Другой возьму.
Я подошел к будке проката, приложил «перстенек», и автомат выщелкнул еще одно пластмассовое креслице.
Охранник с отвращением посмотрел на нас, и продолжил патрулирование.
Этот пожилой человек – был мне знаком.
Не лично, но я видел его в прошлой жизни. Очень давно – он иногда появлялся на экране. А потом, - то ли его убрали, то ли я перестал смотреть телевизор.
Кто он был? Писатель? Актер?
Помню, он был довольно последовательным оппозиционером.
- Вы… Немирович?
- Да! Но не Немирович-Данченко, - живо откликнулся старичок. – Меня еще кто-нибудь помнит?
- Я – помню…
- Вам, что – сто лет?
- Девяносто.
- Неплохо сохранились.
- Я… долго болел. Не узнаю почти ничего.
- Прям, князь Мышкин! Но меня-то – вы узнали.
Немирович стремительно прихлопнул муху или овода, севшего ему на колено. Он, вообще, был скор в движениях.
– Вот! Нарушил права насекомого… За «спиралью» – меня посадили бы. Тем более, муха не проявляла агрессии. Скорее, естественное любопытство. Как думаете, - посадили бы?
- Вы шутите… Разве есть права насекомых?
- Там – конечно есть! Сначала они занимались правами животных. А потом осознали, что насекомые – тоже животные.
- Неужели правда?
- А вы не знали? Нет, в самом деле, не знали? Вы из леса, что ли? Я смотрю – с бородой… Вы из этих, - которые в шапочках из фольги?
- Нет. Я, просто, - двадцать восемь лет своей жизни – не помню.
- Деменция?
- Вегетативное состояние. Я, только месяц назад, стал что-то соображать. А вчера – меня выписали.
- Подождите, - оживился Немирович. – А когда вы впали в эту, скажем, кому?
- В две тысячи восемнадцатом.
- Фантастика! Значит – как на машине времени проехались из восемнадцатого – в две тысячи сорок шестой! Ну, и как вам у нас?
- Честно говоря, - не очень…
- Не то слово! «Не очень», это мягко сказано… Есть более емкое выражение. Но я поклялся – не говорить матом.
Мы немного помолчали, глядя на евразийцев, которые, неистово упражнялись на тренажерах. Своей ловкостью и подвижностью, они напоминали персонажей мультфильмов.
- А… почему вы здесь остались? - спросил я.
- Почему я не за «спиралью», хотите сказать? – начал с пафосом Немирович. – Да как-то незаметно все получилось… - продолжил он, вдруг сникнув. – Прислали СМСку. «Оплатите за квартиру в Некрасовке!» У меня никогда не было квартиры в Некрасовке… Зачем мне квартира в такой дыре! В общем… закрыли выезд. На Западе чуть-чуть повозмущались. Им объяснили: «Он же не политический! Просто – злостный неплательщик». Спасибо, хоть зоофилом не объявили… «Ах, неоплата налогов!». Для них налоги – святое. А потом, – всем евразийцам, кроме властителей, выезд потихоньку закрыли.
- И что, за границей – никакой реакции не было?
- В целом – нет, - сказал Немирович, немного помолчав. – Мы ведь им на хрен не нужны! Другой мир. Инопланетяне! Там права насекомых важней, чем права каких-то евразийцев. А «прогрессивная общественность», так даже приветствовала.
- Это как?
- Ну, а как они, когда-то – ГУЛАГ и Беломор-канал приветствовали! Фейхтвангер, Стефан Цвейг, Ромен Ролан – чуть не плакали от умиления! А Бернард Шоу – аж из штанов выпрыгивал. И сейчас: «Сбылась – мечта человечества!» «Евразия – первое на планете цифровое государство!»
- Что значит – «цифровое»?
- Государство без наличных денег. Где человек от рождения до смерти – полностью контролируется через Сеть. В нашем случае – через Внутреннюю Сеть.
- А почему – именно Евразия?
- Самое покорное население… На Западе – даже восторженные скандинавы – отказались обходиться без «бабосиков». «Деньги – это свобода, выкованная из золота». Ремарк сказал. И он имел в виду, именно, - НАЛИЧНЫЕ деньги. А не нарисованные в компьютере… Драгметаллы изъяли, чтобы народ не соблазнялся.
