Югай, историю, практически, не преподавали). Календарь побед – постоянно вывешивался в сети. Я посмотрел, - почти на каждый день – приходилось то или иное победоносное сражение, или юбилей великого евразийца.
Объявления православной сети «Оглашенные…», доминировали всюду, всплывая неожиданно, и бросаясь в глаза.
Можно было, например: «отмолить грех аборта на молебне Вифлиемским младенцам».
Настойчиво просили, - одним кликом, пожертвовать деньги на тот или иной монастырь.
Предлагалось: «на ближайшей проскомидии помянуть «за здравие» и «за упокой» ваших родных - в любом из храмов Большой Москвы». Тут же – всплывала интерактивная карта, и вы могли выбрать, - в какую из московских церквей отправить свои алтыны.
Выскочила картинка: «Храм Воскресения Христова в Сокольниках. Церковная утварь». Сообщалось, что магазин откроется через три часа.
Опять возникли какие-то ассоциации. В голове – будто фрагмент
пазла сложился.
Я выключил «Матрешку», и стал одеваться. Сегодня суббота, народу в Москву едет мало. Если выйти сейчас, буду в магазине часам к девяти.
На ограде сокольнической церкви, помимо расписания богослужений, висела большая надпись: «Просить и подавать милостыню – категорически запрещается!» И другая: «Все пожертвования на храм - осуществлять только через социальное кольцо».
В церковном магазине, все осталось по-прежнему. Только пустовато стало.
Раньше оживление было, а сейчас - лишь один продавец.
Но пахнет также - афонским ладаном. Блестят, - позолоченные потиры, дарохранительницы, дискосы... И свечи лежат - восковые. Веет медом от них.
А может, теперь, - по справкам из епархии продают? Но - попробую.
- Нужны - поручи и епитрахиль. Вот эти, самые простые...
Продавец, очнулся. Оказался весьма обходительным.
- Так... надо еще - кадило. - Я пытался сосредоточиться.
- И уголь, конечно?
- Да, и уголь. Простой. Не греческий.
- Ладан..?
- Обязательно.
Продавец, похоже, давно не видевший покупателей, расторопно выкладывал церковные товары.
- Крест для водосвятия... - перечислял я.
- И кантию?
- Нет, не надо. "Не донесу", - подумал. «Водосвятные чаши - громоздкие и тяжелые. В кастрюльке какой-нибудь освящу».
- Вот это евангелие, самое маленькое.
- Синее?
- Лучше, красное. Требник... Да, вот этот, зеленый, классический.
Похожий на послушника продавец, списал с моего перстенька немалое количество алтын. Вручил в подарок календарь с портретом Патриарха.
Я сложил утварь в рюкзак.
Так. Теперь... Как-будто я попадаю в какой-то заведенный, много лет назад, алгоритм.
Здесь рядом, была пролетарская "Пятерочка". Что-то - похожее, есть и сейчас. Надо взять продукты, недели на две. Больше не довезу... А дальше? Дальше посмотрим. Все самое легкое и питательное. Крупы. Чай. Сахар. Растительное масло. (Можно, в крайнем случае, использовать, как лампадное).
Надо попасть на электричку до Александрова. А потом - на какой-то поезд до Берендеева. Будто я сотни раз ездил этим маршрутом…
Было уже почти темно, когда я сошел на безымянной платформе. Как тут все заросло… Но знакомая тропинка, - вилась под ногами. "Нет конца лесным тропинкам..." Лес стал неухоженным.
Какие-то люди прошли, словно тени. Бездомные? Местные? И - ни огня кругом.
Я поднялся на холм, откуда обычно были видны огоньки деревень. Место называлось «Волчья гора». Но сейчас - Россия была темна. Ни одного проблеска света.
Я шел, и где-то, в кустах над ручьем, - послышался вой. Душа заледенела.
Вой прекратился. А может, - его и не было.
Уходила летняя ночь, когда я подошел к небольшому храму, выполненному в духе наивного классицизма.
