на похороны выделили, и то, это потому, что она лично к руководителю ходила. Хотя он ведь на рабочем месте погиб, при исполнении своих обязанностей. А ты вон какой молодец, сам, по собственной инициативе, без всяких просьб, и миллион.
- Слушай, Анжела, мне не хотелось бы с ней встречаться. Нельзя чего-нибудь придумать?
- Она уже знает, что ты приехал. Или иди ложись в постель. Я скажу, что ты внезапно заболел.
- Да ну, вообще дурацкая ситуация получится. Чем это я внезапно мог заболеть?
- Володя, ты же у нас умный, придумай какую-нибудь болезнь.
- В голову ничего не приходит.
Но тут на крыльцо из дома вышла женщина, в черной одежде, не монашеской, но все же черного цвета, и в черном тонком платке. Возраст у нее был примерно такой же, как у моей мамы, то есть еще не пожилая женщина, но с большими черными синяками под глазами. Вероятнее всего, это результат оплакивания сына. Лицо у нее, какими-то некоторыми чертами напоминало лицо того самого парня, в которого меня принудили тогда выстрелить. И этот взгляд был точно таким же, каким был взгляд того парня. И кому теперь говорить, что он все равно был уже приговорен, и если не я, то другие расправились бы с ним, только убили бы и меня.
- Здравствуйте, - чуть слышно, чтобы не спугнуть установившуюся тишину, произнесла она, обращая свои слова ко мне. – Я поблагодарить хотела вас, за душу вашу широкую, за совесть чистую, за добродетель искреннюю бескорыстную. Бог он все видит. И вам воздастся за все дела ваши добрые. Сыночку моему деньгами уже не помочь, но хоть похоронить по-человечески получится. А я уж вам потом отработаю. Храни вас Бог, добрый вы человек.
И вроде бы ничего не произошло ведь, обычные слова, а я почувствовал, как задрожали у меня коленки и пальцы рук, как пробил через все тело холодный пот, и земля стала не твердая, а какая-то ускользающая из-под ног. Захотелось заплакать и во всем сразу чистосердечно сознаться. И, видимо, со стороны тоже было заметно, что мне стало нехорошо, потому что подскочила Анжела.
- Володя, что с тобой? Тебе плохо? Сможешь идти, или здесь на крыльцо давай присядем. – А женщине, извиняющимся тоном добавила. – Вы идите пока. Что-то ему нехорошо. Он впечатлительный очень. Чужие страдания, как свои воспринимает.
- Бог святых людей всегда метит, - сказала женщина. – вы поправляйтесь, низкий поклон вам, и еще раз большое спасибо. И она ушла, а я сел на крыльцо, поставил локти на колени, а голову взял в ладони.
- Ну чего ты? – Присела рядом Анжела. – Чего-то уже неделю ты какой-то сам не свой.
- Бог шельму метит.
- Что? – Не поняла Анжела.
- Бог не святых людей отмечает. – Тоскливо пояснил я. – Бог шельму метит. – Поговорка есть такая.
- Володь, ну чего ты хандришь-то все? Во всем хорошем что-то плохое выискиваешь. К тебе же все очень хорошо относятся. А ты все какой-то подвох в этом находишь, каждую вещь наизнанку выворачиваешь. Ты ведь такой позитивный еще совсем недавно был, энергичный, а сейчас сломалось в тебе что-то. Столетний старичок: все уже повидал, про все знаешь, все уже было. Погода мерзкая, людишки мелкие, еда невкусная. Осталось бороду до земли приклеить. Ну что хоть за хандра такая на тебя навалилась? Может тебе врачу показаться?
- Анестезиологу.
- Зачем анестезиологу?
- Чтобы усыпил, и не разбудил.
- Володь, тебе невролог хороший нужен. У тебя же есть деньги, давай сюда платного вызовем?
- Надо просто поспать. Устал я что-то. Такое ощущение, что из меня кто-то все соки выпил.
- Поспи, моя радость. А я покараулю, чтобы никто не мешал.
