пахнет сырым трухлявым деревом.
Чтобы заставить Генриха замолчать, я велел ему осматривать стену, в которой была дверь, а сам пошёл в глубь подвала. Признаюсь, я очень скоро пожалел, что не взял с собой моего верного друга, потому что внезапно и без всякой причины меня охватил страх. Мне так и казалось, что вот-вот крышка какого-нибудь ящика приоткроется, из него высунется рука и схватит меня.
- Джон, можно я пойду к тебе? – жалобно спросил Генрих.
Я обрадовался, но ответил как можно равнодушнее:
- Конечно. А что?
Мой друг моментально оказался возле меня.
- Не знаю. Просто мне не по себе… Не понимаю, Джон, как ты, увлекаясь всякой чертовщиной, не боишься. Я ни о чём таком не думаю, не верю в это, а мне чудятся всякие ужасы. У тебя вообще не возникает страха, или тебя поддерживают запретные знания?
Я был слишком честен, поэтому признался:
- Нет, я тоже боюсь.
- Тогда я тобой восхищаюсь.
- Лучше меньше восхищайся, а больше смотри, - не выдержал я. – Может, мы найдём такое… что… что это станет главным украшением музея твоего дяди.
- В тебе говорит писатель, Джон. Если бы здесь что-нибудь когда-то было, то дядя давно бы это нашёл, ведь он сваливает сюда весь упаковочный мусор.
- Не сам же он носил эти ящики. А рабочим безразлично, куда и на что всё это ставить.
- Ну… не знаю. Надеюсь, ты не предлагаешь перетаскивать всю эту дрянь на новое место?
- Разумеется, нет. Просто осмотримся.
С каким удовольствием я разобрал бы всю эту груду! У меня было предчувствие, что там найдётся нечто очень важное. Но приходилось удовлетвориться лишь поверхностным осмотром.
- Я ничего не вижу, - заявил Генрих.
Он и не мог ничего увидеть, потому что ничего не искал, а попросту присутствовал рядом.
- Здесь не так плохо, - заметил он. – Запах не из приятных, но терпимый. Там, слева от двери, гораздо хуже.
Я не придал значения его словам, медленно продвигаясь вдоль груды ящиков, осматривая их снаружи и даже иногда осмеливаясь заглянуть внутрь.
- Уж там не может быть следов былых преступлений, - сказал Генрих, наблюдая за мной.
- Конечно, не может. Но мне любопытно, как упаковывались коллекции твоего дяди. Я не про мелкие вещи говорю, а про крупные.
- Наверное, тщательно, иначе здесь не набралось бы столько барахла. Я и то думаю, что это не всё. Наверное, дядя захламил ещё какое-нибудь помещение в подвале… Вон те доски наверняка от ящика, в котором перевозили какое-нибудь оборудование для пыток, а может, копию греческой статуи.
Он тоже принялся заглядывать в доступные ящики.
- Фу! Мерзость! – воскликнул он. – Там древние останки какого-то зверька типа крысы или маленькой кошки.
Я не хотел их осматривать, но зачем-то подошёл и взглянул на них. Зрелище мёртвого тела, будь то человек или животное, всегда оставляет неприятное чувство. Наверное, в эпоху дикости человек этого не испытывал, а, наоборот, радовался, думая: «Он мёртв, а я жив». Но современный человек научился мыслить абстрактно и развивает древнюю мысль дальше: «Он мёртв, а я пока жив, но на этом месте могло оказаться и моё тело».
Не подумайте, что я пустился в философствования. Те мысли меня, действительно, посетили и, как мне кажется, были не случайны, а навеяны внешними причинами.
- Бедный зверёк, - с сожалением сказал я. – Может, он случайно сюда забрался, а ящик закрыли, не заметив его, и он умер от жажды и голода.
- Судя по его виду, он умер от другой причины, - возразил Генрих. – У него распорото брюхо. Это трудно разглядеть, но всё-таки заметно.
Я посмотрел внимательнее, но ничего не смог определить по обтянутому ветхой шкуркой скелету.
- Возможно, его загрыз какой-то враждебный зверёк, - предположил Генрих. – Но запах исходит не от него.