Дорожка, почти исчезнувшая, выделялась лишь более темным цветом росы.
Было видно, что крыша и купол храма - зеленые, покрашенные дешевой масляной краской, выцветшей до голубизны.
Старенький замочек висел на облупленной двери. Такие раньше были замочки, - набираешь цифры, - он и откроется.
Я набрал 7008. Получилось. Надо же... И код не поменяли. Да и зачем его менять?
В храме не было ни одного металлического предмета. А когда-то, - я помню, - дореволюционные латунные подсвечники, паникадила, канделябры.
Не было ни одной старой иконы.
Только - софринские, сделанные методом полиграфии. От времени они стали синеватыми.
В храме не было следов погрома.
Просто все, представляющее хоть какую-нибудь ценность, отсутствовало.
Вместо подсвечников - были пластмассовые ведра с песком. Туда ставили свечи.
Я вошел в алтарь, опустился на колени перед престолом.
Такая картина есть у Рембрандта – «Блудный сын». В алтаре тоже было пустовато.
Ни семисвечника, ни евангелия, ни антиминса.
Престол и жертвенник - покрыты потертым зеленым плюшем. Кто знает, сколько лет этому деревенскому плюшу? Из такого, (только коричневого), когда-то шили игрушечных медвежат.
Я приподнял пелену. Под ней лежал наперстный крест.
На гвоздике за дверью - висел сатиновый подрясник.
Его можно было принять за халат для уборки, но это был - именно подрясник. Вот и заплатка на том же месте. Когда-то прожёг - прислонился к дверце горячей печи.
Я надел подрясник, и крест поверх него. Достал из рюкзака требник, евангелие, кадило, разжег уголь.
Возложил на себя епитрахиль. Когда завязывал шнурки поручей, услышал, что в храме, за тонкой стеной иконостаса, кто-то ходит. Или это залетела птица?
Я выглянул, приоткрыв алтарную дверь.
На клиросе стояли две женщины неопределенного возраста. Одна - доставала из сумки богослужебные книги.
Я вышел на солею. Они подошли под благословение, нимало не удивившись, будто я всегда тут был.
- А мы сюда часы читать ходим, - сказала та, что постарше. - И акафисты поем.
Кто они? Сестры?
Вошел какой-то мужчина. С виду - болящий. Приложился к выцветшей иконе.
Вслед за ним, появилась старуха, с ней мальчик, лет десяти. Старуха кряхтела:
- Еле дошла, еле дошла...
Уселась на сундук возле печки. Там, наверное, было ее место.
Пришла супружеская пара, интеллигентного вида, как говорили раньше. Потом, - еще несколько человек, из тех, что бывают на вседневных службах, и которых в лицо, с первого раза, - ни за что не запомнишь.
- Сегодня не удастся совершить литургию, - сказал я сестрам на клиросе. - Не готов. Нет - ни вина, ни просфор.
- Мы принесем в следующий раз... Принесем... - сказали они в один голос.
- Можно совершить водосвятный молебен, - предложил я. - Окропим храм.
Болящий сходил к роднику за водой. Сестры достали оцинкованный тазик, приладили на него три свечи.
Я встал перед аналоем, троекратно перекрестился, вложил в горящее кадило афонский ладан: "Кадило Тебе приносим, Христе Боже..."
И произнес:
- Благословен Бог наш, всегда, ныне и присно, и во веки веков.
"О свышнем мире и о спасении душ наших - Господу помолимся..."
- Господи помилуй, - тихонько пели на клиросе.
"... о страждущих, плененных, и о спасении их - Господу помолимся.
Я раньше думал - кто такие "плененные"? Пленные..?
Высоко над храмом, летел самолет. Представительский бизнес-джет с эскортом истребителей.
Он был почти пустой. Летело всего несколько властителей. В красивой икорнице охлаждалась икра, и коньяк ждал в тяжелой авиационной бутылке, но никто не обращал на еду внимания.
Властители были заняты разговором.
Учтивый стюард, стоял на приличном расстоянии, и думал о том, как в аэропорту - он хряпнет недопитый "Хэннеси" и закусит оставшейся икрой.
