растерянности, как правильно поступать, как верно воспитывать, какие слова говорить, чтобы не испортить своему малышу всю последующую жизнь.
Происходившее в политике радовало, обнадёживало и в то же время было ужасно интересным. Железный занавес с диким скрежетом валился набок, свежий ветер дул с той стороны сильнейшим сквозняком, от которого перехватывало дыхание – было весело! Появилась огромная надежда, что моей девочке предстоит жить совсем в других условиях, и это не могло не окрылять. Я поверила, что её поколению достанется в наследство новый, совершенно прекрасный мир и к тому же весь – заграница ведь больше не другая планета!
Как и многие, я с восторгом ждала XXI век – эпоху научных прорывов, победы над страшными болезнями, торжество всеобщего гуманизма и просвещения. И никаких войн. Господи, как грустно сейчас вспоминать! Всё сбывается почти с точностью до наоборот. В активе «прекрасного» нынешнего века, пожалуй, лишь виртуальная реальность, интернет и ещё кое-какие технические прорывы. Всё остальное, увы…
Ах, наши посиделки с друзьями в те прекрасные в своей наивной вере 80-е – вот, что вспоминается с восторгом! Мы говорили и говорили, часами не могли наговориться, забывая даже пить вино, стоявшее на столе - нам и без вина было интересно, горячо и волнующе. Мы обсуждали всё мироздание в целом и нашу страну, нашу историю, в частности. Взахлёб спорили о боге и науке, об искусстве и правде, о прошлом и будущем, о том, что произошло в переломном XX веке и каким дивным станет следующее столетие.
Мы смотрели фильм «Назад в будущее» и не по одному разу. Собственно, ровесникам я могу больше ничего не объяснять, правда? Наши знаковые 1985 год и 2015-й. Фильм весёлый, комедийный, приключенческий, но мы же умудрялись, отсмеявшись и обсудив кино (Марти, профессора, машину «делориан»), плавно перейти к нашим реалиям через призму фантастического сюжета. И начать фантазировать про 2015 год. Который сегодня уже прошлое, а тогда казалось, что дождаться его вообще почти невозможно!
Нам бывало трудно закончить болтовню, трудно расстаться. Мы были очень молоды, почти все начитаны, многие неглупы и жили в потрясающе интересное переломное время. Нам фантастически повезло!
При этом мы не забывали «задачу», стоявшую перед нами: пересмотреть все доселе неведомые нам фильмы мирового экрана. (Тем временем, наши крохотные дети спали в соседней комнате, наигравшись друг с другом. Бывало, что мы их «сдавали» бабушкам и тогда наслаждались полной свободой на целые сутки!)
Кстати, абсолютно убеждена, что лучшее американское кино второй половины прошлого века – из 80-х. Это я, как «эксперт», потративший годы и годы на просмотр всего голливудского золотого фонда, утверждаю. Впрочем, кое-какие исключения делаю для некоторых лент 50-х, 60-х и 70-х. Но в целом…
Наши встречи-посиделки случались не так часто, как хотелось бы, зато всегда были долгими и потрясающе насыщенными: успевали и кино посмотреть, и обсудить все мировые проблемы, а также события литературы и современного театра. Например, тогда был очень популярен спектакль театра Ермоловой «Говори…» - абсолютно перестроечная вещь. Конечно, мы его видели. И говорили, говорили – делали именно то, к чему плакатно призывала постановка.
Друзья… У меня их было немного – настоящих, любимых. Олечка, Галочка с мужем Юрой, вот, пожалуй, и всё. Полно приятелей, но это ради той самой ширмы – чтобы быть, как все, как надо, как принято. Они, многочисленные знакомые, не были мне нужны, если честно. Ведь моя жизнь в норке, а туда много народу не войдёт. Для общения и отношений мне хватало совсем небольшой компании. Но это шло вразрез с некими бытующими представлениями, понятиями.
Мои родители и очень многие вокруг гордились огромным количеством людей в своей жизни, вечно звонящим телефоном, постоянным суетливым выбором, к кому идти встречать Новый год, потому что сразу сто приглашений. Такое считалось как бы нормой, показателем того, что ты – достойный человек и правильно живёшь.
Мне же хотелось «камина и камерности». Но надо было играть в игры, и я в них играла. Делая вид, что и у меня, к примеру, есть шквал общения и дружб. С этой целью я держала в близком кругу всяких знакомых и приятелей, в которых вовсе не нуждалась. Зато телефон звонил часто, и иногда приходилось выбирать, где встречать Новый год (а я ведь хочу дома, только дома!).
Надо так: чтоб ко мне в дом пришли толпы людей и не хватило стульев, а потом всем про это рассказывать – собственно, это главное. И я многое делала в этом смысле, поддерживала неинтересные связи только во имя игры, чтобы «казаться». Если откровенно, то получалось у меня плоховато, и по этой причине я переживала. Не потому, что нет «армии друзей» в нужном количестве, а потому что я «не так» выгляжу в глазах окружающих. Это мешало. Не могу сказать, что ужасно портило жизнь, но иногда напрягало, булавкой кололо в бок, отвлекало от главного, от важного, раздражало. Что было, то было.
Но в целом вспоминаю ту пору как хорошее время. Да, потому что молодость! И она совпала с объективно удивительным периодом.