Но моя депрессия, или, как говорила Анжела, хандра, оказалась очень прилипчивой, и все не отпускала. Я попробовал самоизлечиться, посещая разные заведения, где веселье было непрерывным, стоило лишь едва переступить порог любого из них. Меня везде быстро запомнили за то, что я не скупился, и платил сверх устоявшейся таксы. Иногда казалось, что я практически не вылезаю из койки. Только наигравшись с одной девушкой, я тут же садился в машину, и ехал в следующее заведение, где почти тут же, без лишней подготовки, и уговоров, опять уже, находясь в постели, расстегивал чей-то бюстгальтер. И уже было не важно, получил я с ней удовлетворение, или нет, важен был только процесс: чтобы что-то расстегивалось, кого-то напоказ себе раздевалось. Чтобы партнерши постоянно смеялись, и говорили приятные слуху, ласковые слова. В этих сказочных заведениях предложение полежать считалось нормой вещей, и никогда не было отказов, и осуждающих недовольных взглядов. Сколько прошло через меня женщин, подсчитать даже приблизительно невозможно. Да и незачем этого было делать.
Так прошло полгода. Самойлов тоже не терял даром времени, и как настойчивый самец, не знающий от женщин слова «Нет», все же добился от Виктории близости. Мне об этом никто не говорил. Просто вдруг разом одномоментно и Виктория, и Самойлов вдруг изменились. Особенно это было видно по Виктории, как она вдруг ни с того, ни с сего, как-то потеплела к Самойлову, хотя, как великолепный конспиратор, так и продолжала его при всех называть только по имени и отчеству, или по фамилии, но даже в самом этом произношении слова «Самойлов» уже чувствовалась особое придыхание, теплота, и привязанность. И складывалось ощущение, что у Виктории за спиной выросли крылья: она не ходила, а летала из кабинета в кабинет; от любой, даже самой примитивной шутки, взрывалась счастливым открытым смехом; с губ почти не сходила милая завораживающая улыбка; в глазах лучился и искрился солнечный свет. А Самойлов же, наоборот, перестал, как голодный волк, рыскать по коридорам и кабинетам, ища как бы случайной встречи с Викторией, предвидя в ней свою добычу, а начал вести себя расслабленно и вальяжно. Чувствовалось, что свое он от Виктории уже получил, и отпускал ее свободно погулять на пастбище, пощипать травки, потрещать с подругами.
Но продержалась их милая идиллия чуть больше месяца. После чего Самойлов к Виктории постепенно охладел. Потому что по натуре он был охотник, ловец, искатель риска, а никак не семьянин. Для него имела значение только страсть, только желание во что бы то ни стало достигнуть поставленной, недостижимой для других, цели. Но, как только цель была достигнута, интерес Самойлова тут же пропадал, и он уже выискивал в поле своей досягаемости новую интересную кандидатуру, для его яростного натиска и стремительного штурма. А Виктория какое-то время ходила, будто оглушенная, словно не от мира сего, с погасшей улыбкой, потускневшим взглядом, серым лицом. На задаваемые вопросы отвечала с заторможенной задержкой, односложными словами, больше «да», или «нет». Для нее это была серьезная трагедия, плохо заживающая рана. И, если отношение со мной она расценивала, как мне казалось, чем-то вроде обязательного периодического посещения доктора, наподобие профилактического медосмотра, без всякой эмоциональной перегрузки, то Самойлову она подарила свою душу и отдала сердце. А он, по его солдатской натуре, поступать с женщинами, как с противником, сердце Виктории разбил, а в душу плюнул, чтобы раз уж не себе, то и врагу чтобы ничего не досталось. Но Виктория очень сильная женщина, каких еще поискать, и через какое-то время она с головой неистово кинулась в работу, переключившись с романтической волны, на трудовую.