И вновь я не обратил внимания на его слова, занятый тайной кончины бедного животного. Почему у него повреждено брюхо, а сам он не съеден?
- Генрих, ты хорошо знаешь естественную историю? – спросил я.
- Наверное, не лучше, чем ты. Я кое-что понимаю в архитектуре и надеюсь постичь юридическую премудрость. А что?
- Ты не помнишь, есть мелкие хищники, которые убивают ради удовольствия, без желания съесть жертву?
- Я знаю таких хищников, но они крупные.
- Крупные не подойдут. Крупный зверь искалечил бы этого бедолагу.
- Вот ты про что! – понял мой друг. – Тогда мой хищник точно в этом неповинен. Я имел в виду человека. Это он способен убивать ради удовольствия. Да ты и сам знаешь. Взять хотя бы травлю лис собаками. Никогда не понимал, что вынуждает людей загнать несчастного перепуганного зверька почти насмерть, а потом любоваться, как собаки разрывают его на части.
- Я тоже не сторонник таких жестоких забав, - согласился я. – По-моему, чтобы потерять интерес к такой охоте, надо всего лишь представить себя на месте этого зверька. Но как раз это многие не умеют делать. Или не желают.
- Поэтому я и говорю, что любителю издеваться над беззащитным созданием здесь делать нечего, - вернул меня к действительности Генрих. – Не станет же он затевать охоту в этом ящике. А никого другого, способного убивать лишь ради забавы, я не знаю. Во всяком случае, в наших краях таких животных, вроде, нет.
«Зато есть люди, - невольно подумал я о бароне. – Может, он использовал зверька для каких-то своих опытов или для колдовства?»
- Куда ведёт эта дверь? – спросил я.
- В основную часть подвала. Но там очень темно.
Всё же он открыл дверь и дал мне убедиться, что одной свечи для осмотра обширного помещения мало. Сюда не попадал даже тот тусклый свет, который через какие-то отверстия проникал в первую часть.
Генрих пояснил:
- По-видимому, при постройке замка предполагалось, что будет полезно поставить несколько стенок, чтобы сделать отдельные помещения для хранения… чего-нибудь. Мне известно, что куда-то сносили ненужные садовые инструменты, а там, где мы только что бродили, дядя устроил хламохранилище. Заодно его можно назвать и склепом, раз там покоятся чьи-то останки.
Слово «склеп» так и врезалось в мозг. Я прекрасно понимал, что если где и существует склеп, то не здесь, но продолжал ощущать в осмотренном закутке подвала что-то опасное и загадочное. Хорошо ли я осмотрел доступные места? Не пропустил ли чего?
- Вот где надо бы поискать обрывки цепей, - сказал я, намекая на то, что не помешало бы захватить побольше свечей и сделать ещё одну вылазку в подвал.
- Ничего не найдёшь, - заверил меня Генрих, уставший от сегодняшнего осмотра и не имеющий желания предпринимать новый. – Я бывал здесь в детстве. Абсолютно ничего интересного даже для ребёнка.
«Детство было давно, а с тех пор твой дядя мог использовать подвал для своих страшных надобностей», - подумал я, а вслух проговорил:
- Наверное, можно возвращаться.
- Всё осмотрел? – со снисходительной улыбкой спросил мой друг, обводя рукой широко раскинувшуюся свалку. – Надеюсь, наверх не полезешь?
Я бы полез, если бы не стыд перед Генрихом. Но после некоторого колебания я всё же сделал такую попытку.
- А что было вон в том ящике? – спросил я. – Мне очень хочется посмотреть, в чём перевозили мумии, а он достаточно длинный.
Генрих захохотал.
- Лезь, - с безнадёжным видом согласился он. – Не знаю, что в нём было. Попробуй определить сам. Только не сломай ногу или шею, в крайнем случае, ограничься сломанной рукой, её легче лечить. Но всё-таки осторожнее.
