самые удивительные в моей жизни сны, где больше всего мечтала и меньше всего отчаивалась. И очень много боялась!
Родительский дом, который они же, родители, превратили в разменную монету для шантажа и подкупа, когда других средств воздействия на близких и когда-то любивших их людей не осталось. Нынче прежняя Бутырка жива и «дышит» лишь в моих воспоминаниях. Сейчас для меня там чёрная дыра, холод, смрад и мерзость запустения. Место, где не может быть ни любви, ни счастья, ни надежд. Проˊклятое, преданное место. Очень жаль! Жаль, когда по твоей памяти проходятся в грязных сапогах, заплёвывая её. Огромный кусок прошлого не просто в ушедшем, он испохаблен.
Теперь я вспоминаю лишь ужасный, записанный всеми алкашами района подъезд с вечно разбитыми лампочками, страшную лестницу без света, адски вонючий мусоропровод на лестничной клетке и загаженные по колено, с сожжёнными кнопками и похабными надписями лифты, тоже часто тёмные и издававшие жуткие звуки при движении. Может, им тоже надоела такая жизнь и они хотели покончить с собой? Впечатление усиливалось периодической адской тряской, будто самолёт попал в болтанку, а не лифт едет вниз с десятого этажа. Вот такой он в моей памяти – родительский дом.
Если бы заранее знать, как всё сложится и получится в будущем, наверно, я не плакала бы в ту декабрьскую ночь накануне переезда. Или плакала бы ещё горше.
Переезд был, наверно, объективно тяжёлым, как любой переезд, но в двадцать один год да под весёлым адреналином в крови я вообще не помню, чтобы устала. Нам помогали друзья, кое-какие родственники, кроме моего брата, в очередной раз попавшего в вытрезвитель и отсыпавшегося после этого.
Мебель, «въезжавшая» в новую квартиру, в основном была родительской. Мать с отцом решили воспользоваться благоприятной ситуацией и обновить свою обстановку. Поэтому нам с мужем пришлось докупать не так уж много: кухню, софу, диванчик в маленькую комнату, стулья и ещё какую-то мелочь. Всё остальное имелось в наличии, чему я была несказанно рада: приятно переезжать в новую жизнь с чем-то знакомым, родным из старой. Во мне не было ни грамма барахольства или, как тогда говорили, «вещизма»: что есть, то и есть, и отлично, за чем-то лучшим гоняться не собираюсь.
Самое обидное, что гоняться пришлось за необходимым – за кухней, за кроватью. Всё это было проблемой купить в том государстве, абсолютно всё!
Гоняться пришлось мне. И вот почему.
Я осуществила своё намерение, ушла из библиотеки и устроилась в машбюро журнала «Крокодил». Между прочим, на зарплату начинающего инженера! При этом с разрешением печатать дома, приходя в редакцию дважды в неделю, чтобы сдать-получить работу. Всё шло, как я и хотела: работа выполнялась часа за четыре, не больше (у меня получалось печатать хорошо, без помарок, аккуратно и очень быстро), остальное время принадлежало мне полностью. Поэтому была прекрасная возможность утром и днём ездить в магазины в поисках «дефицита». А дефицитом тогда стало практически всё, и уж точно то, что нужно для нового жилья.
Именно я чудом «отхватила» польскую кухню «Зося». В другом магазине – стулья и банкетки (пришлось срочно срывать с работы мужа, потому что никак не получалось с ними справиться одной, а доставки в этом магазине не было – не спрашивайте, почему, не было и всё!). Кое-где приходилось предлагать деньги «сверху», и только тогда внезапно выяснялось, что товар, представленный на витрине, таки есть. Хотя почти у каждой вещицы стояла табличка «Нет в продаже». За «сверху» ситуация чудесным образом менялась.
По Москве носился маленький ураган – я металась в поисках того, чем нужно обустроить и украсить свой дом, который полюбила сразу же, как увидела, в котором мечтала создать счастливый мир для отдельно взятой «совковой» семейки (такая у нас с мужем была когда-то шутка про себя самих). Для этого пришлось здорово потрудиться, бегая по торговым точкам в поисках всего-всего – от посуды до бра, от декора на стены до занавесок. А мне в радость: всё равно другой жизни без «доставания» мы не знали, а быть добытчицей в свой собственный рай казалось очень приятным делом. И вспоминается, между прочим, счастьем, несмотря на… Такое вот было счастье!
Моя любимая квартира на улице Пилюгина – хоум, свит хоум! Ещё ни разу не было, чтобы, погрузившись в воспоминания, я не разнюнилась. Первая «норка», полностью оформленная моими руками, согретая моим дыханием, обжитая, обласканная мною. То место, где впервые появился и навсегда остался запах, аромат моей новорожденной дочки, где она впервые улыбнулась, пошла, заговорила.
Одной из огромных своих ошибок считаю продажу этой квартиры – ради покупки другой, трёхкомнатной. Не буду вдаваться в подробности – почему, как, что надо было сделать и чего не надо – абсолютно другая тема! Впервые открыто пишу (вот Алиса удивится!), что безумно сожалею о содеянном. Не надо было. Морок на меня напал, что я согласилась на уговоры. Морок… У меня тогда вообще начался «сезон ошибок»: я не жила, а показывала миру аттракцион эпик фейлов – один за другим, один за другим. Как будто твёрдо решила полностью уничтожить свою жизнь, разбомбить и не дать себе ни единого шанса на выживание. Но это потом, нескоро.
До этого предстояли четырнадцать огромных лет жизни в моей любимой, прекрасной квартире-норке. Самая ударная, центральная, важная часть взрослой жизни, молодости, возраста силы. Ну, уж какая была сила, такая была.
