магический знак, защищающий от злых сил, и начертил его карандашом перед дверью, но не на самом видном месте. После этого я привёл в порядок постель и лёг с намерением успокоиться и как-то упорядочить и систематизировать увиденное, услышанное и почувствованное. По всем человеческим понятиям, я не был способен спать, но защитные силы организма (то есть сама природа) оказались мудрее, и я буквально провалился в забытье, куда не мог проникнуть даже кусочек сновидения.
Утром меня разбудил Генрих. Он выглядел не очень бодрым, но его добродушный вид и тучность были до того земными и далёкими от сверхъестественных ужасов, что чрезвычайно меня ободрили.
- Как спалось? – спросил он. – Ты какой-то бледный. Или мне это кажется? А я с вечера собирался хорошенько выспаться, но всё время просыпался. То мне мерещились какие-то шаги, то скрежет. Может, это Фриц что-нибудь чинил? Он ведь мастер на все руки. Но я не стал выходить, чтобы проверить. Я и днём-то с трудом выношу его вид, а если бы встретил ночью, умер бы от страха.
Я убедился, что ночные ужасы мне не померещились, и рассказал своему другу обо всём без утайки.
- Джон, ты со своим увлечением всем мистическим скоро сойдёшь с ума. Из-за тебя даже я вчера принял несчастную перепуганную кошку, забредшую в замок, за демона. Какие ещё царапания в дверь и царапины в саркофаге? Да мой дядя умер бы на месте, если бы какой-нибудь из его драгоценных экспонатов оказался повреждён. Добро бы, если бы он его таким купил, но, судя по твоим рассуждениям, его покалечили недавно. Может, тот саркофаг и подделка, как считает дядя, но не такая недавняя, чтобы быть запачканной нашей родной извёсткой.
Сейчас я мог размышлять более здраво.
- А может, это не здешняя извёстка, а какая-то другая, - предположил я. – Мало ли откуда она взялась. Извёсткой пользуются всюду.
- А тебе не могло всё это присниться? – спросил Генрих. – Ты спал, а шум, который производил Фриц, вплетался в твой сон и заставлял видеть всякие ужасы. Меня в этом особенно убеждает твоя постель. Сам подумай, кому могло понадобиться искать тебя в ней? К тому же, я ещё понимаю, что второпях отбросили одеяло, но кто способен предположить, что ты спрятался под подушку?
- Тогда, может, искали не меня, а какой-то потерянный предмет? Маленький предмет. Кто-то его обронил…
- И решил искать у тебя в постели? – со смехом спросил Генрих.- А кто? Здесь убирает только Фриц.
- Тогда он…
- Что он мог потерять такое особенное, если понадобилось ночью шарить в твоей постели? И ты думаешь, что он специально царапался в твою деверь, чтобы вынудить выйти из спальни? Любого другого человека такие звуки заставили бы в ней затаиться.
Но мне в голову пришёл отличный довод.
- А почему же ты запираешь дверь на ночь?
Мой друг опешил и не сразу нашёлся, что ответить.
- Я… Я просто не привык к его виду, потому что слишком редко здесь бываю. Чтобы не испугаться, если он вдруг решит зайти и проверить, всё ли у меня в порядке, и я задвигаю засов. Но я никогда не представлял Фрица запертым в саркофаге. Да и где эти царапины, о которых ты говорил? Что-то я их не заметил.
Я вскочил и быстро оделся. В самом деле, если царапин на двери и саркофаге нет, то я окажусь в нелепейшем положении. Лично я был убеждён, что не во сне слышал царапание, выходил из комнаты и осматривал саркофаг и собственную дверь, но ведь царапины не могут исчезнуть сами собой.
- Куда ты собрался? – спросил Генрих. – Надеюсь, я тебя не обидел?
- Конечно, нет. Я хочу осмотреть дверь и, если это сейчас возможно, саркофаг. Уверяю тебя, что я всё видел собственными глазами и слышал собственными ушами.
- Не волнуйся, я тебе верю, - попытался он меня успокоить, словно я был раскапризничавшимся ребёнком. – Сейчас посмотрим.
