Предновогодняя вошкотня. Повесть

сигнал снегурочкиного мобильника.
- Да! – откликнулась. – Жду! – и к Лапшину: - Сейчас будет.
- Тогда я потопал, - заторопился скрыться он. – Приятно было познакомиться, - и словно опомнившись: - Хотя мы так и не познакомились толком. Меня-то вы, вероятно, знаете?
- Да, - подтвердило взрослое дитя. – Вы – зам Варягина – Лапшин.
- Иван Алексеевич, - добавил зам для полного знакомства. – А вы?
- Аннета.
- Красивое имя, - приостановился, выбравшись из ларька. – Надеюсь, и в следующий раз встретимся по благотворительным делам, - не удержался от полупрозрачного намёка, мстя за то, что она Козлова, что у неё такие серьги, что хвалит Адама, и вообще за то, что понравилась ему. – Адью! – и ещё, не удержавшись, добавил: - Они вам очень и очень идут. – Не хотелось бы отбирать в качестве вещественных доказательств.
Выбрался в тыл павильончиков, обгаженных любителями пива, и скрылся в одном из пустующих по соседству, надёжно спрятавшись за рекламным щитом с намалёванной на нём мордой разбитного молодца, победно ухватившегося за бутылку «Кока-колы». Оставил щёлку для наблюдения и замер, ощущая, как холод проникает под куртку, холодит колени, ноги и ещё кое-что. Приходится терпеть – на стрёме, как на стрёме. Хорошо, что надёжный Адам не задержался и прикатил на чёрном «лэнде», с широким мягким разворотом подрулив к самому ларьку Аннеты. «Аннета! – красивое имя, произносить приятно, да и сама дева – ништяк», - подумал невпопад, вглядываясь в сгустившуюся темень и пытаясь детально разглядеть пресловутого шоферюгу, в которого упёрся пока след стибренного веймаровского богатства. Ничего мужик: под  190, с тёмной пышной шевелюрой, благообразной короткой бородкой и усами, утопленными концами в бородку. Деталей лица не разглядеть, нечего и думать о фотке со вспышкой – засечёт! «Ладно», - подумал с сожалением, - «будет и фото, будет и в профиль и анфас». Кожаная куртка, поблескивающая в свете фонарей, плотно облегала мускулистое тело, а тёмно-серые джинсы, плотно обтягивали мощные ляжки. На ногах – сапожки под цвет джинсов. «Модняк – паря! Такие быстро раскалываются. Зря Козёл доверился: футляр хорош, а душонка жидка, пижонистая». Дождался, пока Аннета сама, без помощи бугая, погрузит на заднее сиденье прозрачные сейфы, и они укатят, прощально помаячив красными фонарями, и выбрался из закутка, еле шевеля закоченевшими ходулями. Что дальше? А дальше – сплошь темнота.

-6-
Впрочем, кто сказал, что она беспросветная? Каждому любителю детективов известно, что расследование начинается с рутинного осмотра места происшествия и сбора вещдоков. Вот и надо, следуя следственным правилам, идти на то самое место. Только для Лапшина оно переместилось из еврейской лавочки на перекрёсток, где дорогу Сан Санычу перекрыл чужой маскарадный УАЗик. Умыкнуть бы его, славный был бы вещдок. Глядишь, и хозяева бы объявились. Если хорошенько потрясти, то и заказчика, и исполнителей можно вытрясти. Конечно, не гуманно, не по правилам, но где ж в грязном деле руководствоваться чистыми правилами. Планчик вроде наклёвывался ничего, но как его реализовать, одному дьяволу известно. По ходу обрастёт такими деталями, что от первичного замысла и следа не останется. Не забыть бы только в заключительном рапорте указать, что следствие велось по заранее тщательно разработанному и утверждённому плану. Начальство не любит партизанщины, ему подавай планы и отчёты да на хорошей бумаге, через которые легче утвердить свою значимость. С версиями ещё компотнее. Их выдвигают по необходимости для дотошных писак и усидевшихся генералов сразу несколько, ни к чему не обязывающих и, как правило, в расплывчатой форме, чтобы можно было по обстоятельствам отказаться от неудачной и сослаться на другую. В сермяжное ограбление Веймара Лапшин не верил – слишком чётко и гладко слажено, как в заранее разработанном сценарии популярного детектива, где читателя или зрителя водят за нос, подсовывая до последней страницы не тех героев. Иван Алексеевич не терпел ни планов, ни версий, предпочитая двигаться к цели ощупью, по обстоятельствам и криминалистическому чувству, которое зовётся сыщицким талантом. У кого его нет, как у Варягина, тому не понять, что в живом диффузном деле живые, разнообразно заряженные и подвижные люди и факты меняют обстоятельства так часто и так неожиданно, что никакими планами и версиями не предусмотришь и порой не предугадаешь, не разберёшь, в какую сторону с ними переть. А пока примем за основу: перекрёсток, УАЗ, хозяева. И уже вклинились непонятно зачем серёжки Аннеты и хлыщ Адам Шумахер. Куда их?
