Живём, как можем. Роман. Глава 2. Виктория

неожиданно нещадно, не давая опомниться и сопротивляться, принялась стегать по Викиной спине. Да так, что вроде бы и жарко, и невтерпёж, а хочется ещё и ещё. – Добавим? – спросила истязательница. Вика промычала что-то нечленораздельное, свесив голову с лавки, чтобы вдохнуть снизу более-менее прохладного воздуха. А Соня ещё подпоила зев, и опять обдало горячим иссушающим паром, продирающим до костей, но уже не так страшно и болезненно, даже с некоторой разомлевающей приятностью. – Поворотись-ка на спину, - попросила умелая банщица с учёным дипломом и отстегала спереди, но не так сильно, щадя грудь. – И сама выдохлась. – Всё! – произнесла устало, сползая на приступку. – Вали наружу, остывай. Эх, сейчас бы снежку! – загорелась ненасытными глазами. – Сможешь? – и помогла Вике сползти с полка и уползти, согнувшись и качаясь, чуть не на четвереньках, прочь из добровольного варочного пекла. А Соня осталась и вышла уже, когда Вика оклемалась в раздевалке и даже поклёвывала носом, силясь не поддаться одолевающему сну. Выйдя, Соня плюхнулась рядом, источая всем покрасневшим телом жар и истому. – Вот это да! Как ты?
- Мне-то что, а вот тебе? – пожалела старшую младшая, прощая разом все походные неурядицы.
- Да… надо было позвать Фёдора. – Переглянулись и, довольные собой, баней, здоровьем, сначала рассмеялись, любовно глядя друг на друга, а потом расхохотались аж до слёз и, в конце концов, заржали неудержимо, давясь смехом. Это была полная разрядка за два тяжких походных дня. – Мы бы его попарили! – сказала, давясь смехом, Соня. – Подраили бы спинку и ещё чего! – и опять обеих сотряс неудержимый хохот. Сейчас они были заодно. – Ладно, пойдём, обмоемся да освободим баню, а то, небось, заждался. А ему ещё предстоит баня от Эльвиры за нас.
А та, вот она, уже вернулась, очевидно, вызванная зайцем, который от страха сам суёт голову змее в пасть. Вернулась и шла навстречу распаренной паре в разодранном по моде джинсовом костюме, широко расставив руки для подружеских объятий. Зайчишка тем временем предпочёл спрятаться в бане.
- С лёгким паром! – голос у неё был глуховатый с хрипотцой и не очень настраивал на приятное свидание, как и глаза, зелёные, даже прозрачно-зелёные, ведьминские светящиеся, не выражавшие сейчас ни капельки подружеских эмоций, а только наигранную радость от встречи и лёгкое презрение к неухоженным мокрым гостьям. – Софья! Милая! – восклицание хотя и было мягким, затушёванным, но без эйфории приятельства. – Как я рада тебя видеть! – хотя вовсе ничего такого и не чувствовалось, флюиды от неё шли совсем обратные. – Вот не ожидала, что Тарасов позовёт тебя в баню. – Мужа она никогда не называла по имени, а только по фамилии, подчёркивая тем самым семейный феминизм. И многим женщинам любопытно было, а как у них наедине и, тем более, в интиме? Неужели и тогда как у случайных встречных? Приблизилась, но обниматься не стала, а по-светски только облобызалась, слегка прикоснувшись щекой к щеке. – А это? – повернулась к Вике.
- Наша новая сотрудница, - повысила ранг полевой подруги Соня.
Эльвира отступила на шаг, бесстыдно рассматривая сотрудницу с голых пяток в шлёпанцах до головы, замотанной тюрбаном полотенца.
- По-нят-но… - промолвила хозяйка, чуть растягивая понятливость на слогах, и уточнила обидно, нисколько не беспокоясь за впечатление от надуманной догадки, - понятно, кого приглашал. Как зовут-то? – спросила с явным пренебрежением и враждой.
- Виктория, - промямлила Вика полное имя, стушевавшись под пронизывающим неприятным взглядом чересчур догадливой ведьмы.