- И надо приватизировать, наконец, Северо-Восточный лес, - говорил один из властителей. - Нехорошо, когда такие места - не принадлежат никому.
- У каждой вещи - должен быть хозяин, - вторил ему другой. - Лес зарастает, портится. И животный мир там, - не пойми какой.
- А картофельников куда девать? - поинтересовался первый.
- Выселить всех. В Северный Казахстан.
- В Северном Казахстане - они тоже самое разведут.
- Ну, тогда, - в Южный.
Молитва из маленького храма летела к небесам, и властители скоро забыли про Северный лес. Они перешли к обсуждению какой-то более важной проблемы.
Мы обошли Крестным ходом вокруг храма.
Прихожане радовались, как дети, когда я кропил их святой водой.
- «Христос Воскресе!» - кричал, почему-то, болящий.
- Меня Ира зовут, - сказал он доверительно.
У каждой церковной стены, (соответственно сторонам света), немногочисленная процессия останавливалась, выстраиваясь в ряд. Я кадил иконы, которые они держали на вышитых полотенцах, и самих молящихся.
- «Победы православным христианам, на сопротивные даруя..!» - громко и фальшиво, запел Ира.
Я подумал, что все он делает не так.
В это время, из-за леса появился небольшой дрон-коптер. Завис над шествием, потом, - приблизился ко мне, заглядывая единственным глазом в лицо.
- Это, - «Дознаватель» прилетел, - прокомментировал Ира. – Знакомится, значит.
- Вы его не бойтесь, батюшка, - успокоила одна из певчих. – Он видит, - новый человек. Подлетел поближе, посмотреть. Мало ли, может террорист какой? Сейчас запомнит ваше лицо, - и улетит.
- А если террорист? – спросил я.
- Если террорист, - стрельнет в лоб, да и все, - пояснил Ира. - Делов-то… У них там база данных. Все фоточки забиты. Если в ком супостата признает, - стрельнет без разговора.
Дрон жужжал и пялился на меня. Под видеокамерой, словно любопытный нос, торчало дуло крошечной пушки.
Неожиданно, дрон сделал вираж, и полетел вниз, по склону, где виднелись серые дома деревеньки. Мы продолжили обходить храм. Я, в последний раз, окропил паству с церковного крыльца. Дал для целования крест.
Похоже, этой кучке людей, не хотелось расходиться так быстро.
Старшая из певчих обратилась ко мне:
- Батюшка, приглашаем на трапезу. Чем Бог послал. Домик, вон наш, внизу… Мы проводим. Картошечки там… И грибов. Грибы теперь разрешают собирать.
- И самогон есть, - уточнил Ира. – А что? Не мусульмане ведь.
Мы закрыли храм и спустились к нескольким деревянным домикам.
Оказавшись за церковной оградой, Ира надел мотоциклетный шлем.
- Это он от плохих мыслей носит, - пояснила старшая певчая. – Думает, - нас облучают. Внушают мысли всякие… срамные. Шлем, говорит, помогает.
- А почему он – Ира?
- Иродион его святое имя.
На столе были грибы – и жареные, и маринованные, огурцы – свежие и соленые, и молодая картошка, и вареные в крутую яйца.
Все дружно спели «Отче наш» и полезли за стол, перебираясь через неудобные скамейки.
Только я, сидел во главе, на высоком мягком полукреслице, словно господин Воробьянинов.
Ира взялся разливать самогон, по-прежнему, не снимая мотоциклетного шлема.
- Шапку-то сними в доме, Родион, - возмутилась регентша. Ведь иконы кругом… Батюшка, скажите ему!
Ира покосился на меня, и нехотя снял шлем.
- Одолевают, сил нет… У них там установки стоят, - пояснил Ира. Всякую гадость нашептывают.
- Здесь, - не действует, - возразила ему певчая. – Здесь намолено.
- Видно, - плохо намолено… Голова трещит. Ну, - водка стынет, братья и сестры, -
