но и добротой, если доброта неразумна″. Золушок лежал на полу и от обиды мурашки бегали по спине, его знобило всё больше и больше, он выглядел, как живое доказательство – жизнь после смерти и чем–то походил на жертву реформы ЖКХа. Эта отрава всю ночь бурлила в его кишечнике делая воздушные попытки вырваться наружу. Да, Золушок отвис по полному улётному расколбасу!
Гнев заставляет человека жить и придаёт ему сил, и решил Золушок грызть их всерьёз! Конечно после этого случая он завязал такой крепкий узел, что на стенку и бар смотреть не мог! Фенька продолжала нагло кокетничать. Все её корабли с алыми парусами давно потонули, остались только байдарки. Она подшучивала над Золушком, прикалываясь, вытирала об него ноги, исследуя пределы своих женских чар. Золушок не обращал на это внимания, он был тихоней, а значит достаточно терпеливым к тому же влюблённым.
Фенька удивлялась ухаживанию Золушка и часто смотрелась в зеркало: задница толстая, ноги кривые… значит, где–то притаилась изюминка. Она знала, что у каждой девушки должна быть изюминка, безуминка и тараканинка. На кухне, когда он ел, она садилась, напротив за стол и внимательно на него смотрела.
– Чего уставилась? – спрашивал он, не поднимая глаз.
– Никогда не видела таких кроличьих глаз, – улыбаясь, кокетливо отвечала она. – Смотри, муха в супе плавает, бассейн себе нашла.
– Вот сволочь, такой вкусный суп испортила, – влюблённо льстил Золушок.
– Это суп кондёр, слопал, пукнул и попёр!
Однажды после обеда у него возникло желание пойти к Феньке с предложением отомстить братьям–шкафчикам за содеянные к ним злодеяния. Из её рассказов о себе, Золушок догадывался, если она грызнёт, любая собака позавидовать может, а в волосы руками вцепится – не оторвать её, пока человек не начнёт ногами дрыгать. Он осторожно приоткрыл дверь её комнаты и застыл в поэтических грёзах. Ему явились все гармонические видения жизни: причудливые хороводы мелодий в безбрежной стране эфира, живая кристаллизация человеческих мыслей на которых радужно играло солнце поэзии с каждой минутою всё более и более яснеющее, пламенные умоляющие взоры юношей, добродетель любви и мощная сила таинственного соединения душ. Фенька спала, лёжа на животе сжимая руками подушку размером с колесо грузовика, зарывшись в неё поблёкшим от сна лицом. Она храпела не только головой. Сквозь шторы скользнул луч солнца, осветив скромную мебель её комнаты и вдруг, в тишине этой дремлющей комнаты, Фенька проснулась! Она нехотя взглянула на Золушка стоявшего подле приоткрытой двери, на подушку в кружевах которой осталась тёплая ямка её продолговатой головы и рядом лежащую любимую книгу ″Как размножаются ёжики, когда кругом одни черепахи″. Фенька встала, подошла к окну и резко раздвинула шторы. В комнату ворвался дневной свет. Её чёрные, как смоль волосы напоминали карнавал подмышечных причёсок, а вытянутое вперёд розовато–бледное рябое лицо с приплюснутым носом, толстыми губами и бегающими чёрными глазами, смахивало на собачью мордочку.
– Эх, и где это золотое время, когда меня хвалили за то, что поспала и хорошо покушала? – потягиваясь взвизгнула от удовольствия Фенька.
Золушок пожирал её загоревшимися от восхищения глазами! Его физиономия похожая на козье вымечко судорожно меняла гримасы. Он лихорадочно водил глазами, носом, губами, смотрел на её огромный живот напоминающий брюхо акулы, на её необъятные пухлые груди с торчащими в полпальца сосками, выделявшимися сквозь полупрозрачную ткань ночной рубашки, и думал: «Что ещё может быть неправдоподобней самой жизни?!»