- Вот как! – чему-то обрадовалась, слегка улыбнувшись змеиными губами, Эльвира. – Виктория, говоришь? – переспросила зачем-то и, слегка откинув голову с коротко остриженными чёрными до фиолетовости волосами так, что стали видны прижатые к черепу бледные уши с воткнутыми в мочки блескучими бриллиантиками, добавила почему-то с явной злостью: - Ну, это мы ещё посмотрим! – и снова попыталась сделать приятное дружелюбное лицо. – Ладно, познакомились. Пойдём пить чай? После бани полезно. Хотя я терпеть не могу парилки.
- Нет, нет, - поспешила отказаться Соня. – Мы и так доставили вам массу неудобств. Да и не хочется. Нам бы добраться до постелей – день был хлопотный и трудный, подустали. Извини, и спасибо и за баню, и за приглашение.
- Ну, как знаете, - не настаивала гостеприимная хозяйка. – Мы с Тарасовым всегда тебе рады, - скосила прищуренные глаза на Вику, - и вам, - обожгла непримиримым зелёным огнём. На этом мажорном мировом соглашении и расстались.
Ещё до сна устроили вынужденную постирушку полевой, пропахшей потом и грязью, одёжки, заодно – и мокрую приборку в комнатушке, сменили вкладыши в спальниках, подсушили тем временем волосы и только тогда, довольные собой, совершенно изнемогшие, но счастливые собственным упорством, улеглись в благословенные спальники, надеясь тут же уснуть. Но разве уснуть двум женщинам без вечернего предсонного трёпа, тем более когда последние события глубоко затронули впечатлительные души, и надо разрядиться, чтобы не накликать дурные сны.
- Как она тебе? – на правах старшей начала Соня, хотя и учёная, но всё равно баба.
Вика с готовностью к обмену мнениями повернулась на бок, лицом к бледнеющему в темноте лицу подруги.
- Злючка! – охарактеризовала одним ёмким словом.
Соня пошевелилась, выпростала из мешка плечо и руку, исполосованные узкими поперечными полосками тёплой тельняшки.
- Нормально, - согласилась с начальным, вводным определением Эльвиры. – Она слишком умна, чтобы быть доброй. На добреньких у нас пашут, а ей это не в дугу.
- Гордячка! – припечатала ещё один злой ярлык младшая, быстрая в категорических определениях, не обтёсанных житейским опытом и временем. – Так и разит себялюбием и самомнением.
- Что ж, разве это так уж плохо? – научившаяся прощать и мириться с порочными недостатками Соня попыталась смягчить слишком уж категоричные характеристики. – Ей, во всяком случае, они позволены.
Вика недовольно фыркнула в полутьме и тоже выпростала из мешка руку в тельнике.
- Чем же? – поинтересовалась с ехидцей. – Красотой? Ухоженностью? Да, красива, ничего не отнимешь, но и красота её какая-то отпугивающая, нежизненная. Особенно глаза – так и кажется, что заглядывают прямо в душу, аж муторно становится.
