мечтал поскорее отсюда выбраться.
Древнюю Грецию и Древний Рим я принял с превеликим удовольствием, хоть экскурсовод рассказывал о них с гораздо меньшим воодушевлением.
Потом последовало Средневековье. Энтузиазм барона возрос, когда он заговорил об инквизиции. Благодаря тому, что я так много читал о колдовстве, я был хорошо осведомлён об охоте на ведьм, поэтому смог кое-что об этом рассказать, чем очень удивил хозяина. Несчастный Генрих спотыкался, пытаясь перевести специальные термины.
- Средневековье неразрывно связано с пытками, - заявил барон. – Очень интересное, но кровавое и жестокое время. Нам кажется, что мы давно с ним расстались, но оно неотступно следует за нами, напоминая о себе и публичными казнями, и многими другими явлениями.
- Например, верой в существование колдунов и ведьм, - вставил слово Генрих и украдкой метнул на меня выразительный взгляд.
- Этот вопрос слишком сложен, - возразил его дядя. – Никто не может с уверенностью сказать, пережиток ли это прошлого или реальность. В любом случае, вера в них перешла к нам не из Средневековья. Она зародилась одновременно с появлением человека. Необычайные способности, которыми владеют лишь избранные, всегда вызывают или почитание, или страх, или озлобление, а то и всё вместе. Но раз уж мы так подробно поговорили об инквизиции, то теперь готовы взглянуть на некоторые приспособления, с помощью которых из жертв вырывались признания, часто вместе с кусками тела.
Мы перешли в ту самую страшную комнату, которую мой друг не мог видеть без содрогания. Здесь были расставлены, развешены и разложены орудия пыток, от маленьких и примитивных до громоздких и сложных. Барон вкратце, но достаточно ясно описывал назначение каждого из них.
Только садист может взирать на такие предметы с удовольствием, мысленно применяя их для истязания своих воображаемых жертв, а нормальных людей бросает в дрожь, потому что они представляют, что сами могли бы попасть в руки палачей, если бы жили в то опасное время.
- Это не новые изделия, сделанные по старинным чертежам, - не преминул похвастаться хозяин. – Каждый такой предмет причинял невыносимые страдания сотням людей, слышал их душераздирающие вопли.
Я поёжился и спросил:
- А не появляются здесь призраки тех, кто был замучен до смерти при помощи этих адских инструментов?
Барон рассмеялся, по-прежнему почти не разжимая губ.
- Да вы романтик, молодой человек! Здесь таких ещё не было.
Его взгляд обратился на кресло, куда сажали жертву для одной из пыток, и почему-то мне стало особенно не по себе.
Генрих, быстро переводивший немецкую речь на английский и наоборот, запнулся на последних словах.
- Что он имеет в виду? – спросил он по-английски, но скорее сам себя, чем меня. – Это он о нас с Мартой? Но я не считаю себя далёким от романтизма. Может быть, потом, когда стану юристом, я превращусь в приземлённого сухаря, но пока я частенько витаю в облаках.
Нам осталось осмотреть всего две большие комнаты с редкостями из разных стран. Владелец рассказывал о них охотно, но без пылкости.
- Раз вы, молодой человек, выказали такие большие познания в области оккультных наук, то я покажу вам лабораторию алхимика, - сообщил хозяин, желая, по-видимому, оказать мне особую честь.
По внутренним проходам он привёл нас в комнату без окон с множеством шкафов и столов, заставленных колбами, ретортами, горелками и разными приспособлениями для опытов.
- Эта часть – лаборатория современного химика, - предупредил барон. – Она любопытна разве лишь для человека, далёкого от этой науки. А остальное – царство алхимика.
Он с вновь вспыхнувшей энергией пустился в объяснения. Я слушал его, с особым интересом рассматривая предметы, при помощи которых искали способность добывать золото почти из ничего, пытались получать колдовские зелья и мази. Пыли на полках было много. Очевидно, у владельца всех этих необычной формы сосудов не было времени или желания удалять её достаточно часто, однако столы были относительно чисты, словно на них время от времени, причём, достаточно часто, работали.
