нет! Он – новый Моисей! – Исаак задохнулся. – Всё, что он делает, это же просто чудо. Это новый Исход из рабства Египетского! О, я клянусь моими, клянусь моими…
– Не клянись, – предостерёг Евтихий.
– Но ведь это же правда! – Исаак всплеснул руками. – Как тысячи лет назад, так и сейчас. Снова Египет, снова чудо-вождь бедного народа. Это не просто бродяги, не просто оборванцы из Египта, комит Евтихий, это же потерянное колено моего народа. Нет-нет, это потерянные десять колен!
Евтихий вопросительно поднял бровь и позволил себе недоверчиво улыбнуться. А Исаак вдруг изменился в лице, прижал к груди руки и начал упрашивать, почти умолять его:
– Вот ты помоги им, помоги тем несчастным. Твоё задание кончилось, ты свободен. Королю от тебя ничего не надо, папе Льву – и подавно, да продлит Господь их дни и их благоволение к моему народу. Мой народ – это всего одно, нет, всего два колена из двенадцати древних. Два остались, а десять других – пропали…
– Я знаю Ветхий Завет, Ицхак, – Евтихий мягко взял его за плечо.
– Нет-нет, ты не знаешь! Но ты добр, и ты послан сюда миланской общиной евреев. А её староста – цадик, то есть праведник, и он сказал мне, что ты – тоже праведник, хоть и из другого народа. Вот и спаси тех несчастных и выручи Прорицателя! Они попали в беду.
Исаак упрашивал и уговаривал его прямо на кухне – в жару и испарениях котлов, среди разделанной дичи и разобранной капусты. Евтихий, не пряча иронии, посмотрел на него:
– О, значит, теперь это вы с Якобом меня нанимаете. Сразу после понтифика и франкского короля, – Евтихий усмехнулся, а когда Исаак виновато развёл руками, опередил его: – Успокойся, я не о деньгах, – и направился к выходу.
Исаак поспешил следом.
– Я не о деньгах, – повторил миланец. – Я о другом. Скиталец разыскал в Египте еврейскую общину, с их помощью собрал какое-то племя – то, которое здесь называют «гадатели», и вывез его на византийских кораблях в Саксонию.
– Да-да, – поддакивал Исаак, заглядывая Евтихию в глаза. – А теперь всё стало плохо. Совсем плохо. Гадателей притесняют саксы. Им надо искать другую страну, другую родину, – Исаак торопился, боясь, что Евтихий передумает. – Им надо отплыть в какой-нибудь край, где их примут!
– Какой-нибудь край, – повторил Евтихий, разглядывая порог кухни, – это уже второй вопрос. Первый вопрос – корабли. Где он берёт корабли, Ицхак?
– У фризов, – заторопился Исаак. – Он покупает корабли у фризов в Голландии. Там, где Рейн впадает в море. Ты им поможешь? Ты сделаешь так, чтобы саксы их отпустили?
– Тебе известны те фризы? – резко спросил Евтихий. – Ты знаешь тех купцов, что продают корабли Прорицателю?
Исаак сразу обмяк лицом и забегал глазами.
– Решайся, – поторопил Евтихий. – Либо ты мне доверяешь, либо Прорицатель ищет себе другого помощника.
– Где их найти, знает Якоб, – решился Исаак. – Якоб приведёт тебя к ним.
Евтихий прикрыл глаза, соглашаясь, и вышел на двор. Ветер по-прежнему метал по земле листья и клочки пуха.
– Я вынужден тебя огорчить, Исаак…
– Что? – тот перепугался.
– Это не потерянные десять колен твоего народа.
– Я знаю, знаю, – Исаак поспешно замахал руками. – Это только одно колено. Даново – так говорят про них саксы. Самое несчастное колено.
Евтихий помотал головой.
– Разочарую тебя. Их язык не еврейский, не арамейский и даже не халдейский. Он, кажется, родствен персидскому. Ты сожалеешь?
Исаак дрогнул губами, а его лоб собрался в мелкие складки.
– Не мой народ? – выдохнул он, потрясённо. – Не мой. Пусть так, пусть другой. Такой же – народ-скиталец. Уж мы-то знаем, как это – жить не на своей земле…
Хлопнула дверь. На высокое крыльцо, что рядом с покоями Карла, вышел младший из его сыновей – двадцатилетний Людовик, тот самый, что считался королём западной части державы. Евтихий склонил голову.
