полностью согласен с Гоголем. Без царя, без веры русский народ впадёт в анархию и проявит свои худшие черты, которых в нём, увы, немало! Люди вообще более склонны к злу, чем к добру, под личиной человека они скрывают обличье зверя, – зачем же подвергать народ наш такому искушению?
– Но, но, не забывайся! Русский народ велик своей жертвенностью: он с радостью отдаёт себя верховной власти, видя в ней надежду и спасение России, – убеждённо проговорил Николай Павлович. – Надо лишь оградить его от вредных влияний Европы, и государство наше будет нерушимо. А в остальном ты прав – я и сам так думаю и спросил только с тем, чтобы проверить себя… Иди, трудись, и благодарное Отечество не забудет тебя!
– Иной награды мне не требуется, – ответил Дубельт. – Все мы – сыны России.
***
Бал в Аничковом дворце считался «малым балом». В отличие от «больших» балов на него приглашалось меньшее количество персон, однако невзирая на чины, по выбору императора. Когда-то хозяйкой аничковских балов была Александра Фёдоровна, но с тех пор, как она стала домашней затворницей, Николай Павлович сам назначал «царицу бала». В последние годы ею была Варвара Нелидова, однако теперь она скоро должна была родить (говорили, что это уже её четвёртый ребенок от императора) и танцевать не могла – бывало, что дамы скидывали после балов, как это произошло с женой Пушкина как раз после бала в Аничковом дворце.
Таким образом, вопрос о том, кого сегодня изберёт император, более всего занимал гостей, съехавшихся в Аничков дворец; другим интригующим вопросом являлся порядок проведения бала. Одно то, что он проводился в апреле, когда бальный сезон обычно заканчивался, вызывало удивление: сведущие люди утверждали, что император решил устроить этот был в преддверии «больших событий». Непонятно было так же, какие танцы будут избраны. Так, в 1830 году, когда в Польше начался мятеж против России, на балах отказались от польских полонеза и мазурки; в прошлом году, когда начались волнения во Франции, перестали танцевать французскую кадриль. Что же остаётся: английский контрданс или австрийский вальс? От того, какой танец предпочтёт император, можно было сделать вывод в целом о российских предпочтениях в Европе.
Ожидание гостей было достойно вознаграждено: интрига стала развиваться ещё до появления императора, когда на бал приехала его дочь Мария Николаевна. Она приехала одна, без мужа, что само по себе было вызовом обычаям, но когда к ней подошёл граф Строганов, и Мария Николаевна принялась говорить с ним, опёршись на его руку, зал охнул. Дамы старшего возраста стали вспоминать времена своей молодости, утверждая, что тогда приличия соблюдались неукоснительно; молодые, остерегаясь выставить себя в дурном свете, отделывались общими замечаниями; женатые мужчины осуждали современную манеру поведения, а холостые, напротив, выступали за большую свободу нравов.
Император прибыл на бал точно к назначенному часу, Николай Павлович никогда никуда не опаздывал. Он был одет в мундир Преображенского полка, отлично подогнанный к его фигуре; коротко поздоровавшись с некоторыми гостями, Николай Павлович подошёл к Марии Апраксиной.
– Это она! – выдохнули собравшиеся на балу. – Царица бала – дочь графа Апраксина!
Церемониймейстер в зале и капельмейстер на хорах замерли, ожидая подходящий момент для начала танца. Николай Павлович не стал мешкать: он взглянул на церемониймейстера, церемониймейстер – на капельмейстера, и тот взмахнул палочкой; оркестр заиграл вальс.
– Вальс, венский вальс! Значит, Австрия! Так я и думал!.. Я тоже!.. Стало быть, мы поможем Австрии! – зашептались мужчины, в то время как дамы наблюдали, как танцует император с Марией Апраксиной, и сгорали от любопытства, о чём они говорят.
– Машенька – мне ведь можно так тебя называть?.. Ты не обиделась, дитя моё, что мы пустились танцевать без предварительных разговоров и этих assiduités, как выражаются французы, будь они неладны – я имею в виду французов, а не assiduités, – вальсируя и поглядывая на себя в зеркала, говорил Николай Павлович. – Право же, у меня так много забот и так мало времени, что трудно найти минутку, чтобы открыть своё сердце.
– Государь, с двенадцатилетнего возраста я мечтала о встрече с вами, и вот мечты мои осуществились, – могу ли я обижаться? – возразила девушка, снизу вверх глядя на него и кокетливо улыбаясь.
– Неужели с двенадцатилетнего? – удивился Николай Павлович. – Где же ты меня видела?
– В Смольном институте. Все наши девочки были влюблены в вас, а madame Адлерберг постоянно твердила нам, что любовь к государю – это святое чувство, – она призывно улыбнулась и облизнула губы.
– Ах, так! – сказал Николай Павлович, несколько обескураженный её напором. – Так ты понимаешь, чего я жду от тебя? Немного внимания, немного ласки для старого усталого солдата.
– Зачем же мы теряем время? Пойдёмте же туда, где нам не смогут помешать! – воскликнула она, сжимая его руку и увлекая из круга пар, которые только что начали танцевать.
– Какая непосредственность! Какая чистота! – сказал восхищённый Николай Павлович. – Но погоди, дай окончиться вальсу. И потом – кто будет царицей бала, если мы сразу удалимся? Я полагал, ты обрадуешься, если станешь ею.
– О, я рада, рада, очень рада! Но это всё после, после! – притопнув ножкой, вскрикнула девушка. – Ах, этот несносный вальс, и когда он окончится?!..
