сразу.
Балаганов недоверчиво покосился на комбинатора.
— О, я вас умоляю, товарищ Бендер! — махнул рукой старик. Он явно расслабился, почуяв, что общее настроение переменилось.— Я сильно рисковал, когда появился на свет! Нас у матери было шестеро, и приходилось нелегко. Моя бедная матушка, ещё когда мы жили под Киевом…
Шура недовольно толкнул Бендера, но тот, подперев рукой о голову, устало отмахнулся: пусть говорит.
Воспоминания Паниковского были неожиданно прерваны: в дверь постучали, и, не спрашивая разрешения, вошёл Воробьянинов.
— Я очень извиняюсь, что прерываю вашу дружескую беседу, — желчно произнёс он, стараясь не смотреть в сторону Бендера, — но прошёл слух, что камни нашлись. И мне, как приложившему руку, интересно… Все три изумруда? Я не настаиваю, но…
Остап вскочил как ужаленный и хлопнул себя по лбу.
— Я осёл, Шура! Вы видите перед собой осла!
Обалдевший Балаганов застыл на месте.
— Вот так он и заговаривал зубы этому олух… Кургузову-младшему. Устроил тут вечер воспоминаний, понимаешь!
Остап бросился к побледневшему Паниковскому, схватил его за грудки и прошипел:
— ГДЕ ТРЕТИЙ КАМЕНЬ? Отвечай!
Паниковский задрожал.
— Хотя нет. Знаю. Ай да Паниковский, ай да сукин сын!
Бендер отпустил старика, открыл дверь и почти бегом направился к курятнику. За ним устремились все остальные, кроме Воробьянинова, который, махнув рукой, отстал.
Пеструшка с розовой ленточкой квохтала и клевала зерно со своими товарками.
— Я виноват, товарищ Бендер, ей-богу, — жалостливо бормотал Паниковский, едва поспевая за ним. — Недоглядел, не думал. Она в один присест — раз и проглотила. Пришлось ленточку повязать, чтобы не перепутать(1)...
Он схватил курицу на руки.
— Ну да, — фыркнул Балаганов. — Сам же небось и скормил.
— Не верьте ему, Остап Ибрагимович, всё так и было, как я говорю!
— Гениально, — прошептал Остап, разглядывая драгоценную курицу. — Гениально...
Ошалев от всеобщего внимания, птица скосила на Бендера круглый глаз, повертела головкой и квохтнула ему прямо в лицо.
— Теперь мы её зарежем и съедим, — кровожадно заявил Балаганов.
Паниковский сунул птицу под мышку.
— Не дам! — пискнул он.
— Боюсь, Шура, теперь она умрёт только от старости, — весело усмехнулся Остап. — Хотя… мы вроде бы внакладе не останемся.
— Как будем делить камни? — деловито спросил Балаганов.
— Шура, зачем вам изумруды в советской России? — хмыкнул великий комбинатор. К нему снова вернулось бодрое расположение духа. — У нас есть курица, которая несёт золотые яйца. Вам мало?
— Ну, не издевайтесь, Остап Ибрагимович, — скривился тот.
— …Кроме того, завтра я верну оба камня владельцу (ведь мы согласились, что работаем на авторитет). Он заплатит нам за работу. Преступник сбежал, ищи ветра в поле. Но два камня мы нашли. Какие могут быть вопросы? Молодой человек не виноват, что имеет такого отца…
— Всё отдать ему? Да вам просто понравилась девица, — фыркнул бестактный Балаганов.
Его лицо приняло кислое выражение.
Паниковский тоже хотел возразить, но благоразумно воздержался.
— Вы добрый человек, — льстиво прогнусавил старик. — Когда-нибудь это вам выйдет боком…
— Когда-нибудь — это не сейчас, — рассеянно заявил Остап. — Через два дня мы уезжаем из города.
* * *
Сделав два условных стука и услышав «войдите», Остап прошёл в комнату и не здороваясь, положил небольшую пачку на стол.
— Ваша доля, — коротко сообщил он.
— Благодарю, — сухо ответил Воробьянинов, — Не нужно.
— Кончайте ломаться, Ипполит Матвеевич. Там немного. Вам же нужны деньги, признайтесь.
Воробьянинов, вздохнув и глядя куда-то в сторону, аккуратно убрал со стола банкноты.
— У нас большие планы, — неопределённо сказал Остап.— Детектива из меня не выйдет, хотя... чем чёрт не шутит.
— Увольте, — вяло отмахнулся Ипполит Матвеевич.— Знаю я ваши планы. У меня… э-э… они немного другие.
— Матримониального характера? — усмехнулся Остап. — Она вас бросит или наставит рога, попомните мои слова.
— Это уже моё личное дело, — с постным видом произнёс Воробьянинов.
— Ну, как знаете. Тогда, как говорится, адью, товарищ предводитель. Извините, если что не так.
Дверь захлопнулась, а Ипполит Матвеевич ещё некоторое время сидел и изумлённо смотрел на неё.
* * *
Ранним утром трое путников шагали по пылящей просёлочной дороге.
Их дожидался странного вида автомобиль, за рулём которого сидел усатый шофёр.
Старик с мешком, в котором что-то шевелилось, долго усаживался и ворчал, жалуясь на духоту и тесноту, пока двое других, помоложе, не помогли ему.
Взревев и подняв клуб пыли, «Антилопа-Гну» тронулась в путь.
1) Известно множество случаев, когда куры, голуби глотают твёрдые блестящие камни. Они их привлекают и используются для перетирания грубой пищи в желудке, как жернова. На алмазных приисках в зобу одной птицы нашли 23 крупных алмаза. На Урале куры чаще всего глотают изумруд, известны такие случаи и в Испании.