Я первым вышел в коридор, волнуясь, словно боялся убедиться, что, в самом деле, видел сон, хотя лучше бы всё пережитое мне всего лишь приснилось.
- Вот они, - указал я на небольшие царапины.
Я был слегка разочарован, потому что ночью воображал их более внушительными.
- Да, дверь поцарапана, - нехотя согласился мой друг. – Но ты уверен, что это появилось именно ночью? Может, мы просто не замечали их?
Я не знал, что ответить. Теперь я предвидел, что и внутренность саркофага не покажется мне столь же ужасной, как ночью.
- Пойдём, пока никого нет, на лестницу, – предложил Генрих.
Я опасался, как бы по дороге нам кто-нибудь не встретился и не спросил, куда мы направляемся, но этого не случилось.
- Саркофаг стоит на своём месте и закрыт, - сообщил мой рассудительный друг, словно я сам этого не видел. – Может, он оставался в таком виде и ночью, а тебе во сне… в темноте померещились всякие ужасы. Ты же помнишь, что мы вообразили вчера ночью? И стоны, и вздохи, и возня на полу, и будто бы мимо нас пронеслось перепуганное чудовище… Не сердись, Джон, я не над тобой смеюсь, а над собой. Это я отчаянный трус. Ведь слышал какое-то копошение этой ночью, понимал, что там всего лишь что-то делает Фриц, но ни за какие блага не решился бы высунуть нос в коридор. Ну что ж, берись за крышку, а то мы дотянем до того, что выйдет дядя и рассердился на нас за осквернение его поддельного саркофага. Не его, слава богу, саркофага, но всё-таки его. Подожди! Мне вчера показалось, что вон там было пятно, а сейчас его нет. Вдруг Фриц услышал, как я критикую его уборку, и отчистил его? Мне бы не хотелось, чтобы у него появились ко мне недобрые чувства, а ведь любое замечание способно их породить. Ну, готов? Снимаем.
Мы осторожно отставили крышку в сторону и прислонили к стене.
- И где же твоя извёстка? – спросил Генрих. – Где следы ног?
Их не было, как не было пятен и полос, казавшихся при свете одинокой свечи чёрными. Царапины остались, но ведь мой друг мог решить, что они появились здесь давно, когда его дядя ещё не знал о существовании саркофага и не приобрёл его.
- Здесь нет даже следов лап или копыт, - пошутил Генрих.
- Здесь всё было именно так, как я тебе рассказал, - проговорил я упавшим голосом. – Давай осмотрим крышку с внутренней стороны.
Но я знал, что мы и там ничего не найдём. Кто-то тщательно вымыл внутренность саркофага и даже убрал пятно, которое вчера заметил Генрих.
- Да, крышка сильно раскорябана, - согласился мой друг. – Пятен и полос нет, но царапин много. Не знаю, откуда они, и не буду расспрашивать дядю. Если он о них знает, то ему может не понравиться, что мы так вольно распоряжаемся забракованным экспонатом его музея, а если не знает, то я не хочу, чтобы он узнал о них именно от нас. Он может заподозрить, что это мы повредили его… не его, а чей-то саркофаг. Надеюсь, он не подумает, что мы запирали в нём друг друга. А всё-таки интересно, как появились эти царапины. Может, это не подделка, а подлинный саркофаг, и в нём когда-то замуровали живого человека? Или… - Он засмеялся. – Или в нём под видом мумии перевозили какого-нибудь беглого преступника. А может, ещё проще – контрабанду. Груз был плохо закреплён и болтался внутри этого ящика, нанося ему царапины. Но зато я теперь верю, что ночью ты сюда заходил. Не знаю, был ли саркофаг открыт… Но тогда откуда же тебе стало известно о царапинах? Словом… Словом, ставим крышку на место, сделаем вид, что ничего не трогали, а на досуге подумаем над твоими наблюдениями.
Мы привели всё в порядок и вернулись ко мне в комнату.
- Не то я встал слишком рано, не то завтрак запаздывает, - заявил мой друг после того, как мы долго просидели молча, пытаясь собраться с мыслями.
Не успел он произнести эти слова, как в дверь постучали.
- Генрих, ты здесь? – раздался голос Марты.