- А «червонцы»?
- «Червонцы» ходят. Понаделали какие-то люди. Не всё золото сдали. Сильна у человека страсть к деньгам и свободе.
- И чем заняты евразийцы? Газ добывают?
- Не только… В Москве опять много заводов. За «спиралью» разрабатывают разные интересные вещи. А в Большой Москве – их собирают. Получается неплохо. Евразийцы, если они, конечно, «лапшичники» - очень старательны. Социальная селекция.
Ну, довольно о грустном, - перебил сам себя Немирович. - Не выпить ли нам компота? – Он пристально глянул на меня.
Проворно вытащил из своей котомки пластиковую бутылку. На этикетке была изображена трогательная вишенка, и стихи: «Евразиец! Наш совет: «Пей компот! Живи сто лет!» Еще одну бутылку - достал для себя.
Приблизившись ко мне, Немирович прошептал, сверкнув глазами: - Это настоящий черногорский «Вранац»!
«А кто с нами пИет, до ста лет имиет!» - вспомнились мне слова сербской песенки.
Он достал также нарезку с надписью: «Евразийский «Пармезан». Сырный продукт».
- Ну, за встречу! – Немирович приподнял бутылку. – Как говорят попы: «Кушайте, тут всё постненькое!»
Это был, конечно, не «Вранац», а какое-то ординарное вино, но пить его было приятно. Хотя я и побаивался, не накроет ли нас свирепый охранник.
- Мы сами во многом виноваты, - сказал раздобревший Немирович. – Вот вы, что делали в девяносто первом?
- Девятнадцатого августа..? Был у Белого дома. Мне казалось, что мы его защищаем.
- Я тоже… Ведь там, на этих смешных баррикадах – была свобода?
- Была…
- Почему мы не смогли ее удержать..? Думаю – нас сгубила ирония. Мы слишком иронично относились к нашим ценностям. У нас не было звериной серьезности. А ценностью является лишь то, за что ты готов умереть.
- Но ведь тогда, 19 августа, мы были готовы к смерти? Мы же не знали, что все это фарс? Мы верили, что через несколько часов, подъедет какой-нибудь спецназ, и нас умертвят. И не уходили. Значит, готовы были умереть?
- Тогда – да. А потом, – мы все обсмеяли. Мы засрали все своим постмодерном. «Нет ни добра, ни зла. Ни правды, ни лжи. Всё относительно…» Так ведь?!
- Нет. Есть добро, и зло.
- Ну, вы точно из леса… Вы, вообще, кем раньше были?
- Не помню… А вы, кажется, писатель?
- Я? – удивился Немирович? - А, ну да, когда-то – членом «Пен-клуба» был… Как же мы, литераторы, все это – проглядели? Любые перемены – начинают с реформы слов. Вместо «народ» - начинают говорить «население». Вместо «город» или «село» - «поселение». Вместо «школа» - ГБУЗ. И наконец, внедряется слово – «власти». Все журнашлюхи его подхватили! «Власти решили». «Власти запретили». «Власти установили». А мы – только ерничали. Корчились от смеха. И доигрались, со своим театром абсурда. Превратились в пыль…И потом… мы думали, что у Евразии нет своей идеи. А она есть. Это – «Власть». Для евразийца – любая власть священна. Поэтому, они покланяются одновременно, – и Сталину, и Чингиз-хану, и Ивану Грозному. Их фетиш – «Власть». Никем и ничем не ограниченная. Власть никогда, не перед кем ни держащая ответа, кроме Бога. А в Бога – евразийские вожди не верят. Все эти цифровые технологии – чтобы иметь невиданную власть над человеком. Букашкой. Циферкой в компьютерной игре. Такая власть – не снилась ни Ксерксу. Ни какому-нибудь средневековому деспоту. Власть, - навсегда… Мы же сами на себя эту удавку надели. Сети, сети… Вот скажите – вы могли себя представить тридцать лет назад – без Фейсбука? Я – нет. Жизнь – это личное пространство… А я сам, для них, фиксировал все… Что жрал, с кем спал… Как срал, простите… И обо всем – селфи, селфи, селфи… А они, в это время, нам социальные рейтинги составляли… Какой, на хрен, рынок? Хотя… тут и так всё кому-то принадлежит. Просто, мы не знаем имен хозяев. Нас в это не посвящают. И парк этот – чей-то. И метро. И электрички, и платные дороги. А бесплатных – у нас нет. Только, - это не частная собственность. Это – феодальная собственность. Она даруется или передается по наследству.