Услышав неразборчивый лепет, Фенька медленно повернула голову, и глаза их встретились. Они обменялись тем проникновенным взглядом, каким осторожно зондировали друг друга прежде, чем откровенничать по поводу ничтожной кучки придурков, и любовь выскочила перед ними, как убийца из–за тёмного угла. Золушок приветливо улыбнулся улыбкой почти вокруг головы и сделал ей комплимент: «Это не плохая идея поспать днём, набраться сил для оглушительного пердежа!»
– Мой жизненный девиз, чем больше я сплю, тем меньше от меня вреда! Я уже три дня, как не вылажу из кухни и живу там, как крыса! – зло рявкнула Фенька. – Сегодня у Ника юбилей, и мы с мамой готовили его любимые деликатесы.
– Он что, гурман?
– А кто его знает? Заказал крабовые палочки из щупальцев минтая, суп дерижопль из ляжки юной жены барана и шейки матки молодой газели с нелангажированными лапиздронами.
– А вместо десерта до витру сходить, – смеясь, добавил Золушок, – хорошо бы, что–нибудь ему подсыпать!
– Он никогда не умрёт.
– Почему?
– Мафия бессмертна! – вынесла вердикт Фенька, – здесь нужно действовать вопреки традиционной логике.
– Неужели есть такая инфекция, которая может с ним справиться? – удивился Золушок, – говорят, есть прибор, который может настраивать на кроличью частоту.
– Мало ли что говорят, мы прибегнем к народным средствам, – зевнула Фенька во весь кариес. – Сейчас ты поедешь в город и найдёшь тарный склад, где принимают пустые бутылки. Наберёшь пробок – тех, которые штопором вытаскивают, чем больше, тем лучше и быстренько вернёшься назад.
Золушок так и сделал, и где–то через часа полтора, он вручил Феньке чуть больше половины вместительного пакета этих самых пробок.
Ближе к вечеру Фенька сервировала праздничный стол разной заморской снедью и деликатесными яствами. На Золушка, как такового приглашение не распространялось, и он удручённо побрёл на кухню.
– Дай, чего–нибудь перекусить, – вяло обратился он к Феньке.
– Перекуси салфетку и иди отсюда – мешаешь, и так живот большой ног своих не видишь.
– Это у вас женщин живот, а у нас мужчин всё, что выше пояса – грудь! – парировал Золушок. – Тебя утром ткнёшь в требуху пальцем, а вечером она ещё трясётся.
– Что–то у тебя нос красный, как помидор, ты случаем не алкоголик? – положила Фенька в тарелку пару котлет и несколько блинчиков. – Ешь и уходи, завтра поговорим.
Золушок с аппетитом ел котлеты ″Залп Авроры″, хрустя ушами, он в них вилкой, они в него маслом!
– А зачем тебе пробки? – поинтересовался Золушок, уплетая блинчики.
– Это для Ника, весёлая у него будет ночка!
– Он же дурной, он же убьёт, если узнает! Ты же ноги протянешь!
– Я с удовольствием протяну ноги в хорошие руки. Богатые тоже плачут, – усмехнулась Фенька. – У него одеколон дороже квартиры, а у меня из золотых украшений только два зуба, да и те с напылением.
– А, что ты ему подстроишь?
– Есть древняя аксиома – влияние закона Ома на размножение комнатных сусликов. Ну, всё, поел и уходи Пиноккио Буратино Карлович.
– Блинчики необыкновенны, изюм особенно пикантен, я наелся, как питон! – поблагодарил Золушок Феньку, вставая из–за стола.
Он ушёл, а Фенька закрыв на замок дверь кухни, приступила к осуществлению злобных деяний. Она перебрала и промыла пробки, ссыпала их в большую кастрюлю, предварительно заполнив водой, и поставила на плиту. Часа два она их парила, далее процедила, и дьявольская улыбка растянула её толстые губы, из уст невольно вырвалась фраза Гамлета: «Чтоб добрым быть, я должен быть жесток!» В этом отваре она заварила любимый Ником и его сыновьями цейлонский чай.
– Ну, а теперь, как в рекламе: лизни, пососи, откуси, проглоти! – довольно пискнула Фенька.