Моё сердце забилось чаще.
- Здесь. Сидим и ждём, когда нас позовут, - отозвался брат, делая мне знак помалкивать о моём странном ночном приключении.
- Я затем и пришла, - сообщила девушка. – Доброе утро, Джон. Готовьтесь идти в столовую. Скоро накроют на стол.
Барон вошёл туда непосредственно перед нами, но, когда появились мы, он сидел на своём месте так, словно находился здесь давно. Фрица я не видел, и вновь подумал, что этот несчастный слишком ясно понимает, какое тяжёлое вызывает чувство, поэтому старается выполнять свою работу без свидетелей и не попадаться лишний раз на глаза. Может, это была забота о собственном неустойчивом благополучии, а может, особого рода деликатность.
После обязательных приветствий барон спросил:
- Вы хорошо спали, молодой человек?
Мне показалось, что вопрос был задан не без умысла, и поэтому почувствовал неловкость и одновременно тревогу.
- Gut, danke schön, - ответил я.
Мой друг открыл было рот, чтобы перевести, но только хмыкнул.
- Да, Генрих, я понял сам, - подтвердил его дядя, изображая улыбку.
- А я ночью просыпался, - сообщил его племянник. – Мне чудился какой-то шум.
Хозяин перестал улыбаться и нахмурился.
- Возможно, развелось слишком много мышей, - предположил он. – Как бы они не пробрались в музей. В таких случаях рекомендуется завести кошку, но её не выбросишь на улицу, когда надобность в её услугах отпадёт, а она обязательно разобьёт или поцарапает какой-нибудь ценный экспонат.
Генрих вдохновенно переводил.
- А у вас дома есть кошка, Джеймс? – спросил барон.
- Ya, wir haben einen Kater und einen Hund, - ответил я.
- Но у вас нет музея и редких экспонатов, - уточнил барон.
Марта молчала и казалась почти неживой. Её заботливый дядюшка несколько раз поглядывал на неё не то с беспокойством, не то просто с особым вниманием, не то с каким-то другим выражением, которого я не мог понять. Когда же он ушёл, так ничего и не съев, девушка вздрогнула и будто очнулась.
- Что с тобой? - спросил её брат.
- Не знаю. Я дурно провела ночь. Мне снились кошмары. Какие-то звери, кошки, крысы, вороны, темнота, духота. Кажется, я кричала во сне, отбивалась от кого-то или от чего-то, слышала стук, скрежет. Мне даже казалось, что меня живую положили в гроб. Но когда я проснулась, уже давно рассвело и, разумеется, не было ни гроба, ни кресла для пыток, ни всех этих ужасных игл и щипцов…
Она содрогнулась и закрыла лицо руками.
Пока она говорила, меня охватил страх. Теснота, духота, она отбивалась от чего-то или кого-то, ей казалось, что её живую положили в гроб. Всё это странным образом перекликалось с тем, что я видел и слышал ночью. В саркофаге была извёстка, следы ног, царапины, пятна и полосы, возможно, кровавые. Только следы ног были слишком большими, их не могла оставить девушка. И ногти у неё не были повреждены.
- Марта, это всего лишь сон, увещевал её Генрих. – Он остался в прошлом. Сейчас ты не спишь. Это всё из-за шума, который мы все слышали. Я решил, что Фриц выполняет какую-то работу.
- Не думаю, - возразила девушка, отнимая руки от лица. – Если бы дядюшка поручил ему что-нибудь делать ночью, то у себя в комнатах, а не в коридоре.
При этом она со страхом оглянулась, потом обратила ко мне печальные глаза, и я перестал существовать в этом мире, перенесясь в недавнее прошлое, когда мы гуляли возле замка и она опиралась на мою руку. Чтобы ощутить прикосновение этой маленькой ладони, я был готов на подвиги. Может быть, если я выясню, что за чудеса здесь происходят, и избавлю девушку от преследующих её во сне или наяву ужасов, она будет видеть во мне друга и защитника, а уж оттуда недалеко и до любви.
Если прежде все мои действия подчинялись личным соображениям: борьбой со страхом, любопытством, - а мысли о Марте
