тостов, мотивируя: «Не люблю произносить и слушать пустые слова, ничего незначащие и формальные». Но моё предложение всё же выпить в первый раз за знакомство принял, что мы и сделали. Через некоторое время, он поинтересовался, уж не писатель ли я, так как видел меня работающим с кипой страниц и делающим какие-то записи в толстой тетради. Узнав, что я журналист и что публикуюсь в центральной прессе, он неожиданно замолчал, глядел в окно, медленно пережёвывая очередной кусок тещиной утки. За это время мы несколько раз выпили, молча чокаясь краями серебряных стаканов. Наконец, он прервал молчание, вытер платком рот, а затем всё лицо, решительно отодвинул от себя снедь и стаканчик, откинулся на стенку вагонного диванчика и, преодолев некоторое внутренне сопротивление, обратился ко мне:
-Вот вы сказали мне, что хотели бы написать очерк о людях, которые, только по им известным причинам, отправляются из центральной России куда-то далеко на восток, Зауралье и далее до Тихого океана. Вот, скажем я, житель Боровска, что в Калужской области, еду сейчас в таёжный город Новый Уренгой, что в Тюменской области. Перед поездкой я узнал, что мне придётся преодолеть 2250 километров. Я, правда, загнул. Преодолевать, конечно, придётся не мне. Я-то буду лежать или глазеть в окно, а кто-то день и ночь будет отвечать за мое благополучное прибытие на Ямало-ненецкие земли. Но всё равно круто: 2250 километров!
Услышав всё это, я не мог не удивиться и спросил своего собеседника:
- А почему вы решили добираться до Нового Уренгоя этим поездом, делая пересадку в Новосибирске, а не поехать иным рейсом через Ярославль – Киров - Пермь напрямую к вашему месту назначения? Ведь это дало бы вам экономию во времени почти в два раза.
- Во как! Вы, оказывается, хорошо знаете железнодорожные маршруты.
- Профессия помогла. Журналистом исколесил почти всю страну. И всё же, почему такой выбор маршрута?
- Тут всё просто. В Новосибирске живут мои единственные дальние родственники со стороны отца. Я их не видел почти двадцать лет. Погощу у них недельку и отправлюсь к своей конечной цели.
- Ясно, и извините за моё излишнее любопытство и за то, что прервал вас. Вы ведь хотели поведать мне свою историю, которая, по вашему утверждению, может представлять интерес для меня как журналиста?
- Именно так. События, которые происходили со мной, в целом определяли мою судьбу последние десять лет. И вот эта поездка есть некий исход того прошлого: странного, загадочного и трагического. Всё это меня не отпускает и вряд ли когда-либо отпустит, даже если и растворюсь в ненецком мире. И начну с того, как я попал в те края, где все это со мной случилось. И ещё одно. Мне достаточно трудно вновь, рассказывая вам, вновь пережить те обстоятельства. Тем более что хочу передать некоторые подробности и детали, чтобы вы сами могли почувствовать всю инфернальность того, что происходило тогда со мной и вокруг меня. Поэтому не перебивайте меня вопросами, добиваясь уточнения или прояснения чего-либо. Закончу свой рассказ, тогда спрашивайте, если будет необходимость.
Я заверил его, что всё будет так, как он определил. Но попросил его пока собираться с мыслями, пока принесу чай и кофе в термосах: ведь разговор, по-видимому, будет долгий.
Когда я управился и вернулся в купе, он всё так же сидел, откинувшись на спинку купейного диванчика и закрыв глаза. Казалось, что он погрузился в глубокую дрёму. Но впечатление было обманчиво. Он открыл глаза, определился, где кофе, налил пол стакана, с удовольствием сделал пару медленных глотков и глуховатым голосом начал свой монолог-исповедь.
- Я вам уже сказал, что я из Боровска. Но я сам коренной москвич. И мои родители тоже. Я был единственным их чадом. Детство моё прошло в московских дворах. Об московских дворах и о взрослении в них есть много свидетельств. И мне нечего добавить к ним. И не буду звать на помощь Владимира Высоцкого. После окончания школы поступил в МГУ на географический факультет. Выбор факультета был случаен. Мне не мечталось о дальних странах, путешествия и гумилёвская романтика и экзотика меня не манили. Хотя мама считала, что мой выбор был предопределён в четырёхлетнем возрасте, когда с папой ползал по расстеленным на полу картам в поисках географических объектов. Мы были увлечены этим не более полугода. Потом началось самолётостроение. И далее тому подобное. В школе же я был заурядный отличник, зубрилка и золотой медалист. Типичный образцовый сын родителей-педагогов, отца-физика и мамы-химика. Но университетские годы меня изменили, искоренив и мою инфантильность, и мою интеллектуальную всеядность. Не удивляйтесь, я стал географом по сути вещей: я полюбил пространства нашей страны. Я прочитал множество книг про них, я все каникулы проводил в экспедициях и путешествиях, отмеряя ногами тысячи километров. Ближнее и дальнее Подмосковье я знал вдоль и поперёк. И когда я получил после окончания университета направление в одну из школ Боровска, счастья моему не было границ. Отец к этому времени ушел из жизни, трагически погибнув, сплавляясь на байдарке на реке Белый Июс в Хакасии. Отдел образования Боровска предложил мне комнату в общежитии как молодому специалисту. Однако я решил квартирную проблему самым кардинальным образом. У нас в Москве было две квартиры, одна трехкомнатная - отцовских родителей - сдавалась в поднаём, а другая – четырёхкомнатная, в которой мы жили сами. Так вот первую жилплощадь я продал и к началу учебного года купил и обставил старый двухэтажный купеческий особняк каменной кладки, постройки начала двадцатого века. Сделал там значительный ремонт, за что получил неожиданную благодарность от городского общества по охране памятников культурного наследия, а местная достопримечательность – художник-самоучка - даже нарисовал на фасаде моего дома внушительных размеров эпизод из Смутного времени. Он картинами разной тематики и стихами местного поэта разрисовал и исписал многие постройки этого одного из самых старых городов России. Мама осталась учительствовать в столице, но часто приезжала ко мне. Благо это было сделать не трудно. Надо было преодолеть каких-то восемьдесят километров при весьма нормальной работе транспорта. Иногда я заказывал ей сам такси, особенно когда она устраивала тотальный вывоз заготовленных ею варений и солений. Мои протесты, что я не съем всё это, не принимались: не съешь – не беда, будет, чем угостить гостей и коллег на работе. Так что на праздничных учительских посиделках мамины припасы шли на ура. И если вспоминать те прошедшие года, то можно смело утверждать, что это были самые добрые времена для меня. Дружелюбный педколлектив, почти нормальная школота и удивительный город с его стариной и примечательными церквами, храмами и монастырём. А вокруг холмы, леса и две реки. Одну из них я особенно возлюбил, совершая длительные прогулки вдоль её живописного берега. Да и имя у неё славное – Угодка. В свободное время я также организовывал для своих учеников туристические вылазки и походы. В последний год перед событиями, в корне изменившими мою судьбу, я увлёкся защитой старинных построек от сноса или реконструкции, примкнув к группе неравнодушных горожан, спасающих историческое достояние своего города. Так пролетело шесть лет.
