стуча себя в грудь,…возможно так вела себя экзальтированная молодёжь..
Хотя куда чаще эти новые молодые "революционеры" были дерзки и смелы лишь на бумаге и в узком кругу "своих", содержание в тюрьме и самое незначительное насилие сразу ломало их, они робко начинали умолять о пощаде, каяться в том, что еще вчера гордо считали своими "принципами и твердыми убеждениями" и даже нередко оговаривали друг друга... Тяжелое и жалкое зрелище представляли из себя эти молодые "герои".
Но отметил совершенно иное. Чиновник 3 отделения впервые видел перед собой одного из тех, которых называли "железными людьми 1793 года".
Француз держится с достоинством, глаза умные и внимательные, в них нет ни дерзкого вызова, ни страха. В этом спокойствии видна не столько флегма характера, сколь огромная внутренняя сила.
- Впервые вижу перед собой "живого якобинца, - не удержался от иронии Павел Петрович, - скажите мне, только честно, вы действительно совершенно не боитесь смерти или просто не до конца сознаете опасность своего положения?"
В умных глазах старого республиканца также заплясали иронические искорки:
- Что означает, что вы впервые видите одного из нас живым7 Значит ли это, что ранее вы видели нас только мертвыми? Шутка... понимаю. Я сознаю всю серьезность своего положения, месье. Не понимаю лишь, что именно мне можно предьявить. Что касается страха смерти.., - Норбер задумался, - конечно он не может отсутствовать, я не сумасшедший, но мы долгие годы жили как-бы «в тени гильотины» не защищенные от нее даже при Конвенте, и это естественное чувство несколько притупилось. Как верно сказал Робеспьер в 93-м «в наши планы и не входило преимущество долгой жизни...
- Но лично вам, кажется, повезло...Вы пережили Термидор и все последующие волны репрессий против ваших товарищей...
- Это с какой точки зрения взглянуть..», - Норбер слегка вздохнул, - иногда кажется, лучше бы мне честно умереть вместе с Робеспьером, чем увидеть власть предателей и торгашей при Директории.. диктатуру корсиканца и как итог бурбонские лилии над Тюильри…, - помолчав, добавил спокойно, - что меня ожидает? Новая высылка или всё-таки казнь?
- Ну-ну, французским якобинцам грех жаловаться на жестокость защитников трона России.. Вы серьезно думали, что вас станут избивать, пытать.. ждали казни?.. Вас просто отправят к прежнему месту ссылки, а ваши соотечественники в соответствии с законами Французского королевства решат вашу дальнейшую судьбу. Никакого варварства можете не опасаться. Впрочем, вы человек далеко не сентиментальный....и гильотину изобрели отнюдь не в Костроме...
Замечание вызвало довольную усмешку Куаньяра:
- Да, но согласитесь, как своевременно.. может и вашему народу.. когда-нибудь.. пригодится..поставят перед Зимним дворцом. По секрету, Гильотен не догадался оформить патент…
Спокойный и невозмутимо вежливый, Куаньяр улыбался, счищая воображаемые пылинки со своего черного фрака.
Скулы резко обозначились на бледном лице Павла Петровича, в глазах блеснула с трудом скрытая холодная злоба:
- Это скверные шутки, господин карбонарий..Русские - народ верный трону и православной вере,среди подданных государя императора не вырасти Робеспьеру и Сен-Жюсту!Российский обыватель верен монархии и никакие кучки отщепенцев и предателей не сумеют устроить у нас Революцию!
Чиновник обернулся к жандармам, он говорил резко, повышая голос:
- Как стало возможно, чтобы этот опасный человек пересек границы Российской империи и беспрепятственно поселился в Петербурге?! Да у вас под самым носом окажись хоть целый отряд санкюлотов в красных колпаках с пиками, вы и то не найдете в этой ситуации ничего подозрительного!! Мы не допустим в России того, что произошло во Франции! Никогда не быть у нас ни 10 августа, ни 21 января, несмотря на все усилия старых якобинцев и масонов!
И обернувшись на француза, увидел иронично-вежливую улыбку Куаньяра.
С уважением, Андрей.