– Eutyhius Mediolanorum, veni ad me, – молодой король обратился к нему по латыни.
Евтихий повиновался, подошёл к его крыльцу ближе. Сын короля вдруг перегнулся к нему через перила и сказал с каким-то особым сочувствием:
– Cognito, meus pater tibi negat.
Евтихий присмотрелся к нему.
Наверное, молодой король очень похож на своего отца в его прежние годы. Похож не столько высоким лбом и пшеничного цвета усами, сколько тем, что светилось у юного Людовика в глазах. Быть может, в своё время это сделает его великим королём.
– Quomodo tibi adjuvat, pius dominus? – спросил Людовик.
Говорят, что его самого давно так прозвали – Pius, Благочестивый. Наверное, юному королю, почти мальчишке, ещё хотелось приключений. Как в благородные, но давно ушедшие времена Древнего Рима.
– Quod felicitas – servire pius et honestus rex! – ответил Евтихий.
Людовик просиял.
Всё стало складываться самым благоприятным образом. Обстоятельства, несколько раз подстёгнутые, вдруг подчинились Евтихию.
18.
«Передают, что некий корабль был заражён чумой и ни один порт не принимал его. Передают, что в море его встретил корабль Ван Страатена (или же Фалькенберга), но и тот отказал несчастным в питье и пище. «Вот и ты скитайся по морям без приюта!» – заклял Фалькенберга (или же Ван Страатена) капитан чумного корабля. С той поры заклятый корабль носится по волнам, а сам Фалькенберг до Страшного Суда играет в кости на свою душу… Всё было не так».
(Путевая книга «Летучего». Легенда о Летучем Голландце).
Этот Якоб сын Якоба держался в седле довольно цепко. Евтихий не ожидал от него такой ловкости. Якоб стискивал переднюю луку коленями, нависал корпусом над конской холкой и до побелевших пальцев сжимал уздечку. Похоже, из седла его не выбьешь.
– Да, то был я, герр Евтихий, – рассказывал Якоб. – То был я, кто имел давать о тебе знак для Скитальца в потаённое место. Опять быть новолуние, и Скиталец имел увидеть и прочитать.
Всё-таки, Якоб ужасно коверкал франкский язык. Евтихий хмуро соображал: выходит, в июне Чернобородый был ещё под Эресбургом, звал с собою старика Рипа и, сломя голову, нёсся куда-то на взмыленном коне. Куда – к портам Фрисландии? У Скитальца оставалось всего два дня: новолуние в июле и новолуние в августе. За два дня домчаться до Фрисландии почти невозможно. Но только почти.
Евтихий потерял в Аахене несколько дней. Луна миновала рост и принялась стареть. Да и ночи делались длиннее. Дорога то приближалась к Рейну, то удалялась. Рейн в Нижней Саксонии весьма полноводен. Морской корабль легко поднимется по нему почти до Аахена.
Старый Рейн распадался на рукава, заливы, протоки. Далеко на востоке в соседнем рукаве Рейна маячил мачтами лёгкий корабль – один из многих кораблей фризских торговцев. Побережье встретило их шумом прилива. Вспененные волны бросались из моря в устье Рейна и гнали вспять его воды.
У самого берега торчал маяк – простая деревянная башня с чёрным сигнальным дымом на вершине. К морскому заливу приткнулся фризский посёлок с церковью и колокольней. Наверное, в туман колокол заменял собою маяк для кораблей.
– Корабль ушёл вверх по Рейну, – сказал им фриз в жёлтом колпаке. Фриз говорил с ними на своём говоре, и Евтихий понимал лишь некоторые слова. Якоб сын Якоба переводил ему.
Этот фриз был купцом, он владел складами и товарами, его корабли заходили на Кипр и в Египет. Пришельцев он не пустил к себе в дом, но встал перед ними на пороге, сонно вглядываясь осоловелыми глазками.
– Спроси-ка его, Якоб, – настаивал Евтихий, – как выглядел человек, недавно купивший один из его кораблей.
– Он его купил, да, – фриз пожевал губами, размышляя стоит ли вообще говорить что-нибудь чужакам. – Как все, заплатил серебром и купил. У него свои моряки, и он нанял ещё несколько кораблей.