Я уже жил с мамой. Та, достигнув пенсионного возраста, решила меня спасать. По её мнению, я виду неправильный образ жизни, плохо питаюсь, истощал дальше некуда, обносился, и много чего ещё было во мне не так. И главное: её никак не устраивала перспектива не дождаться внука или внучки. И она меня сразу заверила, что она всё организует, образует, создаст, хотя знает, что благодарностей не дождаться. И что в этом плане я весь в отца. В отца так в отца. Совсем соглашался. Правда, выдерживая свою линию поведения. А уж когда воспитательный и назидательный раж, нерастраченный в годы её учительской деятельности настигали очередного апогея, я сбегал. То есть уходил в длительные в одиночные дальние пешие вылазки, чаще всего это происходило в выходные дни.
Возвращаясь из них, я вновь отдавался на произвол маминых забот и продолжал учёбу в её школе жизни, однако, без заметных успехов, что всё же не охлаждало её пыл.
И после долгой паузы под монотонный перестук колес произнёс:
- Вот бы вернуть то время, многим поступился, чтобы это могло произойти.
Ещё помолчал и продолжил:
- Вот и в тот раз я с вечера подготовил всё необходимое, а ранним утром следующего дня, взяв из холодильника кое-что для перекуса, бодренько устремился в сторону лесных берегов Городянки. Был месяц июль. Вернее, последняя его неделя. Ясное утреннее небо предвещало жаркий день. Быстро проскочив по почти безлюдным улицам, я вскоре оказался под купами дерев, что провожали течение реки. Как там у Лермонтова:
И золотые облака
Из южных стран, издалека,
Его на север провожали;
И скалы тесною толпой,
Таинственной дремоты полны,
Над ним склонялись головой,
Следя мелькающие волны…
Скал, конечно не было, но зелёные прибрежные заросли и нависшие кое-где деревья, чьё падение в воду всё ещё останавливали могучие корни, вросшие в берега, действительно были соучастниками течения реки… Для меня лес уже не был дикими и чужим. За годы общения с ним я многое узнал о нём и сблизился с ним. Мне удалось научиться распознавать многие деревья, кустарники, цветы и травы. И когда я сейчас произношу такие их названия, как манник, бекмания, полевица, жерушник, жабрица, жимолость, крушина, лещина, сныть, зеленчук, копытень, кочедыжник, мне живо представляются эти цветы, кустарники и травы. Пройдя несколько километров вдоль реки, я дошёл до того места, которое давно облюбовал для себя. Как-то, идучи здесь, мне показалось, что я слышу с реки детские голоса. Но на водной глади, которая хоть и была заслонена невысокими кустами, я всё же не мог видеть, тех, кто резвился там.
Без особого труда миновал кусты и вышел на берег к воде. Но на воде никого не было. Видно, что-то мне почудилось. Однако я не был этим раздосадован. Ведь я находился в укромном месте, почти скрытым с тропы. Это была небольшая луговая лужайка, окруженная зарослями подлеска и имеющая чистый и достаточно пологий спуск к реке. К тому же старая осина, почти касаясь кроной воды, скрывала полянку и с реки. Я не раз потом, держась за её корни, что чудовищным мощным паукообразным существом дыбились на обрывистом берегу, выбирался из воды после продолжительного плавания. С тех пор я часто здесь бывал, несколько раз даже ночуя в палатке. Это зелёное уединение было моей собственностью. Во всяком случае, я так тогда считал. И о нем я никому не рассказывал. Так что все мои последующие действия были вполне предсказуемы. Сняв рюкзак и достав из него туристский коврик, я расстелил его в тени, выложил пакеты с едой и термос с чаем и с удовольствием присел, предварительно раздевшись до плавок. Тишина, бег реки, зеркальные блики на её поверхности да далекое вопрошание кукушки. Я некоторое время сидел, почти не двигаясь. О чём думал, не помню за давностью лет. Вдруг шумный всплеск за корневищем привлёк на некоторое время моё