Какой уж тут план в смутном деле с тёмными неизвестными, когда и своих-то несколько предпраздничных и праздничных дней спрогнозировать невозможно. Ясно одно, что великий праздник гробанулся, и, в лучшем случае, удастся вяло посумерничать с бабой Федей и виртуальным президентом и Кобзоном да пожелать себе удачи в будущем. Хорошо бабуле, ей-то что, она уже отжила прошлое, да, наверное, и будущее. Ивану  Алексеевичу оно тоже зелёным не светит, надеяться можно только на неопределённый тускло-жёлтый. Хотя … До льготной пенсии ещё тянуть да тянуть, так и дотянешь с одной звёздочкой в помощниках на побегушках, а там – в сторону, скорее всего, в «чопики». Деньжата, однако, у него есть, он – не транжира, скопились помалу на чёрный день, можно будет не очень упираться, не мылиться от усердия, лишь бы тоска от безделья не придушила. Но это ещё когда будет, к тому времени при нашем непредсказуемом будущем, может, и пенсии по-другому давать будут, без льгот и по другому возрасту. А пока, если удастся слинять с дежурства, они с грешной Феодосией дружно подремлют по-стариковски у телека со стаканами шипучки, и он, не надеясь на свою захламлённую память, попросит закадычную подругу запомнить, о чём талдычит лидер народной бюрократии и всего народа, осоловевшего от невзгод, неурядиц и неопределённостей, а старая как всегда прошамкает, что, сколько ни слушает, а запомнить ничего не может, хотя и говорит вождь много и гладко, да всё как-то мимо ушей. Одно только и ясно, что когда-то жить будем лучше, у нас всё для этого есть, если возьмёмся все вместе, и он – рядом.
В темпе заскочил домой, переоделся в штатское потеплее, предупредил хозяйку, что вернётся, скорее всего, поздно, а может и вообще заночует в дежурке, перехватил бутер с псевдо-колбасой и поплёлся, зябко ёжась и пряча попеременно уши и нос в поднятый воротник зимней куртки, на проклятый перекрёсток, проклиная судьбу, а заодно и Варяга. Хотя сам перекрёсток никуда не делся, но никаких следов и вещдоков на нём, конечно, не было – всё смела, умела позёмка, обнажив промёрзшие тёмные рытвины и колдобины комлистой колеи узкой дороги окраинной улочки, уходящей между частными домишками вниз к реке, в район шалманов и облезлых хрущёвок времён Брежнева. Идти туда не хотелось, там не только ничего не найдёшь, но и себя потеряешь в это время. Будь ты проклята наша следовательская работёнка по-чёрному! То ли дело у янки: обвешаются всякими кольтами, удушающими и парализующими боеприпасами, запакуются в бронепанцыри и катят на мощной тачке хоть в преисподнюю, хоть в самое морозное пекло, не боясь, что тебя сделают – есть у тамошних копов, чем разговор вести по душам с набежавшим народишком. Вот бы себе так, аж морозец от удовольствия продрал по шкуре! Ладно, обойдёмся, мы и с лучшим дружком Макаровым – похлопал себя по внутреннему карману, проверяя, там ли пригрелся товарищ – справимся. И, удовлетворённый, пошёл-заскользил вниз, но скоро свернул в переулок, широкой дугой спускающийся туда же, вниз, но не так безжалостно разъезженный осенью. Вспомнил, что где-то в его тупике расположилось то самое ЧОП, куда он, заслуженный работник МВД, почти академик, намерен попасть на заслуженной пенсии. Подумал-пораздумал, зачем оно ему сейчас, вряд ли грешный УАЗик у них, но