ещё четверть часа. Затем мы с папой прощались, он шёл на работу (новая квартира была в «правдинском» доме, недалеко от издательства), а я топала в новую школу. Полумёртвая.
Новая школа оказалась нормальной, я напрасно боялась встречи с новыми одноклассниками (дико боялась злых детей после истории с дачным бойкотом), но они оказались, как сейчас выражается молодёжь, очень даже «кул». Мой первый приход в класс, сопровождаемый словами учительницы «к нам новенькая», был встречен бурными аплодисментами и криками «ура!». Что подправило моё тухлое настроение.
После уроков я топала к папе на работу, где он кормил меня обедом в издательской столовой. Потом ехала на троллейбусе в новую музыкальную школу, которая мне активно не понравилась. Затем возвращалась к папе, и если он ещё не заканчивал, то садилась в его кабинете делать уроки.
Обратная дорога домой тоже казалась кошмаром: дико уставшая, сонная, на мне весь день эта чёртова школьная форма, а ещё предстояло доделывать уроки среди пакующихся узлов и чемоданов часов эдак в десять вечера. С утра – всё сначала.
Те три недели вымотали невероятно! В день переезда я думала, что сегодня, наконец-то, кошмар закончится навсегда. Была в этом уверена, ведь больше не придётся мучиться по утрам и вообще…
Но, как оказалось, безмятежности уже не вернуть, покой ушёл из жизни навсегда. Почему-то утренняя тошнота закрепилась и никуда больше не уходила, прилепилась ко мне на долгие годы. А новая музыкалка с добавкой переполненного зимнего грязного транспорта заставила меня впервые сказать родителям:
- Хочу бросить. Не настолько мне нравится заниматься музыкой. Если честно, то совсем не нравится.
- Это не тебе решать! – тут же парировала мама. Таким голосом и столь моментально, будто ждала чего-то подобного и была готова, держа нужные слова под языком и сразу взяв верный тон. – Ты никогда не бросишь музыкальную школу, запомни. Ни-ко-гда. Даже не думай об этом.
А я думала и очень много. Несколько лет, до самого конца, только об этом и думала. Хотя бы потому, что у меня появлялись другие интересы и пристрастия.
…Мечтала о секции настольного тенниса! На даче выяснилось, что для своего возраста и для самоучки я играла великолепно.
…Мечтала о плавании! Не знаю, были у меня способности или нет, но то, что я этого хотела до умопомрачения, это точно.
…Мечтала о танцах – хоть каких, пусть в Доме пионеров, пусть самых жалких кружковых! Лишь бы танцевать.
…Мечтала о театральной студии – пусть самой завалященькой, хоть при домоуправлении, но мне безумно хотелось играть, изображать, участвовать в настоящих спектаклях!
…И совсем не мечтала быть пианисткой, тем более, что к тому времени стало очевидно: нет у меня особых талантов. И музыкальным работником, то есть, учительницей музыки для несчастных детей, которых заставляют долбить гаммы, я тоже не хотела быть, хотя мама как-то весьма упрямо прочила мне именно эту стезю. От одной лишь мысли о подобном будущем моя кожа покрывалась метровыми мурашками ужаса.
На все попытки донести до матери, что я хочу заниматься чем-то другим, слышала лишь одно:
- Да ради бога! Но только плюс к музыкальной школе и чтобы не пострадали учёба и отметки. А как другие дети? И в музыкальную школу ходят, и в спецязыковой учатся, и ещё в какие-нибудь кружки успевают, при этом – отличники. Я прекрасно знаю примеры, нечего валять дурака!
Ох, уж эти мифические «другие дети», которым я тогда искренне желала адской жаровни! Пойти ещё в какой-нибудь кружок или секцию в дополнение к музыкалке? Нет, я трезво оценивала свои силы. Что-то со мной происходило такое, отчего энергии и так на всё не хватало. Тошнота, головные боли. После прошлогоднего маминого бойкота стала до ужаса бояться отметок и из-за страха, кажется, поглупела. Иногда ловила себя на том, что настолько сосредоточена на желании усвоить всё, о чём говорит, к примеру, учительница математики, и так боюсь не понять, настолько напряжена из-за этого, что уже почти не слушаю, то есть, потеряла нить и таки выпала из процесса понимания! Начиналась паника. Из-за паники мозг вообще отказывался работать, мне казалось, что я тону в каком-то болоте, а вокруг меня звучит китайский язык – я ничего не в состоянии понять и усвоить!
Дома более-менее разбиралась в материале, изредка просила помощи отца… Весьма редко, лучше было обращаться к моей новой очень умной подруге-отличнице, папа иногда тоже не «тянул». А потому раздражался.
Словом, шаг за шагом учёба превращалась в кошмар. Хотя я продолжала быть почти отличницей, уж по крайней мере одной из лучших учениц в классе. Чего мне это стоило – о-о-о! Никакой былой лёгкости в учении не осталось. Из-за ощущения неуверенности в себе страх увеличивался, ухудшалось самочувствие, усиливались тошнота и головная боль – и так по кругу: хуже усваивала и понимала материал, даже память начала страдать – мне стало тяжелей запоминать то, что нужно было просто задолбить – формулы, теоремы и прочее. Происходящее не касалось русского языка, который давался на щелчок пальцев, не касалось литературы, истории, английского. В общем, с гуманитарными предметами всё шло оˊкей. Если бы в школе были только они…
Поскольку я до одури боялась отметок, то до полуобморока стала бояться учителей. Страх поселился во мне навечно и начал проделывать с моим организмом свою разрушительную жестокую работу.