- Никогда не спеши со скоропалительными выводами, - посоветовала мудрая женщина. – Выдержи себя минутку-другую, продумай то, что вертится на бескостном языке, и тогда уж… лучше промолчи, - и засмеялась. – Ты, конечно, права, есть в ней отталкивающий гонор, порождённый и яркой восточной красотой, и блестящим умом, и деловой мужской хваткой и вождистской волей, есть, не отрицаю, и может быть, в избытке, но больше от самоуважения и уверенности в себе, чего так не хватает нам, женщинам, привыкшим к иждивенчеству. Вот кому следовало бы заняться наукой, - и тут же поправилась: - Да она и так многих щелколобых заткнёт за лифчик. Волевая бестия, ничего не скажешь! Именно такими и должны быть настоящие учёные. – Соня пошевелилась, устраиваясь поудобнее. – Сама, по собственной инициативе, без какой-либо существенной поддержки создала экспедиционную геохимическую лабораторию – по диплому-то она геохимик. Потом настояла на образовании геохимической партии, а теперь бьётся за преобразование партии в автономную экспедицию для всего региона, в которой она, конечно же, мыслит себя главным геохимиком. И я не сомневаюсь, что добьётся своего. Это человек, который не мыслит себя без борьбы за свою идею. Она и Фёдора тащит за собой, подталкивая в нужном направлении, ещё со студенческой скамьи, и дотащит ведь хотя бы до начальника экспедиции, а то, глядишь, куда и повыше. Тем более что у него есть неоспоримые административно-организаторские задатки, но не хватает бойцовской энергии, настырности и злости. Слишком вальяжный мужик, может, тем и притягивает на липкую ласку мечтательных любвеобильных баб. – Соня молчанием намекнула, кого имеет в виду конкретно. – Им неоднократно предлагали перебраться в город, в Управление, но они всякий раз отказывались, опасаясь, наверное, утратить самостоятельность и свободу, так необходимые для цельных талантливых натур. - «Ну, и правильно», - подумала Вика, - «лучше быть голодным ястребом высоко в небе, чем сытым голубем на грязной помойке». Самой-то ей голодать пока не пришлось. – Ей, конечно, не хватает сентиментальности, но у кого из нас, женщин, она есть по-настоящему? Это не наше, это – мужское, а мы от природы, что бы там ни пели поэты, черствее и потому устойчивее.
- А мне кажется, что ею движут больше всего тщеславие и честолюбие, опять, не обдумав как следует короткую хлёсткую мыслю, изрекла непримиримо Вика, всё больше мысленно разъединяя Эльвиру и Фёдора. – У неё душа стянута этими пороками, - и добавила про себя: «И пусть бы летела к своей дутой звезде одна, и чем дальше, тем лучше. А Фёдора ещё можно спасти, он сейчас – сам не свой от неё. Надо, чтобы души были свободными и распахнутыми навстречу голубой звезде, а он – пленник». – Она меня с ходу невзлюбила. За что?
Соня, уже не видимая в темноте, добродушно рассмеялась.
- Будто не догадываешься? – и выдала то, что было ясно обеим: - За мужа. Поняла по-умному, что ты опасна, вот и старается принять превентивные меры. Думаю, что вы ещё встретитесь на узкой дорожке. Готовься.
- Да пошла она! – в сердцах воскликнула Вика, а сердечко всё же застукало радостно. – Пусть лаются между собой, а я – в стороне.
Но Соня ничего не ответила, она уже спала, её эта тема не интересовала, не затрагивала ни близко, ни далёко. И Вика, повозившись в мешке, с ненавистью думая о гордячке и с жалостью о симпатяге, попавшем не в те сети, тоже затихла.

-12-
Перед завтраком Александр Рыжий, очевидно, не выспавшийся или изрядно получивший по носу и затосковавший по городскому институтскому гарему, разорался, что ему не дают работать, постоянно отвлекая половину группы. Вика даже зарделась от такой высокой оценки себя.
- Может случиться, - грозно предрёк Сашок, - что мы не справимся с запланированным объёмом компиляции, и тогда господам учёным нечего будет переваривать в собственные трухлявые статейки.
Такая перспектива явно не устраивала Вал-Вала, и он всенародно и внушительно распорядился «рыжих» не трогать, не отвлекать от полезного для всех труда и не загружать посторонней работой. И в заключение строго посмотрел на Парину. Все, молча и старательно пережёвывая гречку, чуть сдобренную тушёнкой и луком, приняли во внимание в пол-уха указание шефа и согласно разошлись, чтобы заняться своими текучками, напрочь забыв об указании. Они привыкли, натасканы были на частые указания, приказы, распоряжения, которые зачастую противоречили друг другу или были лишены всякой логики, как у торговок на базаре, и спокойно вершили свои дела, как им заблагорассудится и как им полезно. А указы, что они? У нас и законы не для нас писаны, если мешают жить по собственным правилам и хотениям. А главной половинке рыжей группы, державшей всех за глотку, пришлось-таки забыть о таёжных походах и углубиться в копирование чужих мыслей для временно своих дядь, обделённых сообразительным умишком и потому