уж больно не хотелось сразу, без моральной подготовки спускаться в клоачное чухнарство, где запросто можно наткнуться на сверкнувшую в темноте блудку или заиметь несколько сломанных бишкаутов. «Ладно», - решил, сдавшись, - «дадим себе слабину, всё равно для очистки профессиональной совести надо проверять все возможные варианты, в  том числе и ЧОП – а вдруг, чем чёрт не шутит? Заодно можно будет и освоиться с будущим местом обиталища на заслуженном отдыхе. Времени побочная проверка много не займёт, а настрой на серьёзный поиск появится». Можно будет потрепаться с Приходько, ЧОП-генералом, а то всё походя на совещаниях, но по работе, так и не узнаешь, чем жив человек, какова его суть. Вряд ли он ещё на месте, не таков колпак, как Лапшин, семью надёжную имеет, ждут там, есть с кем встретить Новый год по-человечески. Наш паря, из полицейских. Корпел-корпел, изнывая в патрулях, да и сорвался в одночасье в охрану, где ему место уступила основательница, ставшая женой и просто бабой, принявшейся усердно строить гнездо да поднимать на крыло одного за другим подрастающих мальцов. Сам-то был с большой буквы, оборзевший и обрюзгший от безделья в патрулях на машине, где дорос до капитана и остановился в развитии, решив, что большего ему не надо – дальше одни хлопоты. Иван Алексеевич нисколечко не завидовал мужику. Увалень хохляцкий, гладкий со всех сторон, не больно-то подвижный, когда не для себя, любитель по стакану с сальцом  и погутарить, горячась, на мозольную российско-украинскую тему, кляня почём зря Януковича с Порошенкой, но ни словечка про майдан и майданщиков, с подчинёнными – зверь, но своих чужим в обиду не давал и не очень-то упирался на службе трудящимся. Проблем с ним у Лапшина не было, тем более что в последнее время генохранник всё больше пух и пыжился, а всю чёрную организационную работу за него грёб помощник, двоюродный брательник Козла, и сам ещё тот козёл. Прислюненный скот был из армейских, проштрафившийся на госпоставках так, что еле выкрутился из-под статьи, да и то, говорят, с помощью бабок старшего кузена, который и пристроил незадачливого родственничка под мохнатое крылышко Приходьки, чтобы затемнился в тени, не рыпаясь. Скользкий тип, с этим не потреплешься, если о чём и говорит, то сам на себя со стороны настороженно присматривается и прислушивается, Вся чоповская братия у него под копытом, а шеф – свадебный генерал, топ-менеджер для представительских функций без властных полномочий. С пришлым у Лапшина сразу не заладилось, да так и осталось в подвешенном состоянии. Надо будет разузнать поточнее, за что его из армии втихую вытурили.
У массивных железных ворот встретил строгий охранник в чёрной форме с крупной надписью на спине: «Охрана», чтобы никто не сомневался, что узкоплечий старичок в глубоко нахлобученной на уши и глаза шапке и с дубинкой на поясе на самом деле является охранником почти режимного предприятия. Вообще-то, у Приходьки вкалывали в поте лица сплошь мускулистые, крепкие парняги, знакомые и с рингом, и с ковром, а то и со спецназом, как будто специально подобранные для опасной работы по защите детсадиков, школ, базара и всяких чинушных скопищ.
- Директор у себя? – спросил поздний посетитель, предъявив вратарю полицейское удостоверение.
Надёжный страж, нацепив