ОХОТА НА ЕДИНОРОГА

вино. Без церемониальных заздравных речей, молвив лишь «Prosit!», мы осушили сосуды до дна и принялись неторопливо за пищу.


1 или мир, или война (лат.)
2 вернёмся к нашим античным баранам (лат.)

    Минуту-другую сидели молча. Погода благоволила. Солнца жар смягчала ткань навеса; ветерок освежал тела и мысли; ароматический дым курилен напоминал ритуальное действие. Насытились быстро. Сидели, тянули вино и молчали. Ни с того, ни с сего, напарник вдруг направил взгляд в сторону далёких гор, заманчиво синеющих вдали, чьи склоны до половины покрыты зеленью, а уже выше до самых вершин начиналось царство вечного снега и льда. Будто находясь под гипнозом, он задумчиво произнёс, я понял по его выражению лица, что он ведёт с кем-то внутренний диалог: - «Ut papilionibus capere1». И возразил себе уже другим, немного изменённым голосом: - «Non est via ad capere leones2».

    Обычная зала обычной «хрущёвки» начала пространственно видоизменяться.
    Первым сиганул вверх потолок; с него исчезла старенькая на три рожка люстра; зато появилась овальная фреска с пейзажем неведомой дальней стороны, где лес, простирающийся от синих гор, упирается в золотой пляж, на песке в достаточно развязно-приличных позах юноша и девушка с истовой упоённостью предаются амурным делам.
    Раздались стены вширь и в длину; на семнадцать квадратов зала стала настоящим залом для приёмов гостей. Выгоревшие дешёвенькие шпалеры растворились в изумительной по исполнению крутизне настенного панно. На нём (очередная эротическая тема) обнажённые пастух и пастушка губками изучали тела друг друга на виду мирно пасущихся в зелёной высокой траве коз, лёжа в тени под густой оливой.
    Видавший виды диван, купленный на последнюю премию, её выдали к дню независимости какой-то латиноамериканской республики бог весть когда, путём несложных инженерно-акробатических приёмов превратился в изящную софу из кедра на гнутых ножках. Софу украшала небрежно накинутая шелковая невесомая ткань и мелкие элементы наив-арта по периметру и до трети длины ножек.
    По обе стороны от софы стояли два антикварных кресла, их привёз дед из Венгрии из военно-туристической поездки в середине двадцатого века. Они также неуловимо для глаз начали совершать наружновнутренние изменения. Без шума-скрипа составляющих деталей, без  противного поскрипывания вкручиваемых шурупов, без человеческого участия в этом увлекательном процессе. В итоге моему взору предстали два прекрасных кресла из красного дерева, сиденья и спинки обиты ярко-малиновой тканью с подставками для ног.
    Хиленький, из ДСП журнальный столик просто аннигилировал в пространстве, оставив вместо себя небольшое прозрачно-бирюзовое облачко, из него вскоре на пол мягко опустился мраморный овальный стол круглой формы на одной ножке, выполненной в форме раскрывшегося бутона тюльпана.


1 так ловят бабочек (лат.)
2 нет, так ловят львов (лат.)

    Думаете, на этом всё закончилось?!

