крови,[/i]
Оранжевый всегда горит,
Как пламя. А у мамы брови
Черны, когда она бранит.
И каждое её движенье,
И мимику, и вздох, и взор,
И лика злое выраженье
Я помню цветом до сих пор.
Цвет гнева - чёрный, очень мрачный,
Цвет радости - как снега блеск,
Цвет ожиданья неудачи -
Зелёного болота всплеск.
Очки - аксессуар ненужный.
Уже в закат, в вечерний час
Играем в Чинганчгука: каждый
Из нас индеец-острый глаз.
Я цветом мира наслаждалась -
Гуашь вокруг, не акварель,
И зоркий взгляд любую малость
Издалека ловил как цель.
Но это всё из жизни прошлой,
Из детства, что во мне болит.
Заметила давно, став взрослой:
Снег грязный вовсе не искрит.
А зелень пыльная - видали?
Цвет вишен тёмен - не свежи?
Нужны очки для близи, дали,
Чтобы читать, ходить и жить.
В глазах туман. Стреляю мимо -
Я не индеец, не боец.
Не будет больше мир красивым,
Как в детстве. Близится конец...
Сначала "выключают" краски,
Потом и звуки приглушат.
Как жалко снег из детской сказки!
Как мир на краски был богат,
Когда мы были малышами!
Забрали радость небеса
У взрослых. Хлопаем глазами,
Ослепшими на чудеса.
Я помню снег, траву и вишню
И помню яркой жизни цвет.
Жаль быть в цветущем мире лишней,
Жить памятью остаток лет.
ДАЧА – ЭТО МАЛЕНЬКАЯ ЖИЗНЬ
Пригорок Пушкино горбил
Акуловой горою,
а низ горы -
деревней был,
кривился крыш корою.
Вл.Маяковский
Мамонтовка! Огромный участок, много дач, полно семей и все с детьми. Дача от папиной работы, от издательства «Правда». Одна из номенклатурных «плюшек», самая моя любимая, в начале 90-х отданная арендующим у издательства метры и участки для приватизации.
Не представляю, как уложиться в пристойный объём, рассказывая о лете, о моей дачной эпопее. Пожалуй, то была главная часть жизни в смысле социализации, обучения строить отношения и общение. Давайте посчитаем: дачная Эпоха началась в 1973 году и длилась десять лет. Три месяца каждый год. То есть, полных два с половиной года. Если учесть, что иногда срок житья на даче ужимался до двух месяцев, смело скостим полгода. Итого: речь идёт о двух годах. Всего лишь! Но это важнейший период моего взросления, именно так я его оцениваю.
В дачной жизни со мной произошёл один очень плохой случай, печальный эпизод, болезненная история. Одно лето, даже один месяц лета. Было ужасно… Но только раз. Всё остальное – сплошной восторг.
Хочу сразу отделаться и написать про дурное.
1975 год. Бойкот! Первый в моей жизни. Бойкот, объявленный мне нашей детской компанией.
История такова. Девочка Катя (ваша покорная слуга) была безусловным неформальным лидером. Слишком безусловным и слишком авторитарным. Меня все должны были слушаться и делать так, как я говорю. Собственно, и в школе я была лидером, правда, формальным: командир «звёздочки», командир отряда. Но в условиях учебного заведения «королевство маловато – разгуляться негде». Все, в том числе я, при деле – учатся, свободного времени катастрофически мало. К тому же какое может быть «правление» под приглядом-то учителей?
Дачное раздолье – другое дело!
Что же «тиран» давал «народу» за покорность? Развлечения, игры, которые я без устали придумывала. Устраивала концерты и спектакли – с репетициями и афишами, всё, как положено. Травила байки, развлекая «паству», доводя либо почти до слёз (умела я пугать, сочиняя «страшки»), либо смеша до икоты (жаль, что дар комика-стендаписта потом исчез напрочь). Моё требование к «народу» было простым: послушание. Тем более, если они сами ничего не могут предложить.
Вела я себя неправильно! Так нельзя было. Но вот ведь какая штука… Мне никто и никогда не говорил, что я не имею ни малейшего права «строить» людей. Напротив, мама, рассказывая о себе в детстве, всегда подчёркивала, что была главной, все её слушались. Я мечтала быть, как мама, и хотела, чтобы она мною гордилась. И я таки стала такой же, какой, по воспоминаниям, она была в своём детстве.
Вся детская свора толпилась возле нашего дома с утра до вечера. Без меня ватага не шла гулять и покорно ждала, сидя на ступеньках нашего крылечка, когда их «королева» изволит позавтракать. И стоило «королеве» выйти, как много пар детских сверкающих глаз уставлялось на неё и нестройным хором звучал вопрос: «Что будем делать?». «Королева» важно следовала по одной ей известному курсу, «свита» брела следом, а «королева» решала, куда вести заблудший и такой преданный ей народ.
Мне было восемь, девять, десять. Естественно, «королева» наглела. Потому что не нашёлся ни один взрослый, который объяснил бы девочке, как правильно быть настоящей королевой. Что такое ответственность силы, ответственность власти, благородство и умение уважать тех, кому не дано того, чего тебе отсыпано с горкой. Может, им другое дано, ничуть не менее и даже более важное и прекрасное? Что ты о себе вообразила, девочка!?
А девочка просто хотела быть такой же, как её самая лучшая в мире мама. И видела, что мама гордится «королевским» положением своей дочери.
Разумеется, однажды этому должен был прийти конец. Достаточно было появиться другой девочке, на год постарше, которая сначала попыталась «свергнуть» меня в честной борьбе, то есть, предлагая своё, тоже стараясь фонтанировать идеями и стать центром внимания. Но увы! У той девочки, кроме возраста, не было никаких преимуществ. У неё ничего не получалось – ни страшно, ни смешно, ни интересно.
