печальном! Дальше исключительно про удовольствие.
Я всегда торопилась домой с занятий не только потому, что мне нужно было идти в школу номер два – музыкальную, не потому, что спешила делать уроки, а потому, что на столе меня ждала какая-нибудь книжка с закладкой. Сев за обеденный стол, я ставила книгу на подставку перед тарелкой супа, а, поев, таскалась с книжкой по всему дому, пристраиваясь, как кошка, которая постоянно «облёживает» разные места. Мне нравилось то посидеть с книгой в кресле, то поваляться с ней на диване, то бухнуться на ковёр и читать, лёжа на животе и дрыгая ногами. Ну, а за едой – это святое.
Я уже упоминала, что чтение было совершенно бессистемным и хаотичным – от совсем малышовых книг до абсолютно взрослых и потому не всегда до конца понятных.
Та же история происходила с фильмами и спектаклями, которые показывали по телевизору. Смотрела всё! Без каких-либо исключений. Детское, взрослое, плохое, хорошее – навалом и запоем. Сама училась отличать дурное от качественного, халтуру от искусства. Помню, как впервые почувствовала, что на экране творится нечто бездарное, по странной причине: мне сделалось неловко, даже стыдно смотреть на происходящее. Подумалось нечто вроде «взрослые люди, как им не ай-яй-яй!».
Именно таким образом из круга моих интересов, из моего понимания «настоящего», довольно скоро были выведены все пропагандистские, агитационные фильмы и постановки. Фальшивый пафос, бездарные тексты, напыщенность героев и прочие признаки политической халтуры заставляли краснеть и мучиться дикой неловкостью за авторов и исполнителей. Так и начал формироваться вкус – из ощущения стыда, от сравнения с безусловным настоящим, таким, как классика (обожала постановки по Островскому и Достоевскому), как талантливо сделанное современное, часто переводное.
К примеру, на долгие годы сильнейшее впечатление на меня произвела постановка пьесы Пристли, названная режиссёром Басовым «Опасный поворот».
Дело было так…
Родители где-то гостевали, брат гулял, и я, будучи дома одна, включила телевизор. А там – вдруг сразу все три серии. Вот я как села на попу перед экраном, как затаила дыхание, так и не заметила пролетевшие часы. Кто сможет объяснить, почему восьмилетнюю девочку настолько захватило совершенно взрослое и, казалось бы, для детей довольно нудное зрелище? Что я могла понять в сложнейших и запутанных отношениях отнюдь не юных людей? Ну, ладно, насчёт бизнеса до меня дошло простое: человек украл деньги (какие-то акции-фигакции у своей фирмы). Ясно, что украл, и это плохо. Но всё остальное… Ведь абсолютно не детского ума дело.
Но я влюбилась в постановку, и всякий раз потом, через годы, если её повторяли, с наслаждением пересматривала. Пока не выучила почти наизусть и не поняла, наконец, всё до последней детали. Но задолго до полного понимания меня всегда держали у экрана талант автора, режиссёра и, разумеется, блестящих артистов.
«Варшавская мелодия» с Борисовой и Ульяновым. Мне опять же лет восемь-девять. Смотрю, затаив дыхание. Потом долго брожу за родителями, доставая вопросами: «А почему им не разрешили пожениться? А почему он не мог уехать к ней в Польшу и там жениться? А почему…» Мне коротко объясняли, что, мол, страна такая, законы были такие, а на людей и их чувства всем было плевать. Крепко задумалась я тогда, возможно, впервые о том, что вовсе не в самой доброй и справедливой стране живу. Что-то не так, что-то очень не так!
Чуть позже случился «Мартин Иден» с Юрием Богатырёвым. Книгу прочитала через несколько лет. А спектакль потряс. До слёз и глубочайшей задумчивости. Правда, честно признаюсь: зачем герой покончил с собой, не поняла. Да и странно было бы в одиннадцать лет, правда? Ничего, позже всё стало очень ясно и понятно.
