Снимите меня с креста

В ногах правды нет.
Скорей машинально, чем осознано, прошаркал Иисус пяток шагов к скамеечке и опустился на неё, поджав под себя отягощённые грузом босые ноги.
– Да бог с ним, с народом, оставим его в покое. Поговорим лучше о тебе. Да не улетай ты в облака. Рано ещё. Опустись ко мне.
От невозможности наладить беседу, прокуратор стал грызть ноготь мизинца на правой руке.
– Знаешь, тебя не один Иуда предал. Мы опросили всех твоих апостолов. Ни один не изъявил желания занять твоё место, дабы сохранить тебе жизнь и пострадать за тебя. На словах все храбрые и праведные, а на деле…– стены закачались от недоброго хохота.
– Они всего лишь простые люди, – отрешённо выдавил из себя Иисус.
– Скажи мне, зачем тебе это всё нужно?
Услышав вопрос, Иисус очнулся от забытья, вопросительно взглянул на утопающего в роскоши человека с позеленевшим лицом, и голос его зазвучал под высокими сводами:
– Не требуй от другого того, чего не жаждешь, чтобы требовали от тебя. Не задавай вопросов, на которые сам не желаешь отвечать.
И потекла речь его размеренно и безыскусно:
– Ты болен. Но сильней боли тебя гложет чувство вины. Ты виновен. Виновен, и знаешь об этом.
Не обращая внимания на протестующе поднятую руку в перстнях с изумительными, чистейшей воды, гранёными каменьями, Иисус неумолимо констатировал:
– Ты убил его, да ты его убил. Жестоко. Зачем тебе это всё нужно?
Глаза прокуратора изумлённо округлялись.
– К чему тебе роскошь, золото, изобилие, поклонение? Ты пресыщен. Ты разучился радоваться восходом и закатом, ты разучился любоваться несметными богатствами, ты разучился наслаждаться любовью женщин…А ведь когда-то тебе это было не чуждо. Зачем тебе власть? Ради неё ты убил своего собственного…
Но не дал прокуратор договорить ему:
– Нееееет. Молчи. Молчи. Довольно. Ты подрываешь устои общественного порядка. Ты подрываешь устои государственности. Не хочу тебя больше ни видеть, ни слышать…Стража, забрать его. Завтра же привести приговор в исполнение.
Не прошло и полминуты, как префект снова остался наедине со своей болью, но теперь к боли физической прибавилась не испытываемая им доселе боль душевная, и они обе тугим обручем сжали лысеющую голову правителя.


Глава 17


– Нееееет, – сдерживаемые воинствующими охранниками, в противовес толпе закричали Ирина с Павлом.
– Даааааа.
Орала и бесновалась возбуждённая толпа, раззадоренная чёртом, сидящим в каждом человеческом существе:
– Даааааа. Даааааа. Даааааа.
Никто не увидел, как прибивали, только слышали. Все увидели, как поднимали на крестах, водружали, зарывали в ямы вертикальные брёвна, которые были достаточно длинны. Зарывали глубоко, чтобы очумевшие, корчившиеся от боли распятые не раскачали свои последние ложа смерти и не свалились на землю, раньше времени лишив себя жизни, а зрителей – удовольствия.
Никто и не думал расходиться, несмотря на то, что дома каждого ждали дела, голодные дети и немощные старики.
Обнажённые тела вначале извивались на крестах, блевали, оправляли естественные потребности на виду у толпы. Потом успокаивались, чтобы не причинять себе ещё больших мук. Впадали в забытьё и опять приходили в себя.
Толпа видела трёх мужчин.
Наши несчастные родители видели только свою Леночку, плоть от плоти, родимую кровиночку.
Распятого на кресте ребёнка…