Несмотря на то, что я была целиком и полностью поглощена материнством и обустройством своей «норки», на меня не могло не подействовать закипающее вокруг нечто! И в Алискины полтора годика я стала потихонечку и помаленечку пытаться бочком протолкнуться в журналистику. Брала интервью, писала заметки и «проблемные» актуальные материалы для «Комсомолки», для «МК», для «Вечёрки». Делала первые робкие шаги, часто совершенно неумелые. С ужасом вспоминаю некоторые свои давнишние материалы. Спасибо опытным редакторам, работавшим со мной, которые терпеливо показывали, что не так. Часто всё было не так! Впрочем, я быстро училась и дважды одну и ту же ошибку не совершала.
Нельзя назвать мою тогдашнюю деятельность в полном смысле слова «работой», но время от времени я получала гонорары. Настоящая работа начнётся в 1992 году, а несколько лет перед этим – пристрелка, накопление опыта, попытка сориентироваться в нелюбимой ещё в недавнем прошлом профессии. Ситуация в эти годы стремительно менялась, журналистика преобразовывалась на глазах, поэтому моё отношение к ней тоже трансформировалось. Эта деятельность казалась теперь не просто интересной, но важной, полезной, меняющей реальность. Всё больше задумывалась о том, что хочу писать, и мой интерес лежит именно в области журналистики. Так что, конец 80-х – начало медленного, постепенного осознания своего места в жизни, своего призвания.
Замечу ради справедливости: так и не стала российская журналистика чем-то настоящим, достойным, такой, какой она бывает в лучших своих образцах на Западе. Пик развития настоящей журналистики пришёлся, разумеется, на 90-е. Помню, тогда те, у кого я брала интервью, и просто случайные люди ко мне относились с уважением только за то, что я журналист. Но с возвращением покрестившейся чекистско-большевистской власти эта профессия (недаром её называют второй древнейшей) почти мгновенно и почти повсеместно деградировала, вновь став тем, чем и была недавно – прислугой, лакеем власти и клиентоориентированной проституткой, как в «добрые» советские времена. Если и осталось что-то похожее на западную журналистику, то только на ту её часть, что зовётся жёлтой, таблоидной. О последних «могиканах», которые сохранили свои честь и достоинство, не буду и напоминать – их считаные единицы, а их голоса почти не слышны.
Теперь для моего уха слово «шлюха» куда приятнее, чем слова «российский журналист».
И хватит об этом.
В конце 80-х привыкла работать с диктофоном, насобачилась задавать вопросы на интервью, да много чему научилась в те несколько лет. Все периодически полученные навыки, эпизодически накопленный опыт в дальнейшем очень пригодились. Взрослая женщина, вылуплявшаяся из юной отшельницы, выстроившей себе надёжную «норку», начала всерьёз интересоваться политикой, обществом в целом и всем происходящим вокруг. Я менялась. Вместе с миром вокруг меня.
Впрочем, броситься в пучину активной деятельности, начать работать в полную силу не могла и не хотела: маленькая Алиса была для меня в безусловном приоритете. Ничего за её счёт! И это никакая не жертва с моей стороны, потому что дочь была мне дороже любой карьеры и интереснее других самых интересных занятий. Поэтому я никуда не торопилась и не пришпоривала события. Пусть девочка растёт спокойно. Мама рядом, мама никуда не денется. И жизнь ведь тоже никуда не денется!
Когда Алиса повзрослела достаточно для того, чтобы смотреть телевизор, когда сказки, которые ей читали, усложнились и стали более драматичными, у неё вдруг появился особый вопрос, который она задавала всякий раз, когда сильно переживала за героя книги (фильма, мультика), если с ним происходило что-то страшное или грустное. Дочка обращала на меня встревоженный взгляд огромных глаз и чуть дрожащим голоском спрашивала: «А у него (неё) есть мама?» И так продолжалось долгие годы. Понимаете? Для неё наличие мамы – это обещание счастливого конца, безусловное спасение персонажа, с которым всё будет хорошо. А если мамы нет, то беда. Часто я садилась с ней рядом, обнимала встревоженного ребёнка, и мы начинали обсуждение проблемы присутствия-отсутствия мамы героя, за которого у Алисы болела душа. Всякий раз, если мамы не предусматривалось, а дочка дико переживала, я старалась её успокоить. Но признаюсь честно: сердце моё ликовало! По сей день считаю такое направление её мысли своей успешной сдачей одного из экзаменов на звание мамы.
И всё равно, как мать, я накосячила, увы, предостаточно. Поэтому каждой своей материнской победе радуюсь, каждую помню, их не так много. Счастливая малышка, уверенная, что у неё всегда есть надёжный тыл, обожающая мама, которая никогда не предаст и не подведёт – одна из них. Пример достигнутой мной цели.
Тогда же я ринулась в пучины собственного прошлого, вспоминая, а не было ли чего-нибудь подобного у меня. Нет, никогда у меня, маленькой, не возникало такого вопроса – есть ли у несчастного персонажа мама, где она, когда придёт и спасёт. Не-не, я всегда рассчитывала, переживая драматический сюжет сказки, на чудо, на доброго волшебника, на фей, на что угодно из потустороннего. Но что наличие мамы может исправить ситуацию, помочь и спасти, даже в голову не приходило.
Я была в переходном возрасте – от юности к взрослости. Внутри меня всё менялось, как и вокруг в стране, в политике, в общественной жизни. Может, только у меня не так быстро, но ведь этим процессом не руководил никакой генеральный секретарь целой КПСС! Всё сама и в молчаливом одиночестве.
Помните про тот первый кайф, который я словила, когда была вдалеке от всех родных и даже от любимого мужа – осенью, в подмосковном пансионате, среди украсившихся первым снегом сосен? Это чувство стало приходить ко мне довольно часто и с разной степенью воздействия – то вдруг