– …Сегодня я осталась без ментора: папА не до меня, – сказала Мария Николаевна графу Строганову, кивая на Николая Павловича и Марию Апраксину, которые после вальса пошли во внутренние комнаты дворца. – Что вы мне рассказывали о ваших планах? Я думаю, нам тоже надо найти уголок, где не так шумно…
Перед дверями, за которыми скрылись император и его избранница, немедленно появились четыре человека в мундирах почтовых служащих. К ним подошёл человек в сине-жёлтом мундире ротмистра Мариупольского гусарского полка.
– Почему вы оделись почтальонами? – сипящим шёпотом спросил он. – Совсем с ума сошли?! Почтальоны на балу!
– Виноваты, ваше превосходительство! – щелкнув каблуками, ответили они. – Опять у нас что-то перепутали.
– «Ваше высокоблагородие» – не видите, я ротмистр, – поправил он их. – Когда прекратится эта путаница? Мне тоже другого мундира не нашли, кроме как мариупольского – Мариуполь, мать твою!
День третий. Февраль 1855 года
Алексей Фёдорович Орлов принадлежал к тем Орловым, которые сыграли большую роль в русской истории XVIII века. Его дядя Григорий был любовником императрицы Екатерины; он помог свергнуть её мужа Петра III, чтобы она стала единодержавной правительницей. Другой дядя, Алексей, организовал этот заговор и после его осуществления отправил Петра III на тот свет; впрочем, будучи человеком разносторонних талантов, Алексей Орлов-старший прославился и многими другими деяниями – разгромил турецкий флот в Средиземном море, выкрал в Италии самозванку княжну Тараканову, называвшую себя дочерью покойной императрицы Елизаветы и имевшую виды на русский престол, вывел в России новую породу лошадей, разводил голубей и кур, строил и украшал Москву, фактическим хозяином которой был в конце своей жизни.
Отец Алексея Орлова-младшего был четвёртым из пяти братьев Орловых, и тоже отличился и в дворцовом перевороте, приведшим к власти Екатерину, и в войне с турками. Фёдор Орлов никогда не был женат, однако долгое время жил с вдовствующей полковницей Татьяной Ярославовой, которая родила ему пятерых детей. Императрица Екатерина, снисходительная к амурным шалостям своих подданных, к тому же, благодарная Орловым за помощь в захвате престола, даровала детям Фёдора право носить фамилию отца и наследовать его состояние – таким образом, Алексей ни в чём не чувствовал себя ущёмлённым.
По достижении семнадцати лет он выбрал военную карьеру и преуспел на этом поприще. Он участвовал во всех крупных сражениях с Наполеоном – от Аустерлица до Бородина, Дрездена и Ульма, и в 1814 году вступил с русской армией в Париж. После войны он быстро дослужился до командира Лейб-гвардии конного полка; офицеры его полка, подобно многих другим офицерам, роптали на российские порядки и заводили общества для обсуждения мер по исправлению этих порядков. Алексей Орлов решительно воспротивился подобным начинаниям: собрав своих офицеров, он объявил им, что не допустит заводить никаких обществ и поступит по всей строгости, если узнает впредь.
Полной противоположностью ему в этом плане был его младший брат Михаил. Прославившийся не менее Алексея в войне с французами и даже принявших от них капитуляцию Парижа, Михаил после войны стал одним из самых видных оппозиционеров в армии. За его дивизией и за ним лично был учреждён особый надзор ввиду неблагонадёжности, которая вскоре подтвердилась при следующих обстоятельствах. Капитан Брюханов, служивший в этой дивизии, разозлённый действиями каптенармуса, мешавшего ему наживаться на провиантских ассигновках, воспользовавшись первым же незначительным промахом последнего, велел наказать его палками. Рота, возмущённая явной несправедливостью наказания, вырвала товарища из рук наказывавших его унтер-офицеров, отняв у последних также и палки. Михаил Орлов, рассмотрев дело, признал претензии солдат правильными и отдал под суд капитана Брюханова.
Это вызвало большой переполох в высших инстанциях, и Михаила Орлова отправили в отставку, но выйдя со службы, он продолжал поддерживать связи с недовольными офицерами, а они видели в нём своего вождя в случае государственного переворота. Понятно, что после событий 14 декабря 1825 года, пусть он и не участвовал в них из-за отсутствия в Петербурге, Михаил Орлов был арестован и посажен в Петропавловскую крепость, где провёл полгода. Император Николай Павлович считал его самым опасным из заговорщиков, включив в список лиц, подлежащих смертной казни, однако за брата вступился Алексей. Сам он без раздумий принял сторону правительства в ходе событий на Сенатской площади и по приказу императора ходил в атаку со своими конногвардейцами на мятежников. Уже на следующий день после этого Николай Павлович возвёл его в графское достоинство: «в воздаяние за отличное служение нам и Отечеству», как сказано было в высочайшем рескрипте.
Мольбы Алексея за брата возымели действие: Михаил Орлов был помилован: его отправили в ссылку, а после разрешили жить в Москве. О причинах монаршей милости долго потом говорили в свете, ведь император не пощадил никого из декабристов – на каторгу пошли люди, куда менее виновные, чем Михаил Орлов, а среди повешенных был молодой подпоручик Бестужев-Рюмин, далеко не самый важный участник декабристских обществ, основная вина которого заключалась в том, что он состоял адъютантом при Сергее Муравьеве-Апостоле, поднявшем на восстание Черниговской полк на Украине.
Возможно, император не захотел казнить своего родственника, так как по линии графа Бобринского, сына императрицы Екатерины и Григория Орлова, Михаил Орлов приходился Николаю Павловичу двоюродным дядей. Но возможно было и то, что императору Николаю лестно было иметь своего, преданного ему графа Алексея Орлова, подобно тому, который был у Екатерины