Я ещё не знала, что это всё появилось в моей жизни на долгое-долгое время. Не буду растекаться мыслями по древу, лишь иногда напомню о том новом и ужасном, что с годами прибавлялось и медленно убивало меня. Новое и мучительное стало на всю жизнь обычным фоном настроения и самочувствия. Даже когда всё было хорошо, казалось, что это самое «хорошо» держится на тонюсенькой ниточке, на паутинке и вот-вот оборвётся. Страшно…
Музыкальная «карьера» тоже пострадала. Теперь моё тело было зажато до состояния полена – спина, плечи, руки. Кто знает, тот понимает, что быть, как Буратино до рождения, и хорошо сыграть на фортепиано абсолютно нереально. А уж если музшкрабина постоянно орёт до визга и слюнявых брызг да ещё чувствительно лупит по пояснице или кистям рук, тут вообще не до музыки.
Мои ладони навсегда сделались ледяными и мокрыми (что я только ни предпринимала, чтобы с этим справиться, но всё напрасно), кроме того, начался абсолютно невыносимый и реально мешающий жить тремор. Вот и попробуй сыграть такими руками этюд Черни в темпе престо!
В общем, всё летело к чёрту.
Одна маленькая грустная деталь. Всё детство я мечтала о занятиях плаванием. У «Правды» был свой спорткомплекс, где, разумеется, располагался хороший 25-метровый бассейн. И ещё из Останкина мой папа иногда по выходным ездил с моим братом туда поплавать – работники издательства могли приводить членов семей. Меня же никогда с собой не брали.
Когда мы переехали на Бутырку, брат уже был совсем взрослый, его не нужно было никуда «водить», а бассейн теперь находился в пешей доступности. Но одних детей туда не пускали. Папа ни разу не повёл меня поплавать. Думаете, я не просила?
Просто вспомнилось. Может, поэтому я теперь практически не вылезаю из бассейна, плаваю почти каждый день уже много лет?
Но вернёмся к хорошему, что помогло выжить – мы же для этого здесь сегодня встретились. Я не преувеличиваю: речь идёт о том, что спасло меня от очень серьёзных «глупостей», слишком часто приходивших в юную больную голову.
НОВЫЕ ДРУЗЬЯ И КОНЕЦ 70-Х
Девчонки в новой школе оказались отличные! Те, кто сразу ко мне отнёсся по-доброму, легко стал со мной общаться и запросто принял в компанию – просто супер-девочки! Именно они здорово облегчили тяжеленный период адаптации, а, точнее, привыкания к новому миру, к пришедшему, увы, навсегда весьма некомфортному состоянию души, да и тела тоже.
Их было много (скрывать настоящие имена нет ни малейшего повода): целых три Лены, Марина, Наташа, Таня, Света и, конечно, умнющая, интеллигентнейшая Олечка. Она осталась в моей дальнейшей жизни очень надолго. Я по сей день её нежно люблю, и из-за неё у меня разрывается сердце. Но это уже не моя жизнь, не моя биография, поэтому умолкаю.
У нас образовалась прекрасная компашка. Я чуть было ни «закоролевила» снова, потому что с такими девчонками – лёгкими, доброжелательными и отзывчивыми – мне сразу захотелось что-нибудь, как сейчас выражаются, «замутить». Но, к счастью, вовремя себя одёрнула, мысленно рявкнув «Помни Мамонтовку!». До конца задавить лидера в собственной натуре не получилось, поэтому я всё же лезла на рожон, стараясь организовать друзей на что-нибудь интересное – пойти ли в кино (поехать в неблизкий кинотеатр на двух транспортах – «там же клёвый фильм показывают!»), «пострелять билеты» у театра, вечеринку ли с танцами на дому устроить – неважно. Хотелось действовать, жить, пёрло из меня, иногда-таки выплёскивалось.
Но всё же я изо всех сил держала себя в рамочках, не позволяя верховодить. Хороший был период в этом смысле, полезный: я успешно (хотя не безболезненно и в полном одиночестве, исключительно самостоятельно нащупывая в зыбкой почве верный путь) отрабатывала навыки лидерства без тиранства и авторитаризма. И у меня получалось! Жаль, что потом в жизни это почти не пригодилось, потому что поломалось всё остальное… Но сейчас о хорошем!
Ни одной ссоры за годы учёбы на Бутырской! Ни одного серьёзного конфликта! Может, по мелочи что и было, но уже и не припомню. Была только дружба, которая «строить и жить помогает».
Вторая половина 70-х. Странное время. Объективно ужасное: застой – не просто удачное слово, а пустеющие магазины, выбитые во всех подъездах лампочки, тёмные улицы, непролазная грязь на дорогах, валяющиеся в разных местах тушки алкашей, полный маразм в политических речах-кричалках-воззваниях-лозунгах, изо всех сил пропагандируемая ненависть к Западу, измерение сантиметром длины юбок на входе в школу – и прочее, прочее, утомишься перечислять.
И в то же время… сейчас напишу крамольное с либеральной точки зрения. Кое в каком смысле тогда было куда лучше, чем сейчас, если иметь в виду самосознание людей, политическую ситуацию и настроения в обществе. Люди давно понимали, что они все «играют в игру», искренних фанатиков строительства коммунизма было минимум, над ними откровенно смеялись, а тех, кто, будучи циничной мразью, пролезал в номенклатуру, ни разу не веря ни в какие «идеалы», а просто упрямо прокладывая себе карьеру, ненавидели, презирали и побаивались. Большинство людей (где вы все теперь, вы же были нормальными?) ни минуты не верило ни в коммунизм, ни в то, что США мечтает уничтожить мир ядерными ракетами («зачем это им, им же хорошо живётся!»), ни в голод простого люда в Европе, ни в то, что советский народ живёт лучше всех на свете. Ни дети, ни взрослые не относились к подобным заклинаниям всерьёз, горько посмеивались, «травили» политические анекдоты, в голос ржали
