Живём, как можем. Роман. Глава 2. Виктория

Отобьёмся, - улыбнулся успокаивающе. – Со мной – вот, - похлопал по кобуре, оттянувшей ремень. – Раритет одна тысяча девятьсот какого-то года – с десяти метров ведро насквозь. – Спохватился: - У тебя есть второй ключ? Дай мне. – Она поднялась, не одеваясь, голенькой, пошарила в сумочке на столе, достала ключ от квартиры, где денег не было, и вообще ничего не было. – Ви-ка! – воскликнул он в восторге, разглядывая доставшееся ему счастье. Как ты сложена! Божественно! Всем мраморным богиням Летнего сада на зависть. Тебе вот так надо ходить по улицам, чтобы хмурые люди любовались истинной красотой и очищали души.
Она, зардевшись, удовлетворённо рассмеялась, подала льстецу ключ, а сама спрятала божественную красоту под одеялом.
- Один вот такой убегает, - попеняла, не злясь.
- Я исправлюсь! – пообещал. – Сегодня же! – и вытолкнул себя за дверь.
А Вика дрыхла без всех задних и передних конечностей аж до десяти, не услышав маленького китайского изверга, заверещавшего мелодично в восемь.
Вообще-то утром ей в спортшколе делать было нечего, кроме, разве, собственного тренинга и выбора комплекса вечерних групповых упражнений, но Розалия любила, когда все приходили к девяти, и всегда находила каждому какую-нибудь текучку, оправдывавшую низкие заработки делателей тел в ущерб мозгам. Вот и сегодня, в такой знаменательный день, когда их души с Фёдором слились в одну, пришлось до вечера мастрячить мини-тренажёрку в торце спортзала, волоча, расставляя и укрепляя старенькие силовые станки, пожертвованные пограничниками, и отгораживаться сеткой от летящих из зала мячей. Было хлопотно, тяжело, безалаберно, и всё равно весело, и Вика много смеялась, подтрунивая над собой и товарками по мужскому делу, и даже задиристо пререкалась с Розалией, настаивая на чём-то своём, вовсе не обязательном. В общем, день прошёл счастливо, канул в бездонную лету в полной эйфории, в приподнятом одухотворённом настроении, и только изредка, совсем-совсем редко пронизывала как чёрная молния тёмная подлая мыслишка: не то! Всего лишь зигзаг в сторону от неведомой мечты, и радоваться-то нечему. Не тому же, что увела женатого мужика у вельможной гордячки? Да и увела ли? Сердечко невольно сжалось в предчувствии. Просто отклонилась в сомнительный грязный зигзаг от голубой чистой мечты, успокаивая себя тем, что в большой дороге нужен хотя бы краткий продых, а дерьмо… оно всегда всплывает, если дерьмо, и надо отделять зёрна от плевел, очищая дорогу к заветной звезде. Утешала и примиряла со сбивчивым отклонением обнаруженная общая идеология с любимым: жить по полной сейчас, не заглядывая далеко. Идеология, конечно, похабная, достойная слабака и труса, но… так хочется ощущать себя хотя бы немного и хотя бы ненадолго обычной счастливой женщиной, что… будь, что будет.
И потому, отдав себя порокам, она занималась вечером с группой легко, освобождённо, без оглядки на завтра, как будто нашла любимое дело. А тело, умятое за ночь, не внимая мятущемуся без толку рассудку, как будто отвечая запросам искривлённой души, двигалось легко и свободно, послушно подчиняясь командам, чего не скажешь о подопечных клуба жирных и неуклюжих. Они очень скоро сникли, с трудом поспевая за ней, и, в конце концов, страдальчески завопили:
- Виктория Ивановна! Нельзя ли притормозить, а то скоро упадём в изнеможении, отощаем так, что мужикам не за что будет ухватиться.
- Ничё! – успокоила спортсменка. – Найдут, куда руку сунуть, - но темп убавила, укладываясь в регламентированное время и невольно вспомнив большие тёплые ладони, приятно шарящие по всему её разгорячённому телу. А когда регламентированное время, слава богу, вышло, заторопилась, избавляясь от говорливых бабёнок, намерившихся всласть поболтать впустую о вечном – о любви и её коварстве, и заспешила к своей, недолгой.