Как уже упоминала, первая сильнейшая «любовь» к Николаю Ерёменко - Сорелю в «Красном и чёрном». До слёз, до боли в животе, до непонятной тяжести в груди – впервые!
Именно благодаря телевизору я «подсела» на классическую литературу. В те годы бытовало мнение, что телевизор – зло для подрастающего поколения, потому что отвлекает от чтения и приобщения к классике. Моё взросление – убедительный пример ошибочности подобного утверждения!
До своих одиннадцати лет я пересмотрела все спектакли и фильмы, снятые по Островскому, Достоевскому, Мольеру, Гончарову, Тургеневу и так далее. Именно поэтому тогда же взялась за произведения этих авторов – читала взахлёб! К примеру, Островского перечитала всего от корки до корки. Плюс, благодаря телетеатру, страстно полюбила театр вообще. «Полюбила» - слабое слово в моём случае…
Чуточку забегу вперёд, но апропо: в 1977 году по телеку показали «Горе от ума» в постановке Малого театра с Виталием Соломиным в главной роли. Великую пьесу в стихах проходили в школе тогда в восьмом классе, я же училась в шестом, поэтому ещё не читала. Впечатление было настолько сногсшибательным, что, во-первых, в одиночестве я горько порыдала над судьбой Чацкого, которого мне было безумно жалко, а во-вторых, прочитала комедию (несколько раз) и к восьмому классу знала её преотлично.
Позже, уже когда я подрасту, кое-что из классики на телевидении поставит Михаил Козаков ("Попечители» по «Последней жертве», «Маскарад» по Лермонтову)… И это будет изумительно! Михаил Козаков – важный человек в моей судьбе, потому что его творчество, помимо того, что формировало меня-юную, ещё и дарило потрясающую радость жизни! А потому заставляло верить в лучшее и не падать духом.
Но вернусь в нежное детство… Вовсю приобщаясь к Островскому и Мольеру, я, как совершенно нормальный ребёнок, восторгалась «Новогодними приключениями Маши и Вити», «Тайной железной двери», «Приключениями Буратино», мультиками и прочими сказками для детей. Или взять вполне агитационный и идеологически правильный, но безупречно сделанный фильм-сказку «Город мастеров» - как же я любила его! Словом, что творилось у меня в голове, какая в ней шла бурная и весьма противоречивая работа – любопытная история, я сама с собой тогдашней, с интересом побеседовала бы. Девочка с винегретом в мозгах: одновременно совсем ребёнок с бантиком и в гольфиках и задумывающийся над серьёзными взрослыми произведениями человечек с миллионом важных и уже отнюдь не детских вопросов.
Девочка, изо всех сил кусая губы и ногти, не отрываясь, смотрит фильм «Монолог» и в конце горько рыдает вместе с героиней Марины Неёловой.
Та же девочка жутко переживает за Маргариту Терехову в фильме «Дневной поезд», хотя смысл многого, о чём говорят взрослые герои, часто ускользает, но душа болит, героиню жалко и так хочется счастливого конца.
Отдельным, особым событием случилось в моей судьбе кино «Старший сын». Его показали впервые, когда мне не исполнилось ещё одиннадцати лет, мы пока ещё жили в Моём Доме. Но, кажется, именно после просмотра этого фильма очень и очень вдруг заболело. Заболела душа, и я здорово изменилась – повзрослела. Прямо вот резко рванула в своём развитии, как однажды за одно лето стартанула ракетой в рост – на целых восемь сантиметров (у родителей был шок). До сих пор считаю фильм выдающимся, потрясающе талантливым. «Душа обязана трудиться»? Кажется, именно после «Старшего сына» моя душа начала трудиться по-настоящему.
И ещё одно тёплое воспоминание, которое со мной есть и будет навсегда, до последнего вздоха.