И тогда она организовала самый обычный народный бунт. Когда меня не было, девочка объяснила «народу», что я – деспот, всех унижаю, над всеми издеваюсь: «она воображуля и считает, что имеет право командовать».
- А-а-а, вон оно как! – возмутился «народ», ещё вчера о такой стороне дела и не помышлявший. – Ну, тогда мы её…
Так всё и получилось. Меня бойкотировали, а сами скучали, играя в карты, пока (кстати, довольно быстро) не перессорились и между собой тоже. И бродили мы по нашим дачным местам в одиночестве или парочками, избегая друг друга, тоскуя и не понимая, что же всё-таки произошло и кому от этого стало лучше?
В сухом остатке выигрыш достался мне. Я получила колоссальный жизненный опыт, который, с одной стороны, здорово шарахнул по нервной системе, но с другой – поставил на место мозги. То есть, сделал то, что должны были сделать родители – мягко, деликатно, профилактируя беду.
А беда всё же пришла: меня закидывали камнями, когда я шла в одиночестве. Бойкот вышел не такой уж безобидный. Та девочка, что на год старше, оказалась довольно жестокой, поэтому слово «беда» к случившемуся вполне применимо.
В те каникулы со мной на даче жили родственники. Так иногда бывало: когда маме не очень хотелось торчать всё лето за городом (и я её понимаю), меня «пасла» детная, но бездачная родня. Было весело: со мной жили братья, сёстры. Правда, все сильно младше, потому дружбы не получалось, в мою компанию они не вписывались. Но всё равно было хорошо.
Так вот, в тот нелёгкий летний период 1975 года со мной в Мамонтовке как раз жили дядя, тётя и их дети. И тётя однажды увидела, как я бегу, а в меня летят камни. Нет-нет, я не жаловалась и понятия не имела, что тётя бросилась на переговорный пункт – звонить маме в Москву.
Отдаю должное матери: она моментально приехала. Примчалась разруливать ситуацию, и уж как могла, так и разруливала. Нынче понимаю, что все её действия оказались довольно бездарными, как бездарно она воспитывала меня, что привело к самой проблеме. Но всё же, что могла, то сделала, за это ей большая благодарность: хотя бы раз в жизни я не почувствовала себя совершенно одинокой и брошенной в страшной ситуации и с удивлением отметила, как в кои-то веки при возникшей у меня огромной неприятности мама «взяла под крыло».
Или она поступила так, потому что родня оказалась в курсе и не поняла бы иной материнской реакции? Нет, это не цинизм с моей стороны, а всего лишь холодное препарирование случившегося с использованием знания обо всей прошедшей жизни и сравнения тех или иных событий. Мама бросилась помогать! Оˊкей, отлично. Но так было лишь раз в жизни и именно тогда, когда о беде знало слишком много людей, а самое главное – родственников, видевших страшную для них картину: девочку забрасывают камнями. Можно ли повести себя иначе при подобном раскладе? Вот я и думаю уже сколько лет. Ведь в прочих, отнюдь не менее болезненных для меня ситуациях, про которые просто никто из посторонних не знал, она не реагировала никак. Будто я табуретка, которая издала какой-то звук: на неё, на табуретку, удивлённо посмотрели, но через мгновение забыли. Мало ли, скрипнула ножка, бывает. Вот какой была нормальная реакция в нашей семье! А в то лето – исключительной.
И всё же я в какой-то степени благодарна случившейся истории. Десятилетняя девчонка сделала немало правильных выводов. Во-первых, я больше не претендовала на королевские лавры. Нигде. Никогда. Во-вторых, научилась внимательно приглядываться к друзьям и подругам, быть с ними и осторожной, и даже настороженной. В подростковый период это превратилось слегка в паранойю: у меня случались моменты, когда абсолютно всех друзей я подозревала в потенциальном предательстве и побаивалась их. С годами страх ушёл, настороженность осталась. Так я и не смогла больше никогда никому доверять до конца, что, между прочим, абсолютно правильно. И намного было бы хуже, если б урок был преподан судьбой в более взрослом возрасте и в более серьёзной ситуации. Если б я продолжала «королевить» и дальше, то однажды могли случиться камни намного крупнее и страшнее, а мне было бы уже куда труднее переделывать себя, подстраиваться под людей и правильно социализироваться. Чем позже, тем хуже, сложнее. Конечно, самое правильное – предупреждать подобные эксцессы воспитанием, родительскими объяснениями, но – увы, не мой вариант. Я должна была пройти через град камней, чтобы многое понять. Иначе не доходило, и некому было разъяснить, помочь… да правильно воспитать, господи!
Всего через полгода, в зимние каникулы, в канун нового 1976 года, мама использует против меня ту же самую тактику – тактику бойкота. Аж на целых две недели. У детишек научилась? Спасибо, хоть камнями не побивала дурную дочь. И в этом случае имевшийся горький опыт не мог ничем мне помочь, к сожалению.
Два бойкота за полгода – перебор.
Тот детский конфликт – единственное печальное, о чём я могу сказать, вспоминая дачу. Всё остальное – восторг!
В восемь-девять-десять лет нашим любимым занятием были игры в увиденные французские или итальянские фильмы. О, местный кинотеатр «Октябрь» радовал детвору демонстрацией уже сошедших со столичного экрана кинолент производства западных стран. Один «Фантомас» чего стоил! А «Зорро»! А «Анжелика»! Во всё это мы потом играли, придумывая собственные сюжеты и новых персонажей. Воображая, что виллы и дворцы