Небогатое убранство, совковый интерьер, очень средней руки мебель, убогие ванная и туалет, жуткие стенные шкафы. Но в то же время удивительно уютное место, а уж надраенное мною – ого! Каждый день я следила за чистотой всего-всего, по полчаса полировала убогую советскую мебельную фанерку, лишь бы у меня дома пахло чистотой, лишь бы было красиво. Я старалась, иногда даже слишком.
Дочкина комната – от её первых дней жизни до почти тринадцати лет. Самое родное место во Вселенной. Единственный пятачок в той реальности, где мне всегда было спокойно, хорошо, приятно, радостно. Вот просто сидеть там, смотреть, как она играет. Или прилечь и вздремнуть – лучший и сладкий сон получался именно в этой комнате. Или чем-то позаниматься с куклой моей. Да боже мой! Просто даже знать, что рядом есть дверь, за которой находится удивительно тёплое, нежное и надёжное укрытие, маленький рай.
В памяти много, очень много горького, связанного с моей «норкой», и по времени, и по месту событий. Рада бы забыть, но, увы, таблеток таких нет, чтобы выборочно убить память. Это не отменяет, что самым своим (моим!) любимым и главным домом считаю именно ту квартиру. Поэтому оплакиваю её до сих пор, помня каждую мелочь.
Юная хозяюшка училась готовить – из того, что было реально купить в магазинах. Важная оговорка, потому что многие начали подзабывать, как надо было исхитряться, чтобы из имеющегося в наличии условно съестного сделать удобоваримое. Я старалась. Под любимую музыку из магнитофона, в ярком передничке суетилась на просторной десятиметровой кухне – резала овощи, тёрла их на тёрке, что-то жарила, запекала. Чувствуя себя взрослой, самостоятельной и балдея от всего этого. Саша приходил вечером в чистый и чем-то в очередной раз украшенный дом, к горячему готовому ужину (может, и не всегда вкусному, я же только училась), и оба мы были довольны, как слоны после кормёжки.
Правда, недолго мне легко бегалось, прыгалось, кухарилось: в начале февраля выяснилось, что я беременна.
ТЕРПЕНИЯ НЕ ПОНАДОБИЛОСЬ
Да, я хотела ребёнка. А, значит, и Саша хотел. Не знаю, чего в том хотении было больше: настоящего, осознанного желания родительства или заложенной в голове «программы» - четыре года живём вместе, три из них официально женаты, и каждый второй встречный считает своим долгом задать вопрос «А когда же детки, почему до сих пор нет?». После получения квартиры каждый первый сказал: «Теперь пора!».
Самое время рожать – уже двадцать один год! Потом может быть поздно. Сейчас смешно, но тогда мы все так думали. Не рожать, имея квартиру, дикость какая-то, зачем, в таком случае, вообще было отделяться? Программа, алгоритм, колея… Можно разными словами называть то, что творилось в наших головах, но мы на самом деле в большинстве своём были «настроены» определённым образом. Одну программу я уже сломала (не получила диплома), ломать прочее, наверно, не хватало пока духа.
Вряд ли можно говорить об осознанном родительстве в той ситуации, но всё же ребёнка мне хотелось. Два года назад у брата родился сын, и я неожиданно для себя безумно полюбила маленького племянника. Мне так нравилось таскать его на руках, обнимать, тискать малыша, кормить и нянькать. Внезапно выяснилось, что я люблю младенцев – то-то сама удивилась!
А уж родить своего, родного, который будет только мой – сладкий-ароматный милый кроха – представлялось настоящим чудом. Но врачи – врачи! – предупредили, что после столь длительного предохранения от беременности быстрого результата ждать не стоит. Придётся «потрудиться» и «набраться терпения». Задолго до «трудов» я совсем, полностью отказалась от любого спиртного – очень серьёзно подошла к планированию беременности. Забавно, что и мужа заставила сделать то же самое. А когда приступили к «труду», сразу всё получилось. Вот вам и «набраться терпения»! Мы не ожидали.
Был шок, но радостный! Мне казалось, будто я – волшебница и могу творить чудеса. Ощутила себя важной и особенной, почти избранной. Счастье!
К сожалению, довольно быстро меня накрыл жестокий токсикоз. Настолько сильный, что приходилось почти каждый день, превозмогая тошноту, ездить в женскую консультацию на специальные уколы.
Мне дали больничный. Временно я не могла скакать по городу, сил хватало только на медленные прогулки в белом и ледяном Воронцовском парке. Парк был похож на владения Снежной королевы, зима выдалась очень холодная и снежная. Я, укутанная, как мерзлявая старушка или ясельный малыш, бродила по дорожкам, глубоко вдыхая колючий воздух ноздрями, которые аж слипались. Под ногами хрустел снег, а я думала о том, что там сейчас происходит внутри меня. И улыбалась.
Читала всё-всё, что было на русском языке, про беременность и роды. Просвещалась. Конечно, страдала от токсикоза, это было тяжело, но нисколько не перебивало ощущение счастья.
Утром, если не надо было ехать в консультацию, устраивала себе вот такой кайф: не убирала постель, брала радиоприёмник и ныряла с ним обратно под одеяло. Находила какую-нибудь радиопостановку, спектакль, и с наслаждением слушала.
Хотя уже бурлила перестройка, и она здорово сказалась на телевидении, ставшим интересным и даже захватывающим, утром и днём телевизор по-прежнему был мёртвым ящиком, всё веселье начиналось к вечеру. Читать мне было тяжело (кружилась голова), никакого видео ещё не было в помине, поэтому радио со аудиоспектаклями оставалось единственно доступной и желанной радостью. Я запасалась минералкой и какой-то лёгкой едой – такой, которую я