После окончания лекции барон вывел нас из своих владений не через кабинет, что было ближе, а через музей. Мы вновь прошли через представленные эпохи, но не с начала, а уже с конца. Хозяин не торопил нас, а порой сам останавливался, если вспоминал ещё что-то интересное о каком-нибудь экспонате. Когда мы добрались-таки до коридора, он старательно потушил свечи и плотно закрыл дверь. Он её не запер, полагая, должно быть, что надпись «Не входить!» так же надёжна, как любой замок.
- Понравилась ли вам наша маленькая экскурсия? – поинтересовался он, обращаясь преимущественно ко мне.
- Очень! Спасибо, господин барон, - поблагодарил я. – У вас необыкновенный музей, и вы очень продуманно расположили экспонаты. Даже стены и потолки раскрашены с учётом представленного исторического периода. В египетском зале словно попадаешь в погребальную камеру, в греко-римском возрождаешься к жизни, в средневековом погружаешься во мрак…
Барон вновь засмеялся.
- Не увлекайтесь, юноша, - остановил он меня. – В Древнем Риме было не меньше жестокости, чем в средневековой Европе. Глядя на прекрасные здания и статуи, мы это часто не осознаём. А теперь я с вами попрощаюсь и займусь своими делами. Если вам захочется ещё раз увидеть мой музей, скажите. Тогда я с радостью проведу ещё одну экскурсию. Я испытываю удовольствие, рассказывая о своих коллекциях, а чужое мнение о них часто помогает мне в их более удачном размещении. Вот и вы подали мне мысль о греко-римском зале. Он, в самом деле, кажется слишком светлым и радостным. А надо уделить внимание рабству, изуверствам прославленных и безвестных тиранов. Не думаю, что у вас сложилось бы отрадное мнение о том времени, если бы вы оказались там в положении раба или лишённого прав человека. Да и знатные люди нередко погибали раньше времени от яда или укуса подложенной в постель змеи. Радуйтесь тому, что имеете, и не облагораживайте прошедшие времена. Едва ли они вам понравились бы, если бы не миновали.
Он покинул нас, и мы с Генрихом пошли в сторону наших комнат.
- Это верно, - сказал я. – Прошедшее всегда кажется нам лучше, чем настоящее. Но мы думаем только о хорошем, что в нём было, отбрасывая плохое. А, по сути, мы не смогли бы жить даже в своих собственных странах, если бы перенеслись на пару сотен лет назад, ведь мы плохо знаем обычаи того времени. Мы даже говорим по-другому.
- И едва ты раскроешь рот в средневековой Англии, как тебя сейчас же поволокут в какое-нибудь подземелье, где используются те милые орудия, которые сейчас отдыхают в музее, - подхватил Генрих. – Б-р-р… В который раз я их вижу, а мне всё равно жутко… Пойдём к тебе? Я бы предложил прогуляться, чтобы развеяться, но осмотр дядиных коллекций занял больше трёх часов. Надо и отдохнуть. Или оставить тебя одного?
- Нет. Я буду рад поболтать, - возразил я.
- А я бы не отказался от чашки горячего чая с каким-нибудь печеньем, - признался мой друг. – Может, посоветоваться с Мартой, как это можно добыть?
Мне вновь стало неприятно, что такую скромную закуску здесь приходится «добывать». Но для Генриха это было делом привычным. Печенье он бы попросту стянул, как вчера проделал это с хлебом и ветчиной, однако чай так просто не украдёшь. Я бы перетерпел, хотя после долгой экскурсии чувствовал утомление и с наслаждением побаловал бы себя чаем, но Генрих терпеть не собирался, а вызвал для совещания сестру. Я не стал отговаривать его от этой затеи именно из-за Марты. Едва он произнёс её имя, как у меня дрогнуло сердце. До сих пор я виделся с ней только в столовой, поэтому не мог отказаться от лишней встречи.