Как ни странно, но Ник на своём юбилее надираться не стал и весь вечер ходил непривычно – стоя. Ближе к полуночи, когда гости разошлись, Фенька подала поздний вечерний чай.
– Какой–то подозрительный привкус, – сделав глоток, поморщился Ник. – Я поставщику хорошие деньги плачу, а он каналья такую дрянь суёт!
– Никакая не дрянь, – вмешалась супруга, – прекрасный хорошо успокаивающий напиток и не надо оскорблять человека, когда у тебя плохое настроение.
Она выдала, поэтому поводу афоризм Вальтера Скотта на английском языке, но к большому сожалению Ник по–английски мог только молчать.
После полуночи дом затих, а часа через два Золушок услышал возбуждённые голоса матери и Ника, ему послышалось, что они рвали толстые портьеры и при этом злобно ругались!
– У тебя такой тугой зад, даже собаки во дворе слышат твой пердёж! Я неоднократно говорила, что мясо, это трупы животных – знаешь, какой энергией заряжена такая пища? Отрицательной! Твой желудок, это ад, в котором варятся души съеденных тобою несчастных животных!
Ника продирало не на шутку, он не мог остановиться. Его задница издавала оглушительный треск, будто обдолбанный рокер мчался без глушителей на мощном байке по ночным улицам города, разрывая тишину спальных районов.
– Прекрати, ты меня своим пердежом контузишь! – визжала обезумевшая жена, зажав уши ладонями.
Хотя сама нехотя помогала, воспроизводя писклявые звуки, словно хмельная мышь пела протяжные мышиные частушки.
– Заткнись, чушка немытая!
– Сам ты хряк недоделанный!
Под утро стрельба прекратилась, и дом погрузился в сонную тишину. Ник не спал, вспомнил, как в армии закрытый им на складе прапорщик два дня питался рубероидом. Он, так и не мог понять, от чего у него завоздушило кишечник? Видимо права жена, мясо плохое.
Перед завтраком Ник зашёл в спальню к сыновьям, и как угорелый оттуда выскочил, чуть не унеся на ушах дверь. Глаза слезились, в носу… будто в ноздрю засунули вонючее гусиное перо и там вращали. Немцы такой газовой атаки не знали с 1914 года. Золушок ликовал: «Молодец Фенька, как говорится – явила миру свой талант!»
Как и во многих сказках, был у Золушка добрый Фей в лице местного участкового Пахомыча. Участковый капитан носил такое лицо, при виде которого сразу же хотелось сдаться. Увидев Золушка, Пахомыч всегда приветствовал его первым: «Здравствуй–здравствуй Золушок, как твой заворот кишок?!» Он защищал его от нападок соседских сынков богатеев. У Пахомыча жил здоровенный кобель из породы собак – ″Кус–пополамус″. Этот мусоршнауцер любил Золушка, особенно его филейную часть, и Золушок долго хранил в памяти, когда в мягкую плоть ягодиц вгрызались острые зубы сторожевой собаки.
Соседи Пахомыча уважали, среднего роста, худощав, но жилист, через лицо проступал череп, который украшала отличительная черта в виде шрама на левой щеке. По его рассказам, будучи молодым сержантом задержал и разоружил вооружённого ножом бандита.
Этот бандит жил у него дома и звали его жена Анастасия.
– Уже более тридцати лет, как я служу в полиции полиционером, а ты? – спрашивал Пахомыч Золушка.
– А я лет пять, как на работе работягой, – шутливо подметил Золушок.
– Это заметно, когда люди видят тебя на улице, думают, что куча мусора идёт.
– Не такой я уж большой.
– Тогда кучка. Небрежность, – напутствовал его Пахомыч, – снижает эффективность. Я знаю, плохо тебе живётся у Ника, но все равно ты должен уважать людей.
– Так ведь людей, а не этих уродов.
– Ты зла в себе не держи, говори всю правду в глаза, Ник он не коррумпированный, а так, сам по себе жирный.
– Меня же ногами бить будут, – простонал Золушок.
– Не просто ногами, а за справедливость. В таких случаях носи с собой телячью печень на случай, если захотят надавать по печени, брось им эту, какая им разница по чём буцкать