    Ландшафт с продвижением вперёд изменился.
    Следом за егерями и загонщиками переместился временный лагерь охотников. Мы остановились возле неширокой речушки. Егеря выбрали прекрасное место – песчаный берег, дальше густые заросли камыша и склонившихся к воде ив; от песчаного пляжа шла протоптанная далеко не животными, ищущими водопой, дорожка и вела она прямо к старому кряжистому дубу, в тени густой кроны оного и организовали привал.
    Официанты установили стол (на этот раз давайте по-походному, распорядился напарник, без лишней вычурности, на охоте как-никак, а не во дворце сатрапа), глиняные тарелки, деревянные ложки, двузубые вилки из меди, оловянные высокие стаканы без гравировки, похожие на стойких солдатиков, несущих караульную службу. Остывшая еда только раззадорила аппетит («Охота продлится до вечера, - потирая толстые руки, произносит напарник, разливает вино, - так что подкрепиться, что Юпитер послал, сам же Юпитер посоветовал!»); выпили вино, аппетитно закусили холодной запеченной козлятиной, нарезанными крупно томатами и перцем; после минуты послеобеденной рекреации пили мелкими глотками вино и в молчании, нарушать которое почему-то не хотелось, смотрели на окружающее ландшафтное великолепие. 
    Высоко вверху о чём-то перешёптывалась листва, кружил ветерок сорванные листья, скрипел ствол дуба, под аккомпанемент природно-музыкального экспромта хотелось возлечь рядом с прелестной девицей, не озадаченной соблюдением норм общественной морали и забыться в её сладко-блудливых объятьях.
    С низкой ветки на тонкой нити спустился паучок и повис перед лицом напарника. Он поднял голову и посмотрел устало влажными карими глазами на насекомое.
    - «Живут они, ничем не отягощаясь, и не ведают печали, - устало произносит напарник, затем складывает руки на груди. – А тут что ни день, то новые вводные от сатрапа, продли Юпитер дни его жизни! То в одной провинции чернь взбунтуется, едва усмирили, зашевелились в другой. Так и летаешь птицей неутомимой с одного места на другое, своего гнезда не имеючи. А так хочется собственный домик на берегу моря или как здесь, на берегу речушки. Утречком проснуться, наловить рыбки, сварганить ушицы по-простецки, без выемонов высокой кулинарии, с крупно нарезанным лучком, морковкой. Выпить молодого вина и смотреть на прелесть жизни через призму взгляда простого человека». – «Так что мешает? – интересуюсь я, - брось всё, уйди, начни жить отшельником вдали от суеты городской и дворцовых сплетен». Напарник скосил взгляд, посмотрел, серьёзен ли я.  – «Как тут уйдёшь, - произносит таким тоном, что ажно душа захолонула и ушла в пятки, - на кого их оставишь?» - «Кого оставлять-то собрался?» - «Да их же, - махнул в сторону егерей, расположившихся своим обществом в зоне доступности голосового приказа, - они же, как дети малые!» - «Брось! – оппонирую я, чувствую, азарт снова начинает меня разбирать, - брось!»
    Паучок повисел над нами, покачался на своей качельке-паутинке и, медленно перебирая лапками, пополз вверх, в своё укромное логово, дожидаться в гости муху или кого ещё ему Юпитер, да продлятся дни жизни его!
    - «Вот и он ушёл к себе, - головой указал на паучка напарник, - оставил одних. Наслушался нашего бреда». – «А ты попробуй-таки бросить всё, - не отступаю от стен, - они без тебя, без меня и вообще без нас всех справятся. Только не надо мешать». – «Ткни стрелу мне в афедрон Юпитер, я вот не могу тебя раскусить, ты это говоришь серьёзно или прикалываешься? – напарник тяжело развернулся в кресле; оно тяжело пропело под его тушей. – Как можно их оставить без надзору нашего, они же таких бед натворят, Харон устанет трупы через Стикс перевозить!» - «Был опыт?» Напарник тряхнул головой, всколыхнулись повисшие жирные щёки. – «Дали свободу? Да? – напираю на него, не снижая вербального прессинга, чтобы не потерять превосходство, - дали? Дайте повторно!» - «Что они с нею делать будут?» - срезал меня напарник. – «С чем что делать?» – не понял я. – «Со свободой, - уточнил напарник и отпил из оловянного стакана маленький глоток вина и по его виду догадался о смене курса разговора. – Дали уже один раз и сами, мы, демос, не рады были!» - «Почему?» - «Таракан сидит в носу! – расхохотался напарник шутке и ощутимо приложился тяжеленной своею рукою по моему плечу. – Дали мы им, охлосу этому неблагодарному свободу! Нате, дорогие! Берите! Сколько взять в рот можете, но с условием, что столько же и проглотить сможете! Нахватались, блин, как голодный сухарей на помойке! И что думаешь?» - «Что, - помешкав для деликатности, чтобы не сбивать напарника со стези разговора, спрашиваю: - Что я думаю?» Напарник покрутил пальцами пустой стакан и отправил на место вызвавшегося наполнить стаканы вином виночерпия. – «Вопрос не к тебе, - отчётливо произносит он. – Это я так сам с собою веду беседу. А применительно к охлосу вышло как мы, демос, и думали. Одни, их таких сметливых единицы, нет, десятки, распорядились, любо-дорого предоставленными правами, покрутились, что-то своё изобрели, а остальная масса куда пошла, как ты думаешь?» - «Вопрос не риторический, надеюсь», - говорю ему. – «Пошли к своим же недавним братьям в услужение! – последнее слово напарник произнёс по слогам. – Ну не может охлос жить без руководства демоса! Хоть ты ему кол свободы на голове теши! Это он для красного словца бросается революционными идейками, а сам думает, как бы так не вышло, чтобы самому пришлось на кусок лепёшки с вином зарабатывать. А так за него всё продумали и устроили! Я прав?»
    Я промолчал; некая сермяжная правда была в его словах; всколыхнуть на что-то плохое народ легко, как два пальца в кипящий жир сунуть.
 
