он. – Сейчас для меня даже неуютная постель показалась бы уютной, а уютная… Спокойной ночи, Джон. Спи и не думай ни о каких мумиях. Они существуют только в своих гробницах, если в Египте ещё сохранились неразграбленные гробницы… а они сохранились?.. или в музеях. Частные коллекции ведь тоже можно назвать музеями? Или нельзя? У дяди коллекция или музей? Но там мумии тихие, благовоспитанные, не шляются по подвалам…
Глубокомысленно рассуждая, он доплёлся до своей комнаты и скрылся в ней. Несмотря на дремоту, он не забыл задвинуть засов, и я подумал, что обычно, в бодром состоянии, он проделывает это более деликатно, почти не производя шума.
А вот со мной, как я уже писал, происходило обратное. Вместо того чтобы валиться с ног от усталости, я чувствовал бодрость, желание действовать, что-то предпринимать. Мысли об опасности, которой подвергалась жизнь юной девушки, и страданиях, которые она испытывала, заставляли сердце учащённо колотиться, а возбуждение от задуманного выслеживая барона так возросло, что у меня даже начали дрожать руки. Мне стоило большого труда обуздать нетерпение и обдумать свои действия, но я всё-таки выждал время, чтобы дать Генриху возможность достаточно крепко уснуть, и лишь тогда выглянул в коридор. Там никого не было, и я тихо прокрался к лестнице, бережно неся свечу в вытянутой руке, чтобы видеть возможно дальше. Меня пробирал озноб от страха, но откуда-то взялись силы ему противостоять. Меня пугал саркофаг, я так и представлял его со снятой крышкой, поэтому, когда дошёл до него и увидел его неоткрытым, испытал минутное облегчение, сейчас же сменившееся жутью от ожидания, что вот-вот оттуда начнёт вылезать кто-то, находящийся внутри. Но ничего такого не произошло.
Я спустился по лестнице, оставил свечу у входной двери и вышел из замка. Погода была почти безветренная, но небо заволокло не то тучами, не то облаками, потому что было очень темно. Мне пришлось долго стоять на одном месте, пока глаза не привыкли к мраку и не начали различать очертания деревьев и наиболее светлые участки пути.
Я хорошо помнил, в каком направлении должна быть река, и медленно пошёл туда, чувствуя, как напряжены нервы и даже, кажется, мышцы. Моё путешествие, каким бы недалёким оно ни было, представляло опасность. Если барон, Фриц или кто-то ещё заметит, что я его выслеживаю, он убьёт меня ради собственной безопасности, но и сам я, не зная дороги, могу упасть в реку и погибнуть, не справившись с течением. Если бы не охватившая меня лихорадка преследования, такие соображения, особенно последнее, заставили бы меня одуматься и повернуть назад, чтобы осуществить задуманное в следующий раз, после того как побываю на реке днём вместе с Генрихом. Но сейчас разум мне почти не подчинялся, хорошо хоть, что подчинялись ноги, несмотря на ощутимую дрожь. Лишь пару раз я останавливался, чтобы унять её и попытаться обрести спокойствие. Надеюсь, что дрожь эта была больше вызвана не постыдным страхом, а волнением перед предстоящим проникновением в тайны потустороннего мира.
Наверное, за мной зорко приглядывал мой ангел-хранитель, потому что, дойдя до невидимой реки, я только чудом не упал в воду. Я-то воображал стремительно несущийся поток, издалека предупреждающий о своём существовании оглушительным рёвом, некий Ниагарский водопад, принявший горизонтальное положение, и не ожидал, что речка течёт бесшумно. А если бы я оказался менее подвержен фантастическим образам и картинам, то сразу бы догадался, что в стремительно несущийся поток никто не полез бы купаться и местные жители не смогли бы приписывать гибель людей коварному подводному течению. Разумеется, река должна быть внешне спокойной и мирной, и лишь в каких-то её местах возникает то самое движение воды, которое втягивает в себя неосторожных пловцов. Скорее всего, это блуждающий поток, меняющий своё положение, иначе он не был бы так опасен. И я чуть было не стал одной из его жертв.