Фёдор не встречал. По дороге заскочила в единственную в посёлке задрыпанную суперлавку, ухватила кусман подозрительно красного и свежего мяса в коробчатой прозрачной упаковке «Маде ин Чина», пакет картошки, немного лука, набор зелени и, убыстрив ход, почти побежала, надеясь, что он у неё, воспользовался вторым ключом. Легко преодолев три этажа, подошла к двери, толкнула – заперто, постучала, заранее изобразив приветливую улыбку – ни звука. Отперла дверь своим ключом – никого, пусто, неуютно, тошнотворно! Сердце сдавила обида, к горлу подступила непрошенная злость. Чтобы успокоиться, принялась, сжавшись, за готовку, затеяв одно из простых блюд, которые умела варганить – тушёную картошку с мясом, луком и зеленью. Время шло, а едока всё не было. Тяжко вздохнув, попила, расслабляясь, чаю, решила, что его задерживает какое-то важнецкое экспедиционное совещание. Для мужиков дело всегда важнее любой любви, никакая любовь не отвлечёт от любимого занятия, а совещания – главное из них. Ну и пусть! Картошка остынет, она – тоже. Ничего, приползёт, уговаривала себя, будет просить прощения, выдумывая масляные ласковые байки, никуда не денется – стреножен, на поводке, хотя и на длинном и без замка. Хрен с ним и с его совещаниями, дурацкой Пенелопой она не будет. Даёшь всё или ничего! Однако пришлось поковыряться в картошке в одиночестве, да завалиться пораньше спать, надеясь, что придёт, разбудит, тем более что всё тело охватила неимоверная тяжесть, а глаза, дежурившие всю прошлую ночь, отказывались открываться вторую смену без просыпа. Не пришёл, не разбудил, зато выспалась, как следует, как младенец, не обременённый никакими страхами.
Не пришёл и во второй день, и в третий. Она уже, смирившись с таким подлым отношением к себе, перестала ждать, решив, что взрослый, здоровый и ответственный дядя испугался и поспешил завязать возникшие было слишком тесные отношения. Не помнила уже на какой день – пятый, седьмой… - счёт был потерян, как и потеряна всякая надежда на возвращение блудного любовника, вошла понуро поздним вечером в свою опостылевшую келью, обмаранную запретными любовными страстями, и замерла: на кровати, распластавшись на спине, спал он, тяжело дыша и хлюпая губами. У него не хватило сил, чтобы раздеться. Она взяла стул, присела рядом, разглядывая заросшее густой порослью лицо, осунувшееся, потемневшее под глазами, с шелушащимся носом и беспокойно двигающимися глазами под закрытыми бледными веками. Не удержавшись, погладила по спутанным густым волосам, прикрывающим лоб, изборождённый тонкими белесыми морщинками, и чуть не капнула долго сдерживаемой жалостливой слезой в гущину бороды и усов. Он сейчас же очнулся, не просыпаясь полностью, поскольку по-прежнему был неподвижен, и только глаза, серые и внимательные, болезненно-усталые, смотрели на неё с недоумением, возвращаясь оттуда, где ему было трудно, сюда, где его ждали и любили. Дёрнулся, чтобы привстать, но она удержала за лоб, потный и холодный, глядя по-матерински участливо и ласково.
- Лежи, лежи, - приказала строго, переполненная радостью, что он вернулся, что он снова в её власти, и ненавистная тягучая неразделённая тоска кончилась. – Устал?
Фёдор взял её ладошку в свои загрубелые, легонько сжал и, поднеся к губам, расцеловал, защекотав усами.