1975 год, 5 января. Уже темно, на дворе медленно падает мягкий снежок, а я, взобравшись коленями на табуретку, не зажигая света, пялюсь в кухонное окно – жду папу с работы. Он должен прийти пораньше, потому что мы идём в театр! В Центральный Детский театр, в который «детным» сотрудникам на папиной работе перед каждыми каникулами культорг приносил рулоны билетов. И в тот день мы собирались на моего первого Шекспира в театре! В кино я уже посмотрела «Ромео и Джульетту» (отдельная история), но название «Двенадцатая ночь» настраивало на романтически-сказочный лад, и я аж вся дрожала в предвкушении – театр, Шекспир, какая-то ночь…
…Тёмное окно, каникулы, сказочно кружит снег, немножко больно коленкам, дрожащее ожидание где-то в солнечном сплетении, предвкушение чуда.
Тогдашний вечер оправдал все самые прекрасные ожидания! Постановка была отличная, а в главной роли блистала юная Ирина Муравьёва. Чудо! Навсегда запомнившееся, вплоть до точной даты, вплоть до ощущения твёрдой табуретки, впившейся в колени.
Именно с того дня обожаю Шекспира, Муравьёву, ну, а театр я и так уже любила давно. Очень давно – лет с семи, аж целых три года.
Книги, кино, театр. Главные мои воспитатели, друзья и вестники радости. Что бы я без вас, как бы я без вас!?
СТРАШНОЕ
К сожалению, очень страшное тоже случилось именно в Моём Доме. То, что мучает, терзает и выворачивает душу наизнанку по сей день.
У меня есть грехи перед животными… домашними зверюшками. Свои собственные грехи, которые никогда себе не прощу, ненавижу себя за них и вот сейчас, когда пишу эти строки, реву и рада была бы застрелиться сию минуту, будь у меня в руках пистолет. Потому что я была чудовищем. Абсолютно того не сознавая и ведя себя вроде бы как все, как принято. В сущности, как привыкла видеть в своём детстве. Меня так учили относиться к зверям. Не специально учили, но пример показывали. Нет-нет-нет, это только мои грехи, даже не попытаюсь ни на кого сваливать! Была чудовищем, что уж там.
Но никогда, ни разу, будучи дееспособной, я не выбросила из дома животное. Вот это – безусловное и необсуждаемое табу в моём сознании.
...Однажды мои родители приняли решение избавиться от проблемного кота, почти котёнка (ему, наверное, было полгода, не больше). И сделали это.
Вечер. Маман, как обычно, возлежала на диване и читала книгу. Её ноги были накрыты пледом, в котором уютно свернувшись калачиком, спал тот самый кот.
Пришёл с работы папа и, не снимая пальто, вошёл в комнату. С какой-то большой сумкой.
- Ну, давай, бери, - скомандовала мама, и он взял сонный тёплый комок, не успевший ничего сообразить, и засунул в эту сумку.
- А что? А куда? Зачем? – залопотала я, наблюдавшая сцену (перед глазами до сих пор стоит!).
- Папа унесёт его из дома, так больше невозможно, - строго ответила мама. Дело в том, что котёнка никак не получалось приучить к туалету.
- Нет, не надо, пожалуйста! – заплакала я. Но кто меня слушал…
Через минуту за папой захлопнулась дверь, я убежала рыдать в другую комнату.
Потом папа вернулся и рассказал дивную сказку о том, что он нашёл очень тёплый и уютный подвал, где живёт много-много кошек и котов, и нашему там будет хорошо. Он, котик, типа, был доволен и счастлив попасть в такой кошачий рай.
Много ли надо семи-восьмилетнему ребёнку, чтобы поверить самым лучшим, самым любимым на свете людям? Я поплакала и успокоилась. Почти… «Почти» - потому что внутри меня всё равно гноилось и болело. И тогда хитрая, услужливая память, а точнее изворотливый