Что же меня спасло более материальное, чем ангел-хранитель? Говоря иначе, что он предпринял, чтобы меня спасти? Я до сих пор убеждён, что это он не дал мне погибнуть. Я был уже почти на самом краю не очень высокого, но обрывистого берега, не подозревая этого, когда внизу плеснула вода, заставив меня отпрянуть. Я ли задел ногой за камешек, столкнув его вниз, или упала с дерева ветка, или перевернулась несомая течением коряга, но я вовремя услышал всплеск.
Придя в себя, надеюсь, довольно быстро, я осмотрелся и сумел-таки по бликам различить, где река, как она расположена по отношению ко мне и где я должен идти. Именно где, а не куда, потому что последнего я не знал. Моё намерение выследить вампира, ищущего жертву, показалось мне сейчас невыполнимым. Как я мог его найти, если не знаю местности, могу разглядеть лишь очертания крупных предметов, когда медленно плывущие облака позволяют луне чуть-чуть умерить мрак, а эти очертания так искажаются, что заставляют в любом кусте видеть чудовище? За мной почти вплотную мог следовать барон или кто-то другой, наслаждаясь моим неведением и беспомощностью и выбирая момент, когда будет удобнее на меня наброситься. Я его не способен разглядеть, а он видит меня прекрасно.
От таких мыслей начавшая было затихать дрожь усилилась. Я снял с шеи крест, прошептал сначала молитву, потом заклинание и повернул назад. Воображение ещё коварнее, чем подводное течение. Я настолько ясно представил у себя за спиной барона, наконец-то приоткрывшего рот и обнажившего клыки, что почти слышал, как он крадётся, и огромным усилием воли заставлял себя не оборачиваться. Так и казалось, что это движение заставит его напасть. Но ничего не происходило, и я тихо брёл домой, надеясь, что не потерял направления и не заблужусь.
Я уже вышел на открытое место, которое, как мне помнилось, я должен был пересечь, чтобы добраться до замка, когда в стороне послышались шаги. Я замер, бесшумно вглядываясь во мрак. Шёл один человек и, как мне показалось, не очень уверенно, то останавливаясь, то принимаясь почти бежать. Что-то заставило меня двинуться в ту сторону. Тихий испуганный вскрик показал, что то была женщина. Я только открыл было рот, чтобы её успокоить и объяснить, что не причиню ей вреда, но сейчас же его закрыл и принялся вспоминать нужные немецкие слова, а когда плохо знаешь чужой язык, это трудно сделать из-за волнения.
- Nein! – воскликнула женщина охрипшим от страха голосом.
Её я так и не увидел, но зато невдалеке от себя разглядел фигуру в очень широком одеянии, вероятно, плаще, более похожую на кошмарно увеличенную летучую мышь, стоявшую на задних лапах, чем на человека. Но всё же это был человек или существо, сходное с человеком по внешнему виду. Фигура зашевелилась и, странно растопырив своё одеяние, шагнула в ту сторону, где была женщина, и сейчас же растворилась во мраке.
- Nein! – почти прохрипела женщина. – Hilfe! Hilfe!..
Она позвала на помощь и словно захлебнулась в хрипе, а я сразу обрёл способность двигаться и, не рассуждая, повинуясь естественному порыву спасти её, бросился к ней.
