Что-то бродило на задворках сознания, какая-то беспокоящая мысль, которую он никак не мог ухватить за хвост… Пожалуй, действительно стоило отдохнуть.
За окном вдохновенно вопил кот, и Балаганов, не выдержав, спросонья схватил треснутую пепельницу со стола и швырнул в полураскрытое окно. Паниковский что-то пробормотал, перевернувшись на другой бок.
Великий комбинатор тоже заснул, и лихорадочный день давно сменился странными ночными видениями. В них почему-то громко хохотал Балаганов и укоризненно качал головой Ипполит Матвеевич, жалостливо и виновато смотрел исподлобья Паниковский. Они втроём кормили кудахчущих кур отборным зерном, сияющим на солнце. Золото?! Изумлению Остапа не было предела. Он позвал темноволосую девушку посмотреть на это чудо, Маша (это была она) обернулась и грустно улыбаясь, покачала головой…
Утром Остап проснулся разбитым и невыспавшимся.
— А с занавески ленточка пропала, Остап Ибрагимович, — сообщил Шура.
— Да-да, — машинально ответил Остап, думая о другом. — Я заметил. Итак, что мы имеем? Прислуга ни при чём. Кухарка подворовывает. Двоюродный брат играет в карты. Кургузов… Кургузов невиновен.
— Почему-у? — удивлённо округлил глаза Паниковский. — Вы же сами говорили, товарищ Бендер…
— А почему вы этого… вашего приятеля не приглашаете? — Шура недолюбливал «дворянчика», как он называл Воробьянинова. Это казалось великому комбинатору смешным, но не сейчас.
— Успеется, — отрезал Бендер.
После завтрака он отправился искать Кургузова-младшего и нашёл его почти сразу. Студент пригласил его в свою комнату. Выглядел он измученным и бледным, но всё-таки заметил странную перемену в лице «помощника следователя».
— Итак, я разговаривал с вашей… — он хотел сказать «невестой», но передумал.
— Я знаю, — просто и грустно сказал студент. — Я бы и сам сказал вам вскоре. Вы… извините, если сможете. Я не хотел вас обманывать, честно. И камни всё равно нужно было отнести. Хотя…
— Это сейчас неважно,— перебил Бендер. — Уже неважно.
— Что-то случилось, Остап… Ибрагимович? Вы как-то странно выглядите. Ничего не известно?
— Всё хорошо, — вымученно улыбнулся тот. — Ничего — это тоже результат.
— И у меня. Правда, мальчик, сын кухарки…
— Что?
— Да так, ерунда… Видел старика какого-то, ему Жихарь помог мешок в мусор выбросить. А так больше нич…
— Стойте! — Остап резко остановил его. Он схватился за шею, глаза странно горели.
— Да что с вами? — встревожился студент.
— Ну-ка опишите ещё раз, как выглядел «ювелир»?
— Да уж сколько раз повторял: старый, седой, в плаще, каблуками громко стучал… ну, или подошва такая, не знаю. Роста среднего, в очках.
— Это очки или…
— Пенсне. Я же говорил.
— Нет! — раздражённо бросил Остап.— Нет. Вы не говорили.
Он почувствовал страшную апатию и усталость. Да гори оно всё огнём…
— Вам плохо, Остап? Может, я…
— Нет, мне хорошо! — комбинатор вскочил, отшвырнув стул в сторону.— Мне хорошо, и я на пути к разгадке. Сидите здесь, Костя, не ходите за мной.
— Да я… ладно… — но хлопнувшая дверь уже заглушила слова, которые бормотал студент.
Остап заставил себя успокоиться и постучать в комнату, прежде чем войти. Нелепо, немыслимо, но…
Воробьянинов, угрюмый и усталый, открыл не сразу.
— Вы что, выпили, товарищ Бендер? — поинтересовался он, оценив расстёгнутый ворот рубахи и блестевшие глаза вошедшего.
— Пока нет, хотя стоило бы. За окончание дела, — загадочно произнёс Остап и, не глядя на Ипполита Матвеевича, прошёл к окну.
— Окончание дела? — недоумённо и медленно проговорил Воробьянинов. — Вам удалось найти того, кто…
— Мне — удалось, — перебил его Остап. В голосе его слышались презрительные нотки.