- Есть немного, - пожаловался, не таясь. – Прости, что исчез, не предупредив. Срочно надо было вылетать на участок, там завалило бича в канаве. Надо было оформить осторожный акт с указанием, что в несчастном случае виноват сам пострадавший, нарушивший элементарную технику безопасности. Работягу эвакуировали вертолётом в поселковую больницу. Ничего, оклемается, но обратно не возьму. – Фёдор вздохнул, поднапрягся и сел, опершись спиной об изголовье кровати. – Но, как известно, беда не приходит одна: пока расхлёбывались с идиотом, гавкнул генератор на буровой, и пришлось добывать запасной. А тут ещё занемогла с высокой температурой Софья, простудившаяся с Лапой на рыбалке. Её вывозили уже потемну в седле. В благодарность, наверное, проболталась, что наклепала Эльвире по мобильнику – оказывается, перед отъездом они обменялись номерами связи – на нас с тобой, ради общего блага – как выразилась иудина. Так всё и навалилось разом и валом: годовой план рухнул с треском, и слухи пошли, что мою кандидатуру на должность начальника экспедиции, взамен уходящего на пенсию, в краевом Управлении отвергли, напрочь позабыв о прошлогодних достижениях. В общем, треск по всем швам, не знаю уж, за что и ухватиться, чтобы вытащиться. Что делать, ума не хватает. – И та, что сидела рядом, глядя на маявшегося в бедах любимого человека с состраданием, ничего не могла добавить: ни в случае с бичом, ни с неизвестным генератором, ни с подлючкой Софьей, пропади она пропадом, ни с каким-то там планом и слухами о начальничестве. Ни-че-го! Пустая дура! Всё, что могла, это:
- Прими-ка душ, поешь, как следует, - посоветовала, настаивая, - может, что и капнет на ум дельное, - а ему ничего не оставалось, как подчиниться, забывшись на время.
Начало ночи у них было такое же, как и в первой, но кончилась она, такая, рано, к полуночи. Фёдор, как ни старался, не мог взбодриться. Не помогли ни душ, ни допинговая картошка, не мог справиться с одолевавшим, вяжущим всё тело, сном, а она, одуревшая от своей беспомощности и никчемности, тоже увяла быстро, да и не хотела ему помочь. К тому же в комнатушке было жарко и душно, лето категорически вступало в свои права, не расслабляясь даже на ночь. Вика встала, не одеваясь, подошла к окну, распахнула настежь, с жадностью вдыхая ночную прохладу, смешанную с туманом и хвойными запахами, взглянула на ясное небо, тёмное, звёздное и такое близкое и манящее. Подошёл и Фёдор, пересилив дремоту, обнял за груди, прижав к себе лунатика охлаждённой спиной и ягодицами, тихо прогудел в ухо:
- Что ты? Сердишься?
Она повернула голову к нему, поцеловала в губы, прихватив отросшие усы.
- На себя. Посмотри, как торжественно и красиво, - подвинулась вместе с ним поближе к окну. – Сколько звёзд! И каждая таит чью-то судьбу, чью-то заветную мечту. Тебе какая светит?
Он положил подбородок, смягчённый бородой, на её затылок.
- Та, на которой написано «УАЗ». Если бы не Эльвирина путёвка, уже бы схватил, и мы с тобою смотались бы на море. Не всем же хватать звёзды с неба, надо уметь подбирать их и на земле. Да и вообще, болтовня о судьбах и мечте – лепет для неумех, для застойных душонок. А мы не такие, так ведь?
- А мне думается, - трындила голая зануда, глядя зачарованно на тёмную гладь с серебряными заклёпками, - что у каждого должна быть своя яркая звёздочка, своё любимое дело-мечта, посильное тебе и достойное тебя, и все они объединены в одну общую громадную мечту-цель, собирающую отсвет малых. Это не что-то приземлено-материальное, не УАЗы и планы и тому подобное, а самый настоящий глубинный смысл жизни.
Фёдор отстранился, словно отстраняясь от её идеи, присел голым задом на холодный подоконник.
- Фигня! – обмарал глубинный смысл. – Все звёзды, включая небесные и земные, особенно заметные на эстраде, светят, но не греют, сияют для себя и ради себя, для собственного любования. Толку-то с них, если ничего не ухватишь? Одна ты у меня не такая, ты и яркая, аж дух захватывает, и жаркая, аж сердце перегревается, ты…
- Погоди петь, - остановила звёздочка ночного соловья с бородой,