Пока я карабкался по неустойчивой груде, боясь, что очередная опора, которую я выбирал для ноги или руки, подломится, мой друг рассуждал:
- Наверное, тебе не случайно хочется стать писателем. В тебе чрезвычайно развито любопытство, и тебя не останавливают ни непроходимая для других свалка, ни собственный страх. А может, тебе следовало бы стать путешественником-первопроходцем. Я сам мечтал о таком роде деятельности, но теперь вижу, что слишком ленив для этого. Меня не соблазняет возможность испачкать и порвать одежду, а в награду заглянуть в пустой ящик… Не ушибся?
Треск, с которым моя нога проломила доску и провалилась в нижний ящик, был очень громким.
- Нет, просто трудно выбраться, - пропыхтел я, пытаясь вытянуть застрявшую ногу.
Каким-то чудом мне это удалось, и я даже не поранился.
- Фу-у-у! – с облегчением выдохнул Генрих. – А я уж думал, что придётся звать на помощь Фрица. Вот был бы стыд! Добро бы ты застрял в каком-нибудь поэтическом месте, а то в помойке.
Я с ужасом представил, как меня будут касаться затянутые в перчатки руки, а совсем рядом я увижу страшные глаза. Перед этим бледнело всё остальное, даже стыд.
- Если уж ты рекомендуешь мне стать путешественником, то мне надо учиться самому выкручиваться из сложных ситуаций, - ответил я. – Я и выкручиваюсь, потому что сейчас мне пришлось буквально выкрутить ногу. Интересно, куда я провалился? Ничего не видно. Ты не мог бы как-нибудь передать мне свечу?
Мой друг, державший её высоко над головой, чтобы я мог видеть возможно больше, с великим сомнением наступил на ближайший ящик. Тот затрещал под тяжестью его дородного тела, и Генрих торопливо вернулся назад.
- Боюсь, что не смогу, - с сожалением решил он.
- Ничего, просто держи свечу ровнее.
Я распластался на угловатой поверхности и с опаской сунул руку в предательский ящик через проломленное отверстие, но там была солома, которую я не мог тщательно прощупать. Сразу вспомнились слова Генриха о змеях. С одной стороны, им, вроде, нечего было делать в ящике второго, а может, даже третьего яруса, но, с другой стороны, у этих пресмыкающихся могла быть своя собственная точка зрения, сильно отличающаяся от моей.
Было, однако, ясно, что в том ящике не покоится человеческое тело, поэтому я стал с гораздо большей осторожностью карабкаться дальше.
- Джон, ты вырос и внешне кажешься взрослым, но в душе так и остался ребёнком, - заключил Генрих, со страхом следивший за моими передвижениями. – Мне так и вспоминается, с каким упоением ты когда-то водил меня по кладбищу, рассказывая всякие жуткие вещи о нежити, которую трудно отличить от живых людей, и осматривал могилы, нет ли там следов взлома.
«Если бы ты задумался над странными привычками своего собственными дяди, ты бы мигом перестал смеяться, - мрачно подумал я. – Боюсь, что скоро тебя ждёт жестокое потрясение».
Заветный ящик, до которого я с таким трудом добрался, меня разочаровал. Он был абсолютно пуст. Ни следов земли, ни клочка ткани, ни даже соломы. Я его так тщательно ощупал внутри, что ничего не мог пропустить. А как раз он-то и подходил для дневного отдыха какого-нибудь вампира, желающего, чтобы никто не догадался о его пребывании в замке. Хотя, если рассуждать здраво, то едва ли даже вампир захочет всякий раз лазить по этой груде хлама.
- Спускаюсь, - сообщил я.
- Может, выберешь другой путь? – спросил Генрих. – По-моему, здесь всё слишком ветхое.
Очевидно, его напугало то, с каким треском я провалился ногой в ящик. Я же считал, что, наоборот, лучше вернуться известным путём, уже приблизительно зная, на что можно опираться, но я подумал, что, согласившись с другом, получу возможность исследовать ещё кое-какие ящики, не подвергаясь насмешкам и не вызывая подозрений.
- Наверное, ты прав, - сказал я. – Полезу вон там.
- Подожди, дай я посмотрю, - остановил меня Генрих и обошёл свалку. – Только не здесь! – запротестовал он. – С этой стороны много лома.
- А там? – спросил я.
- Тоже вся нижняя часть