Что было дальше, я не знаю. Я даже не представляю, сколько времени пролежал без сознания, но, когда очнулся, было по-прежнему темно. Возбуждение, которое поддерживало меня прежде, прошло, сменившись вялостью, слабостью и желанием спать, голова болела в том месте, где, очевидно, ударилась обо что-то твёрдое. Я пощупал, но не обнаружил ничего мокрого или липкого, а значит, крови не было. Неизбежный синяк будет надёжно скрыт волосами, а потому никто не заинтересуется, каким образом он появился. Если я благополучно доберусь до своей комнаты, моя ночная вылазка останется в тайне. Но чтобы до неё добраться, надо встать и идти, а меня совершенно покинули силы, и, чтобы оттянуть время, я принялся гадать, что же со мной приключилось. Я вспомнил, что был на реке и чуть не упал в воду, повернул назад… И тут же у меня перехватило дыхание, едва я вспомнил фигуру в широком плаще, крик женщины и то, как я кинулся на помощь. Наверное, я споткнулся и упал, стукнувшись головой о камень или сук, причём не с размаха упал, а извернулся в воздухе, или прокатился по земле, или даже перекувырнулся, потому что ушиб был сбоку и чуть сзади, а не спереди. Но это не имело значения. Главное – несчастная женщина, которую я не сумел спасти. Она была так близко, я мог бы успеть вовремя добежать до неё… Почему я не догадался закричать? Это бы спугнуло человека или вампира, если это был вампир, или существо другой породы.
Я чуть не застонал от отчаяния, встал и хотел было пойти на место, где было совершено преступление, хотя и был уверен, что женщины, жива она или мертва, там не обнаружу, но понял, что не знаю, в какой оно стороне. Я потерял всякое представление о направлении. Куда двинуться? Где река? Где замок? Что мне делать? Было бы разумнее остаться там, где я находился, и подождать, пока рассветёт, но я боялся, что усну. Такого изнеможения я, по-моему, не испытывал никогда в жизни. Как мне объяснить, почему я сплю здесь, а не у себя в комнате? Притвориться лунатиком?
Чтобы не оказаться в таком неприятном положении, я стал медленно ходить кругами, взбадривая себя движением. Одна часть сознания спала, другая была занята задачей незаметного возвращения домой, а третья продолжала страдать из-за женщины, которой я не сумел помочь. Если бы я уже сегодня взял с собой Генриха! Два человека не могут упасть и потерять сознание одновременно, и кто-то из нас обязательно вызволил бы бедняжку.
Изнемогая от усталости, я дотерпел до того времени, когда ночная мгла начинает рассеиваться, разглядел, где холм, через который проходил, и потащился туда.
Искать место, где погибла женщина, я счёл бесполезным. Плохо соображая, я добрался до замка, взял сгоревшую и погасшую свечу (о ней мне напомнила темнота), тихо и осторожно добрёл до своей комнаты, открыл дверь, повалился на кровать и буквально перестал существовать.
Я пришёл в себя не сам, а лишь после того, как дверь подверглась долгим и жестоким ударам. Открыв глаза, я ещё некоторое время лежал, не двигаясь.
- Джон, что с тобой?! Джон, ответь! Джон!
В голосе Генриха слышался испуг.
- Встаю! – отозвался я. – Ты давно стучишь? Я очень крепко спал.
- Фу! – шумно выдохнул мой друг. – Я уж перепугался насмерть, думал, что с тобой что-то случилось. Хотел звать Фрица, чтобы он взломал дверь.
- Сейчас открою, - сказал я, опасаясь, как бы на шум и грохот не сбежались все обитатели замка.
Вид у Генриха был полубезумный, и мне даже польстило, что он так обо мне беспокоился. Впрочем, смерть гостя кого угодно заставит переволноваться, а тем более смерть иностранного гостя. Помимо огорчения от утраты, на хозяев обрушились бы хлопоты с полицией, оформлением документов, отправкой тела на родину, объяснениями с родными покойного.
- Я так спал… - принялся оправдываться я. – Сказать не могу, как я спал.
- А ещё будущий писатель, - подтрунил надо мной Генрих. – Сказать он не может! Я и сам беспробудно спал всю ночь. Видно, здорово нас вымотали твои фантазии. Хорошо хоть, что ночь прошла спокойно, а не в блужданиях среди пыли, мусора и запустения. Зато утро всё испортило. Как же я перепугался!
Мой глубокий сон его сильно переполошил. Он был бледен и казался не безмятежно