Как-то однажды мы в очередной раз повздорили с Анжелой, из-за ее бесконечного беспрерывного наркотического опьянения, в котором у нее не было ни руля и не ветрил. Она уже не раз и не два покидала дом в нормальном, приличном виде, под предлогом прогулки по магазинам, а возвращалась под действием эйфории. И опять это сопровождалось заметными изменениями в ее одежде: то, при возвращении домой, пропадали некоторые части, должного в таких случаях, нижнего белья, то вдруг нательные вещи оказывались одеты как-то не так, или неправильно застегнуты. Один раз она явилась с явным кровоподтеком вокруг одного глаза, сформировавшимся в последствии в доброкачественный синяк, который она от меня старательно припудривала, и замазывала тональным кремом. Но, если первые разы я это очень сильно переживал, и принимал, как личную обиду, которая кричала во мне, и рвала меня на части, то с постоянным нарастанием количества подобных выходок, душа у меня, по отношению к ней зачерствела, и стала пуленепробиваемой. На ее безрассудные поступки, я отвечал своей безбашенностью, не уступая ей в количестве измен, а даже с лихвой кратно превышая этот показатель. И вот как-то раз, находясь в постели очередной леди, не имевшей не имени, ни фамилии, а просто обладавшей симпатичными внешними данными, и определенной котировочной ценой, после оплаты которой, она становилась полностью открытой, и доступной для пользования. Я как раз собирался перейти к основной части блюда, как позвонила Анжела.
- Алло, Володь, ты где?
- Какая разница, где я. На работе.
- Володь, какая работа в одиннадцать вечера? Мне без тебя плохо. Приедь, пожалуйста, домой.
- У тебя ведь свои развлечения. Зачем я тебе понадобился?
- Володь, ну я прошу тебя. Если тебя женщина просит, то ее просьбы надо исполнять. Ты чего, уже не мужчина что ли?
- Да, не мужчина. Еще вопросы есть? Вопросов нет. – И я отключил телефон. Но к девушке я уже немного охладел, и теперь надо было себя включать и настраивать заново, шаг за шагом, опять входя в роль любвеобильного ловеласа, которая в последнее время и так не каждый раз успешно удавалась. Но девушка находилась со мной на платной основе, и сама знала, какими способами оперативно вводить мужчин в состояние их полной боевой готовности. Поэтому, через буквально несколько минут, я снова почувствовал себя настоящим восточным драконом, словно объевшимся красного жгучего перца, пылая жаром и страстной любовью. И вот в тот момент, когда бы должно было произойти наше с ней дружное слияние, как опять позвонила Анжела. Я не хотел было брать трубку, но телефон продолжал настойчиво вызывать меня на разговор. Я такой весь уже на взводе, раздраконенный до максимального уровня. Сейчас бы мне самое время пора девушку, но телефон звонил, и девушка успокаивающе сделала знак, что ничего страшного, надо взять телефон, поговорить, а потом спокойно продолжим.
- Алло, Володь, я перерезала себе вены, - ошарашила Анжела первой же своей фразой.
- Ты чего?
- Володь, не перебивай. Кровь течет быстро в ведро. Я ведро подставила, чтобы не осталось тут ничего после меня. Я могу не успеть договорить. Просто, слезь пока на минутку со своей тетки, и послушай меня. Я хочу у тебя попросить за все прощения. Прости, Володь, меня, дуру, пожалуйста. Ты очень хороший, а я такая плохая. Но я тебя очень сильно люблю. Знаешь, если бы не ты, то не видать бы мне никогда такой красивой жизни. Если бы не ты, то и не знала бы я, что есть такие замечательные твои родители. Если бы не ты, то я бы вряд ли нашла человека, подобного тебе. Прости меня, за все. За все мои безголовые поступки. Это просто я пыталась как-то растормошить, расшевелить, вернуть твою любовь ко мне. Прости еще раз, и будь счастлив.
- Анжела, погоди.
- Нет, Володь, уже все поздно. Крови почти полведра. Мне трудно говорить. Язык не двигается. Кажется, я теряю сознание. Прости. Я тебя люблю. – И связь прервалась. Ничего не объясняя, я вихрем вскочил на
С уважением, Пётр