Пошёл дождь. Обильный, проливной.
Мученики, подтянув повыше грудные клетки и запрокинув головы, открыли рты и жадно глотали льющийся с небес душисто-пресный нектар, восполняя теряемую жидкость.
Толпа вздрогнула. Вдали послышались раскаты первого грома. Тут же молнии, одна за другой, одна за другой, прицельными ударами обрушились в самую гущу толпы – своры полуживотных-полулюдей.
Оглушительные залпы децибелов рвали перепонки.
Ослепительные удары небесных копий палили дотла.
Природа выражала протест содеянному.
Трое на крестах, хотя и располагались выше всех, не пострадали. Забыв о муках, с изумлением взирали они со своих высот на повергнутых мучителей, на поле брани между хорошо вооружённой и подготовленной стихией и в одночасье ставшими беззащитными людьми. Нанеся непоправимый ущерб стаду баранов, идущему на поводу у единственного пастыря – собственной натуры, стяжательной, завистливой, лживой и жестокой, гроза отступила так же внезапно, как налетела…

Когда солнце выглянуло из-за нахмурившихся туч, то не поверило своим глазам:
– Что тут происходило, пока я сладко дремало? 
Горелая земля под слоем седого пепла и запах гари – вот и всё, что осталось от всенародного ликования по поводу торжественного распятия двух воров, чья вина заключалось всего-навсего в том, что нужно было кого-то обвинить в пропаже украшений у одной почтенной загулявшей местной матроны, проводившей свой досуг в питейном заведении, да худого, измождённого, отхлёстанного плетьми, человека, в чём заключалась вина которого, так никто до конца и не понял…

Не лишним будет упомянуть, что, как и предсказывал Чёрт, а они, черти, частенько грешат умением предвидеть будущее, павшие ниц во время непогоды Павел с Ириной неистово молились…молились Дьяволу, и Чёрту, и Бесу, и Сатане, не особо пытаясь отличить один вид нечистой силы от другой,…молились, чтобы те пощадили их, оставили в живых, дабы исполнить предначертанное на скрижалях мудрецов пророчество, о котором знали только Иисус да его наречённая – Мария Магдалена: « И возрадуются камни, и трижды упадёшь ты у Его подножия, и трижды вознесётся в небеса благая весть, и снизойдёт Он на Землю, чтобы подняться над всеми. Но не поднимется, а останется с вами. Но не воскреснет, а не умрёт. И станут поклоняться Мне, который везде и вездесущий. Который не он, и не она, и не оно. Который не трижды, а десятеро и сотни раз единожды един».
Несчастные родители, пожалуй, единственные, чьи молитвы услышал пощадивший их Дьявол.
Другие молились Богу, который в данной ситуации, как подготовленный предыдущими событиями читатель уже понял, помочь ничем не мог.
Только когда выглянувшее из-за туч солнце ощутимо припекло затылки наших героев, осмелились они приподнять головы и оглядеться.
Конечно, их изумление нельзя сравнивать с солнечным – люди и видят, и оценивают обстановку не так глобально, как небосклонные светила.
– Ну что, Павел, вперёд.
Поднявшийся рывком молодой отец семейства ринулся спасать своё мучившееся на кресте дитя.
Естественно, у него всё получилось. И тем это было более естественно, что уверенность в правом деле удесятеряет силы…

– Мама. Папа. …
Навстречу родителям бежала их маленькая дочурка. Позади неё шёл наш знакомый дьяволёнок, в своём истинном облике, за ними торжественно шествовал Сам Всевышний, почтивший землю Своим присутствием, со свитой не успевших ни подняться до его уровня, ни пасть до преисподней Ангелов.
– Только ради своего ребёнка человек может совершить такой подвиг.
Ты спас её сына, – Всевышний кивнул седовласой головой в сторону миловидной пожилой женщины, которая, опередив всех идущих навстречу истинному спасителю Иисуса, упала чужеземцу из иного летоисчисления в ноги, рыдая и благодаря одновременно.
Но Павел на достигнутом не остановился.
Он спас ещё тех, двоих, которые, к слову сказать, кажется, сей прискорбный факт уже упомянут, распяты были в отсутствие веских причин. Хотя найти последние – для того, чтобы распять каждого, не составляет труда.
И чудо!!!
Трое мучеников, которым Природа вовремя пришла им на помощь, заулыбались.
Чудотворцам, в которых не было недостатка, осталось только немножечко подкорректировать их состояние, довести до нужной кондиции – зарубцевать раны, наладить дыхание, привести в порядок сердечный ритм, кровообращение и произвести прочие священнодействия, призванные восстановить нормальную жизнедеятельность пострадавших органических структур.