— И позвольте узнать, кто же это? И где камни?
— Где камни, я думаю, скоро узнаем.
Остап выглянул в окно.
— Рынок старья почти рядом, весьма удобно, не правда ли, товарищ бывший предводитель, бывший охотник за наследством, бывший работник ЗАГСА? Седой парик, очки-пенсне. Всё можно потом выбросить, благо времени предостаточно, тут никого полдня не было.
— Что за… Вы в своём уме, Бендер?! Прекратите! Что за гнусные…
Внезапно великий комбинатор повернулся лицом к Воробьянинову, уставившись прямо ему в глаза, и проговорил неожиданно усталым голосом:
— Да ладно, Киса, сознайтесь уже. Всё сходится. И деньги вам нужны, конечно, на жизнь и… ещё кое на кого. У вас же большие планы. Я не прокурор, а вы не подсудимый. Мне можете признаться. Или хотите, чтобы узнали все — Шура, Паниковский?
— Вы идиот, — словно очнувшись от шока, пробормотал бывший компаньон. У него тряслись руки. — И вид у вас сумасшедший. Да вы просто… свихнулись, Бендер! Подозревать меня?!
Остап вздохнул и стал искать кружку, чтобы налить из графина воды.
— Я повторю вам, Ипполит Матвеевич: я никому не собираюсь говорить. Но один раз вы уже…
Воробьянинов побледнел… и схватился за сердце.
За дверью послышался шум. Она распахнулась, и на пороге возник весёлый Балаганов.
— Това-арищ Бендер, где вы были, вас уже все обыскались!
— Что там? — рявкнул Остап, усаживая Воробьянинова на диван.
— Там Паниковский… бежит, — хихикнув, сообщил Шура.— По двору, а за ним дворник. Паниковский курицу отдавать не хочет!
— Старик явно спятил… Что за бред творится в этом городе? Где этот куролюб?!
Он быстро вышел за Балагановым.
Воробьянинов, поняв, что о нём забыли и никаких «разоблачений» не последует, стал понемногу успокаиваться, перебрался к столу, схватил стакан с водой и выпил, бормоча под нос: «Идиот, какие помощники, таков и сам, вот угораздило же…».
По двору, пересекая его наискось, вприпрыжку бежал Паниковский. В лучах заходящего солнца его фигура с развевающимися, словно крылья, фалдами видавшего виды пиджака напоминала встрёпанного грача, удирающего от сенбернара — могучих размеров дворника в рабочем фартуке, который орал: «Стой, ты, куда?!»
— Паниковский! Куда бежишь, дурачок? Сюда! — радостно крикнул Балаганов и, сунув пальцы в рот, оглушительно свистнул, так что у Остапа заложило уши.
— Шура, мы не на скачках! — скривился он.— Его нужно догнать.
Продемонстрировав молодецкую удаль, Остап ринулся им наперерез и в три прыжка нагнал беглеца, схватив мускулистой рукой за шиворот. Под мышкой у старика была большая пёстрая курица, вяло кудахтавшая и подрагивающая лапками.
— Что случилось, вы можете мне…
— Курицу стащил, ваше… то есть товарищ сыщик! Ловко бегает! — скорее удивлённо, чем со злобой проговорил здоровяк, подбегая и утирая пот со лба.
— Смотрите, Остап, ленточка наша, с занавески! — воскликнул вдруг Шура. Действительно, на шее птицы болталась розовая тесёмка.
— Мы ещё посмотрим, кто из нас дурачок! — прошипел Паниковский, пытаясь вывернуться из цепких рук Остапа. Балаганов возмущённо выпучил глаза, но Бендер жестом приказал ему молчать.
— Простите его, Семён! Наш друг питает странную тягу к домашней птице, — бросая яростный взгляд на беглеца, проговорил Остап.— Сколько? Я заплачу.
Добродушный Семён пожал плечами:
— Так это… тута Матрёна хотела в суп её… А тут он… ну хвать и бежать… а я за ним… А тут вы…
— Дальше знаю, — перебил Остап, доставая из кармана рубль. Дворник сразу повеселел и довольно быстро попрощался.
Курицу оставили во дворе возле курятника, взяв обещание, что никто не употребит её в пищу.