Девушка появилась перед нами бледная и встревоженная. Последнее я приписал трудностям, связанным с внеочередным чаепитием, а бледна она была с самого утра.
- Чай? – растерялась она. – Да, я постараюсь что-нибудь придумать. Ведь в Англии есть обычай подавать чай, а вы, Джон, наш гость…
Я испугался, что такие неудобства для хозяев свяжут со мной.
- Я обойдусь без чая, - запротестовал я.
Чуткая девушка поняла меня.
- Я не буду ссылаться на вас. Просто скажу, что, как я слышала, в стране, откуда прибыл наш гость, заведён обычай пить чай, поэтому, чтобы проявить себя радушными хозяевами, нам надо его приготовить. Фриц настолько тёмный и невежественный человек, что поверит этому. Вряд ли он даже представляет, где находится Англия.
У меня сложилось мнение, что сама Марта тоже не верит в привычку многих людей пить чай между основными трапезами, и во мне вновь встрепенулось давно улегшееся недоброжелательство к скупому владельцу замка.
Спустя короткое время девушка вернулась и пригласила нас в столовую. Чай был прекрасным, печенье тоже, и мы с Генрихом с аппетитом поели. Сама Марта лишь выпила чашку чая, то и дело задумываясь и с тревогой поглядывая на дверь.
- Мы почти три часа осматривали музей! - вещал мой говорливый друг сначала на немецком языке, потому что обращался к сестре, но сейчас же переводя сказанное на английский, чтобы я не чувствовал себя лишним. – Ужас! Да ещё дядя затащил нас в свою лабораторию.
При слове «лаборатория» Марта заметно вздрогнула.
- Да, барон был очень любезен,- подтвердил я.
- И что… - Девушка запнулась. – И что вы там увидели?
Я удивился такому вопросу.
- Как «что»? Колбы, реторты, банки разной формы, наверное, с химикатами, трубки, горелки. Я не разбираюсь в таких вещах.
- Больше вы ничего не видели?
- Вроде, ничего особенного, – нерешительно ответил я, теряясь в сомнениях. – Может, химика что-нибудь и заинтересовало бы…
Марта словно спохватилась, что сказала лишнее.
- Не обращайте внимания на мои слова. Конечно, там ничего не может быть. Это просто экспонаты музея. Дядя любит ставить опыты, но для них у него отведён специальный уголок.
- Почти три часа! – стонал Генрих. – А мне кажется, что все четыре! Но я могу тебя порадовать, Джон: насильно тебя туда больше не потащат. Дядя любит показывать свой музей, но после этого успокаивается и не докучает… - Он помолчал. – Хотел сказать «гостям», но они здесь не бывают. В качестве гостей выступаю я, а сегодня – мы оба. Мне в каждый свой приезд приходится рассматривать его коллекции, потому что, видите ли, дядя успел приобрести новый экспонат или что-то переставить и считает необходимым заодно показать и всё остальное. И я, чтобы его не обидеть, обречён в очередной раз пялиться на все эти проклятые щипцы, пилы, кресла, словно могу их забыть.
Девушка закрыла лицо руками.
- Извини, Марта, - спохватился её брат. – Я не хотел тебя расстроить. Само вырвалось. Видишь ли, Джон, моя сестра панически боится этих орудий пыток. Она их видела, наверное, лишь раз, но они её так потрясли, что она до сих пор не может о них слышать. Из-за них она никогда не сопровождает меня при осмотре музея.
Всё это говорилось на двух языках.
- Да, - почти с рыданием проговорила девушка, не отнимая рук от лица. – Не могу… Не могу… Этот кошмар… Щипцы, иглы… Боль, стыд, ужас… А кресло! Вы видели кресло у дальней стены? Ведь там…
Она не договорила, вскочила и выбежала из столовой. Я был потрясён.
- Нервы. Просто нервы и богатое воображение, - объяснил огорчённый Генрих. – Я ведь знаю, что она не выносит
