тогда могла понемножку есть? Кажется, шоколад и сыр, если не ошибаюсь. А вот минералку точно помню: бутылка и стакан стояли рядом с кроватью на журнальном столике.
Так странно, что при тошноте и головокружении мне было хорошо. Ни в сказке сказать, как хорошо! То есть, физически я себя ощущала паршиво, но психологически буквально летала по раю. Слушала радиопостановки, пила минералку и улыбалась. Чему, кому? Может, тому, кто рос во мне, кто, будучи только зародышем, уже решительно вносил правки в жизнь, в график и планы, но я за это абсолютно не злилась. Напротив, радовалась: проявляет себя будущий человечек, заявляет о себе – надо же, хулиган нахальный!
Никто меня не навещал, даже когда мужа отправили в командировку на несколько дней, телефона дома ещё не было, никто не беспокоил своей тревогой о моём самочувствии. А была ли она, эта тревога? Не знаю. Теперь уже никогда и не узнать.
И СНОВА ОЖИДАНИЕ
Когда токсикоз отступил, началось самое прекрасное в мире ожидание. Как и положено, я чуть ни каждый день разглядывала в зеркале свой живот, но он не торопился расти, что было немного обидно. До самого конца был маленький животик – не по срокам, хотя Алиска родилась, как говорится, кинг-сайз. Возможно, мои упорные занятия физкультурой, танцами, качанием пресса не прошли даром: до девятого месяца далеко не все окружающие вообще замечали моё положение – при том, что я была худенькой.
Пыталась разными способами вычислить, кто же у меня будет – мальчик или девочка. Честно признаюсь: с самого начала хотела только девочку. Всегда. Переживала, что ж делать, коли родится мальчишка? Вспоминала любимого племянника и успокаивалась.
Всё лето провела в городе. Дачи для меня уже не было два года. Как я рассказывала, после рождения племянника, папа, по желанию невестки, взял другую казённую дачу – в Сходне, где было на одну комнату больше, можно было топить котёл и нагревать воду, даже ванна имелась. Мне места там не нашлось. Пару раз мы с мужем приезжали в Сходню, где нам совершенно чётко дали понять, что вовсе не рады такому повороту событий. Когда я робко (я, дочь человека, которому выделена дача, робко!) высказала желание пожить за городом ради свежего воздуха ввиду беременности (в прошлое и позапрошлое лето не посягала ни разу!), невестка нервно так протараторила:
- Конечно, приезжай, правда, в этой комнате живёт бабушка, в этой мы с малышом, а на террасе спит твой брат, когда приезжает с дежурств. Но мы что-нибудь придумаем…
Как-то тревожно стало, что они могут придумать. Может, уложить меня в ванну, может, где-то на полу дерюжку кинуть. Тогда же было строго указано, чего нельзя брать в холодильнике. Если честно, чувствовала я себя там весьма скверно: всё время дёргалась, как бы чего не сделать неправильно, прикоснуться к тому, к чему нельзя, пойти туда, куда запрещено. Словом, не стала я ездить на эту «нервную» дачу – оккупирована так оккупирована.
В своё время беременной невестке очень нужно было «дышать кислородом», и в Мамонтовке она им дышала, сколько хотела, что всячески поощрялось моей роднёй. Там не было горячей воды и комната всего одна плюс маленькая терраска, но как-то все устраивались, никто никого не шпынял. В Сходне же царили строгие порядки во имя интересов семьи брата, и порядки эти изо всех сил выпихивали нежеланных квартирантов.
Больше меня там не видели. И никого не волновало, что мне тоже, наверно, необходимо дышать кислородом по той же самой причине, что и в своё время невестке. Ни мама, ни папа ни разу об этом даже не заикнулись.
А я всё равно дышала! В Воронцовском парке, где много гуляла. И не жалела о Сходне ни капли – по правде говоря, вред от нервной жизни рядом с недоброжелательными людьми, скорее всего, перекрыл бы пользу свежего воздуха. Да и Сходня по сравнению с Мамонтовкой мне не нравилась.
На дачу мы с Алиской впервые попадём в 1990 году, когда родственнички уедут в Израиль. Папа вернёт назад Мамонтовку, где, в итоге, проведёт много-много летних сезонов моя дочка.
Лишь одна печаль все последующие годы будет немного омрачать моё пребывание в Мамонтовке: на сей раз отцу выделили другую дачу, хотя на том же участке, но далеко от нашей прежней. И всякий раз я с тоской и грустью смотрела на сине-зелёный домик, где теперь жила другая семья, но который остался родной приметой моего детства. До самого конца мне будет немного больно проходить мимо. Иногда я притормаживала и просто смотрела на ничем не примечательное, такое же, как прочие, строение, будто бы специально вызывая в душе сладкую боль воспоминаний. Так ни разу и не решилась подойти близко и прикоснуться к стенам – что бы подумали живущие там люди? А очень хотелось! И даже упереться лбом в шершавую деревяшку «финского» домика и сладко всплакнуть о детстве хотелось.
Алиса, как и я, проведёт своё летнее детство в Мамонтовке. Но первое и второе её лето мы проторчим в Москве: Сходня всё ещё оккупирована, нам с дочерью там нет места.
И что в той истории самое любопытное? Абсолютно все, в том числе я и мой муж, воспринимали происходящее как нечто нормальное. Сейчас, спустя сто лет, полностью абстрагировавшись от давних переживаний, рассматриваю ту ситуацию и, честно говоря, мне не верится, что все мы так странно реагировали. Почему никого не трогала вопиющая несправедливость? Но самое поганое, что я сама относилась к этому спокойно, считая, что, мол, всё правильно – есть «чистые» и «нечистые» и легко согласилась быть из вторых. До какой же степени я себя не уважала, что ни разу даже вопроса никому не задала: а не офигели ли вы, ребята, часом? Моя дочь имеет такие же права на дачную жизнь, извольте подвинуться! Нет. Два года молчала в тряпочку. Алиса осваивала природу в Воронцовском парке, спала в колясочке в тени деревьев, а я сидела с книжкой на пеньке под кустом.