Однако Паниковский всё ещё не мог успокоиться. Он дёрнул Бендера за рукав и умоляюще прошептал, мучительно сводя густые брови и показывая в сторону курятника:
— Товарищ Бендер, подождите, товарищ Бендер! Там… Там…
— Ещё одна курица!? Имейте совесть! — рявкнул Остап, но старик отчаянно замотал головой.
В этот момент из курятника, вытирая руки о фартук, сопровождаемая квохтаньем кур, вышла Матрёна.
Удивлённое и радостное лицо кухарки было видно издалека. Перед собой она держала руку, в которой что-то лежало — маленькое, блестящее. Она махнула им и быстро пошла навстречу.
— Товарищ Бендер! Остап Самуилович! Смотрите, что нашла!
Кухарка, улыбаясь во весь щербатый рот, раскрыла ладонь.
— Ибрагимович, — машинально поправил тот. — Что…
На ладони лежал крупный, прозрачный, как кусочек моря, синевато-зелёный камень. Луч солнца блеснул на его грани и погас, словно растворился.
Балаганов присвистнул от изумления.
Бледный Паниковский застыл неподвижным трагическим изваянием.
История умалчивает, о чём подумал в этот момент Остап Бендер и понял ли что-то вообще. Однако в следующий момент он принял единственно верное решение, которое, к сожалению, не было сохранено для потомков за недостатком свидетелей. Зато как нельзя лучше подтвердило, что комбинатором (а иногда даже великим) его называли не зря.
Почти не дрогнувшей рукой он взял в руки камень, небрежно оглядел его и произнёс:
— А вот и он. Прекрасно, расчёты подтвердились. Именно там он и должен был быть.
— А… О… Но, товарищ Бендер… — пробормотала Матрёна, робко протягивая руку к изумруду.
Однако Остап решительно протянул камень ошеломлённому Балаганову, сказав тоном, который не допускал возражений:
— На экспертизу. Установить подлинность, срочно!
Тот испуганно кивнул.
— Но, Остап…
— Ибрагимович, — опять подсказал комбинатор. — Вы отлично поработали, товарищ Матрёна. От лица всего советского сыска и в моём лице помощника следователя по делам хищения социалистической собственности…
Бендер слегка запутался, но всё же продолжил:
— И от всего сердца примите благодарность за помощь в расследовании! Вы можете быть свободны и помните: отныне республика вас не забудет!
Кухарка расцвела и смутилась.
— О, товарищ Бендер... Хотите, я ещё принесу сыра…
— Нет, категорически нет! И то заберите, что принесли, — Остап широко улыбнулся.
Попрощавшись с Матрёной, которая убежала, не чуя ног от радости, великий комбинатор повернулся к Паниковскому. Подавив в себе желание схватить и потащить за шиворот, Остап сильным тычком в спину погнал его в комнату. Балаганов хотел добавить, но Остап осадил. Все трое молчали.
Впихнув Паниковского в помещение, великий комбинатор захлопнул дверь.
— Итак, рассказывай, Михаил Самуэлевич, как дошёл до жизни такой. Ну?! — рявкнул Остап, и Балаганов тут же схватил его за шиворот и встряхнул. Несчастный Паниковский съёжился.
— Не надо, Шура, — поморщился Бендер. — Я хочу понять, во-первых, как, во-вторых, зачем. Зачем пытаться обмануть своих?
— Я?! Никогда! — в ужасе воскликнул Паниковский, выпучив глаза. — Чтобы я вас, товарищ Бендер… никогда!
— Вы жадный и эгоистичный тип, Паниковский, — холодно произнёс Остап.
— Клянусь! Клянусь, я бы всё отдал… потом, я бы обязательно отдал, — обвислый нос Паниковского словно стал ещё длиннее, а чёрные глаза расширились, как плошки, и смотрели жалобно.
— Чушь несёт, Остап, не верьте! — убеждённо заявил Шура.
— А ты не лезь, когда я с товарищем Бендером разговариваю! — завопил старик и тут же получил от Балаганова тычок в спину.
— Нет, я не понимаю! — не выдержал и взревел Остап. — То, что вы идиот, это всем понятно, но… какого чёрта! Только что я изворачиваюсь изо всех сил — и для чего? Вы понимаете, что натворили?! Хотели получить десять лет с конфискацией вашего пиджака и