– Мама, папа, знаете, где я была? Вы не поверите!
Не обращая внимания на достаточно непривлекательную картину вытаскивания из тел мучеников ржавых гвоздей и приведения в чувство бывших распятых, малышка заливалась звонким соловушкой:
– Я у них у всех в гостях успела побывать. На самом верху и в самом низу! Интересно как!
Леночка подбежала с чертёнку и потянула его за руку ко Всевышнему:
– Нет. Вы всё-таки помиритесь. Возьмите друг друга за руки и пообещайте, что никогда больше ссориться не будете. Ведь я же согласилась…
Павел с Ириной, уже в который раз за время происходящей с ними истории, переглянулись:
– Лен, на что ты согласилась?
То, что услышали родители, повергло их в шок.
– Меня зовут не Лена, а Мария-Магда-Лена. И я обещала им остаться. Вам придётся возвращаться без меня.
Словно извиняясь, малышка склонила свою чудесную головку:
– Мама, папа, не переживайте. Они сказали, что так нужно. Что так где-то записано. Что так давно решено. А мне жалко Его. Мне Его жаль, всегда было жаль… когда я глядела на распятие, на твой, мама, нательный крестик, я одна единственная искренне Его жалела…хотя нет,  не одна единственная, все дети его жалеют, только вам, взрослым, разве можно что-нибудт доказать…Я так хотела, чтобы он больше никогда нигде на нём не висел.
Девчушка перевела дух и защебетала:
– И вот …Ура…папочка, ты у меня молодец. Мамочка – я тебя очень-очень люблю…я вас обоих очень-очень люблю. Но Его я люблю сильней.
Девочка нежно взглянула на розовеющего на глазах у окружающих внешне невзрачного человека с длинными, развевающимися на лёгком посвежевшем ветерке, волосами.
Несмотря на правдоподобность произошедших событий без одной метаморфозы обойтись никак было нельзя.
И вот, под живительными лучами солнца, прекратившего истязать оставшихся в живых свидетелей происходящего невыносимым пеклом и удушьем, Леночка превращалась в ту, которую всегда видят рядом с Христом, в его верную подругу, соратницу и спутницу, в его единомышленницу.
Едва фантастический процесс взросления закончился, с улыбкой, адресованной всему миру и свету, прозвучали сокровенные слова:
– Он предназначен мне в мужья. Я и есть та самая Мария, Его Мария. Я вспомнила всё, что мне говорили те, чьи тайны мы с ним разглашать не имеем права. Я вспомнила, почему события сложились именно так, как и должны были сложиться. Из всего, что вы здесь видели и слышали, запомните и передайте людям только одно – он снят с креста…навсегда снят с креста. Он снят со всех ваших крестов!!! Мы исполнили волю Того, который так пожелал …и ради их детей и внуков…
Погрозив лукаво изящным пальчиком Всевышнему и дьяволёнку, которые от её лучистого строгого взгляда сразу взялись за руки, добавила:
– Оставьте нас с Иисусом вдвоём. Мы знаем, что нужно дальше делать…а теперь знают все.
И как напутствие прозвучал вослед ещё слабый голос Его:
– Я больше не взвалю на себя крест ничьих грехов. Не носите чужое распятие. А крест? Крест… Никто, слышите, никто, даже Я, несущий свет, не смею загораживать собой обильно польющуюся на Землю Природную Божественную энергию, когда вы исполните Нашу волю.



Эпилог


Старая церковь, где когда-то трудилась во славу Господа семья молодого попа, сгорела.
Виной тому – Лёнька, с перепугу выронивший папироску, когда с иконы ему улыбнулся и подмигнул поднявший голову распятый