Единственное, что смягчает воспоминания о поведении той наглой шоблы: моей семье вовсе не было плохо, я так вообще ловила кайф от материнства, летнего парка и всего происходящего. Специально оставляю за скобками тогдашнюю дочкину болячку. История эта была уж больно тяжёлой, об этом я много рассказывала, а сейчас хочется сосредоточиться на хорошем, страшное осталось позади.
«Беременным» летом 1987 года в парке-спасителе я нагуляла много километров, обсидела все скамеечки, накормила тысячу раз всех уток в пруду.
И, разумеется, очень скрашивали мою жизнь постоянные созвоны и встречи с моей Галей, которая «догоняла» меня в беременности. Двушка – самая бесценная для меня монетка того периода, ведь звонила ей всегда я и из автоматов: в нашей новой квартире телефона не было до лета следующего года. Мы с Галей встречались, гуляли в парках, мерялись пузиками и бесконечно обсуждали наши «беременные» проблемы и радости. Иногда с мужьями ездили друг к другу в гости. Как было хорошо!
Наверно, это один из самых прекрасных, счастливых, хотя и непростых периодов моей жизни. От самого начала до самого конца – любимый, необыкновенный, очень перестроечный год.
«ОСЕНЬ, В НЕБЕ ЖГУТ КОРАБЛИ…»
Пришла потрясающая осень – тёплая, солнечная, яркая! Сентябрь – почти летний, но с позолоченной кроной деревьев, начало октября поразило синим-пресиним небом, безветрием и изумительной красотой: деревья пылали бордово-красно-жёлтой, очень нехотя осыпающейся листвой. Каждый день приближал меня к чуду, хотя всё-таки было страшновато. Уже знала, что жду девочку и чувствовала себя счастливой вдвойне!
Последнюю пару недель перед родами меня люто тянуло на сладкое. Я покупала большой кекс с изюмом (рубль и десять копеек, если память не изменяет) и съедала его за один день. Постоянно хотелось шоколаду, конфет, булочек. Вот и не верь после этого в приметы! УЗИ часто ошибается, говорили многие, в том числе врачи. УЗИ-то, может и ошибается, а вот примета точно сработала.
После моего вранья в женской консультации о «сроках» и поправки врача не моё враньё (советские женщины понимают, о чём я), день родов мне установили 12 октября. Разумеется, никто точно знать ничего не мог, но в моей карточке была записана именно эта дата.
Рано утром 12 октября всё и началось, а к половине двенадцатого ночи закончилось.
И разверзлись небеса, и ударил гром, и всё перевернулось, моя жизнь изменилась навсегда. Можете сказать, что это естественно, у всех так происходит, когда рождается ребёнок. Да, конечно! Но я немного не о том, не о естественных переменах, происходящих в этих случаях.
Я имею в виду полный переворот сознания. На 180 градусов. Происходит новое понимание смысла жизни и переоценка всех, абсолютно всех ценностей. Речь о том, что в тот день родилась не только Алиса, но и новая я.
Когда я впервые увидела, услышала дочку, почувствовала её прикосновение, ощутила её запах, меня шарахнуло: я точно узнала, что такое любовь! Какова, однако, мощь окситоцина и прочих гормонов! Это, если с медицинской точки зрения. Конечно, меня тогда накрыла убийственной силы гормональная волна, но чувства спровоцировали лавину мыслей, размышлений, что является функцией сознания человека разумного, а не просто инстинкт. И чем глубже я вникала в суть происходящего со мной, тем сильнее становились чувства, тем больше крепла любовь. Огромная любовь к маленькому существу, которое я родила.
В родильном зале никак не могла налюбоваться на её личико, ручки, пальчики, глазки, которыми ангельское существо смотрело на меня. На меня! На свою маму!
- Какая красивая девочка! – услышала я от кого-то из врачей.
- Так ведь и мама красивая! – ответил другой голос.
Не было сил оторвать взгляда от смуглого тельца, и вдруг её завернули в пелёнку и попытались унести.
- Нет-нет! – громко захрипела я. (Голос был сорван от адского крика при родах, а ещё у меня полопались все мелкие сосуды на лице и шее, поэтому около десяти дней я выглядела жутковато, будто сделана из какого-то отделочного камня – белая-белая кожа с тонкими яркими прожилками лопнувших сосудов.)
- Что такое? – испугалась акушерка.
- Дайте ещё посмотреть!
Акушерка усмехнулась и снова открыла мне мою девочку.
- М-м-м! – застонала я от удовольствия и почувствовала, что сейчас разревусь от счастья. Несмотря на то, что роды у меня прошли довольно тяжело, тут же всё забыла и готова была взлететь! А, нет, не готова: дёрнулась было привстать и поняла, что не могу.
Меня зашили, отвезли на нужный этаж и, как водится, бросили лежать на тележке в холодном и тёмном коридоре. Было около часа ночи или полвторого. На мне накинута лёгкая пелёночка, лежу на резине, без подушки и одеяла, истекаю кровью, мне холодно до озноба, зуб на зуб не попадает, повернуться невозможно (велик риск сверзиться с узенькой тележки), всей спиной ощущаю, что почти плаваю в кровяной луже. Долежала так до утра, боясь пошевелиться.
Обычные прелести советского роддома, кто их не знает? Но я даже не испугалась, вернее, испугалась сильно потом, когда поняла, что