В тот вечер – мы долго болтали с Немировичем. Я едва не опоздал на последний «Рэкс».
Когда приехал на «81- километр» - уже почти стемнело. Только на юго-западе, там, где Москва, был небольшой перламутровый просвет.
Дорожка, среди зарослей борщевика, ничем не освещалась. Последние пассажиры, быстро прошли мимо. Я отстал, бредя не спеша, среди огромных зонтичных кустов, напоминавших деревья саваны. Какие-то фигурки промелькнули впереди, низенькие, словно пигмеи.
Затылок обожгло. Ударили чем-то железным, вроде арматуры. Колени подкосились. Я опустился на землю, словно агнец, готовый на заклание.
Кто-то сзади - накинул удавку. Начали затягивать. Быстрые руки полезли во внутренний карман, выдернули перевязанную резинкой пачку денег.
Я не терял сознание.
Сзади выстрелили пару раз, словно взорвали петарды. Удавка ослабла. Пигмеи, подхватив мой пакет с айфоном, растворились в подмосковных кустах. Прошуршали, как вспугнутые мыши.
Кто-то светил мне в лицо фонариком от матрешки.
- Салам, ата! Кандайсын? ( Привет, отец. Как ты? /кыргызск./). Встать можешь? Тебе повезло, что я последняя шла.
Я встал на четвереньки, потом - во весь рост. Земля слегка колебалась.
Дарига прятала в сумочку пистолет.
- Настоящий? - спросил я, топчась на месте, чтобы не грохнуться в обморок.
- Травмат... Кто ж мне настоящий даст? Стреляет резиновыми пульками. Очень больно. Дети боятся.
- Так это дети?
- А кто же..? Ты в это время, отец, - один не ходи. Задушат. Из чистого озорства.
Мы потихоньку добрели до моего корпуса.
- Входную карточку не потерял? Азамат! (Молодец! /кыргызск./). Ты там курточку застирай... А то, видишь, кровь у тебя? Ну давай, держись. Джакшы кал..! (Пока! /кыргызск./).
Она помахала рукой и ушла в темноту безликих домов.
Добравшись до своей капсулы, я смыл кровь. Не так-то много ее и было.
Поспал до рассвета. Опять разбудили птицы.
Рана на голове саднила, и комната покачивалась. Такие травмы не способствуют улучшению памяти. Но именно этим утром, я начал кое-что вспоминать. Мне хотелось совершать действия, которые были привычны в прошлом.
Я взял «Матрешку», и зашел в бесхитростный евразийский «интернет». Раньше, проснувшись чуть свет, я просматривал Фейсбук.
Основных сетей было три. (Не считая мелких).
Православная, - называлась, «Оглашенные – изыдите!». Исламская, -название было написано арабской вязью.
Самая большая сеть - «Мы вместе!», - не для атеистов, а для людей недостаточно воцерковленных, или представителей других конфессий. (Атеистов, похоже, в Евразии не было).
В своей переписке, (вся она выкладывалась в открытом доступе, ничего подзамочного не было), евразийцы, в основном, - обменивались эмоциями. Они не утруждали себя длинными комментариями, а помещали – собачек, медвежат или других зверюшек, которые, кривляясь, выражали те или иные чувства. Писали мои новые сограждане кратко: «Гы-ы!», «Иы-ых!», «Охренеть!». Также любили вставлять матерные слова, заменяя некоторые буквы - знаками. (Официально, нецензурная лексика в Евразии запрещена).
Посетители сетей щедро дарили друг-другу подарки – виртуальные тортики и букеты, часто поздравляли с какими-либо историческими победами. (Хотя в школе, как мне говорил