    Я тоже так думал.
    Пребывая в задумчиво-магической прострации, обводил немного ошалелым взором представшее предо мной великолепие, не обращая внимания на шум.
    Лишь некое время спустя я вышел из заторможенного состояния психики, не подготовленной полученным предыдущим обучением в средней образовательной школе и впоследствии…
    Два бра с пожелтевшими проводами и в двух местах перемотанные изоляционной лентой превратились в бронзовые светильники, средних размеров неглубокие чаши покоились на перевитых стеблях с виноградными листьями и длинными кручеными усами.
    Стоявший который год без дела электрический фонтан после небольшой яркой вспышки превратился в маленький бассейн, огороженный невысокой стенкой, облицованный мелкими неправильной формы кусочками мраморной мозаики светлых и песочно-бурых тонов; в бассейн поступала вода из выглядывающей наполовину тушки из стены рыбки, игриво приоткрывшей рот и смотрящей на вокруг выпуклыми радостными глазами. На дне бассейна выложены слова: «Solem, mari, fluktus susurri1».
    Наклоняюсь к фонтанчику. Смачиваю распалённое лицо от нервнопаралитических флюктуаций в моей жизни и ощущаю на губах привкус соли, вода оказалась морской, тотчас в лицо пахнул утренний бриз с неуловимым ароматом йода, солнечных лучей, выловленной рыбы из поблизости вытащенной наполовину из воды рыбацкой шлюпки.
    Внезапно нега разлилась по телу. Захотелось закрыть глаза и в этом грезящемся наяву раю и остаться в нём навсегда…
    Организм, не привыкший к таким сложным превращениям, испытал стресс.
    Во рту пересохло. Язык прилип к нёбу.  Взгляд быстро отыскивает искомое. На мраморном столике рядом с блюдом с виноградом и фруктами-муктами стоит античная амфора, переплетение линий снова наталкивают на зацикленность исполнителя на теме эроса. Рядом стоит килик; автор тоже в него вложил душу и несбывшиеся юношеские чаяния – ножка выполнена из переплетённых женских ножек, упирающихся в круглое основание; ручки по бокам килика чертовски похожи на согнутые полукругом женские руки.
    Наливаю напиток в килик. Глоток даётся с трудом. Хорошо, трансформация не коснулась одежды. На мне привычные треники с оттянутыми коленками, застиранная футболка с выстиранным рисунком, на нём красовалась когда-то ракета, улетающая по наклонной вертикали прямо вниз в высокие глубины космоса.
    Обращаю взор на пол. Вытертый тапками до белизны линолеум исчез. Пол покрыт мраморными плитами. На нём тоже выложена мозаичная картина, по