– Как выглядел покупатель? – повторил Евтихий. – Он был бородатый и черноглазый – всё верно? У него нездешний говор? Якоб, спроси, как давно корабль с ним ушёл вверх по Рейну.
Якоб перевёл, а фриз размышлял, шевеля бровями.
– Ну да, он ушёл. Как раз в последнее новолуние. А похож он был на чёртова азиата перса или хуже того – на еврея! – германец-фриз неприязненно глянул на Якоба.
Последние слова Якоб переводить не стал, но Евтихий и так их понял. Оскалившись, фриз неожиданно добавил:
– Мой проданный корабль – приметный, вам будет легко узнать его. На его носу – золочёная статуя der Fräu Holda.
– Ах, даже так, – отметил Евтихий.
– Ну да, Фрау Гольда, – кивнул германец-фриз. – Старая саксонская богиня.
…Стареющая луна истончилась. Её серп скоро исчез. Позади осталась Фрисландия, позади – нижнее течение Рейна. Кругом лежала Вестфалия – саксонский край, ещё недавно мятежный, охваченный огнями бунтов, теперь – замирённый и затаившийся. Чтобы не удалиться от Рейна, они двигались вдоль самого берега. Из-за реки, с левого её берега, наползли тучи. Река показалась застывшей, свинцовой. Холод пробирал по коже при взгляде на Рейн.
– Старый Рейн, – остановившись, сказал Евтихий, – раскрой свою тайну: где в этот час фризский корабль со статуей германской богини?
Якоб сын Якоба протянул с сожалением:
– Э, нам не догнать. Нельзя догнать Прорицателя. Не получаться!
Евтихий вдохнул речной воздух, чуть прищурил глаза и посмотрел по-над речной гладью.
– А мы ни за кем и не гонимся, Иаков сын Иакова. Сегодня – новая луна. Сегодня корабль с золочёной статуей нагонит нас сам. А возможно, навстречу нам выйдут по берегу гадатели – те самые, которых корабль должен принять.
Он ещё говорил, когда Якоб завертел головой, прислушиваясь. Зазвенели бубенцы и барабанчики. Кто-то играл на них без устали. По берегу Рейна – почти над самым его обрывом – еле полз обоз из кибиток, увешанных цветным тряпьём и дешёвой утварью. Из повозок торчали детские головёнки, болтались верёвочные и тряпичные куклы, а в дыры и прорехи выглядывали лица взрослых.
Евтихий тронул коня им навстречу. Музыка бубенцов сделалась громче. Она разносилась по Рейну и возвращалась, отражённая от высокого левого берега.
Обоз остановился, на землю высыпались его обитатели – мужчины и женщины, дети и старики. Все с поклажей в руках и с мешками за спинами. Почти каждый из-под ладони или из-под полей шляпы смотрел на Рейн, вглядываясь куда-то вдоль его течения.
– Эй, голубчик. А я тебе на судьбу погадаю. Хочешь узнать тайну? – нищую гадалку Евтихий уже видел один раз в лесу у Талиесина. – Ооо… так это ты, – она тоже его узнала и попыталась скрыть разочарование.
Из кибитки появилась старуха в холщовом сером платье и с льняными желтоватыми волосами. Откидывая со лба волосы, она прошила Евтихия взглядом и крикнула:
– Стой! А ну сойди на землю, странник! Ты – такой же чужак и такой же скиталец, как я! Ты всё время что-то ищешь и что-то находишь. Не лгу? – она засмеялась, показывая неровные зубы.
– Всё верно, – ответил Евтихий, – бездельники по дорогам Рейна и не шатаются.
– Эй, старая Мэб, он не захочет гадать ни по хрустальному шару, ни по чёрному зеркалу, – перебила знакомая гадалка.
– Да ну? – скривилась старуха. – А что так? Боится правды или мнит, что сильнее судьбы? Труслив или слишком горд?
Евтихий немедленно спешился.
– Так ты и есть та самая старая Мэб, – он подошёл ближе. – Моя судьба, дорогая, лежит между руной Sieg и руной Tod, то есть между жизнью и смертью. А это значит, что самое главное в моей судьбе я уже знаю.
Старуха протянула ему плоские вощёные дощечки с раскрашенными восточными богами, королями,
