на него из своего затаённого исподлобья взгляд Альфиса, видящий в тебе не только то, что ты в себе демонстрируешь и дозволяешь видеть, а этот его взгляд предполагает в тебе видеть то, что ты от всех скрываешь и только для себя придерживаешь. А это слегка дестабилизирует любого человека, для кого личное есть личное, и попрошу вас не лезть со своей аналитикой ко мне под кожу и под юбку.
При виде всего этого, в себе не только заволнуешься, а начнёшь в себе подозревать и искать внешние неточности и неаккуратности обрамления своего публичного вида, а также внутренние обстоятельства своего, как оказывается, непристойного поведения, которые отчётливо сейчас прямо видит этот человек на этой площадке, уж точно не просто так здесь усевшийся, рядом с зеркалом на стене, которое так удивительно расположено, что и не разберёшь, на кого оно смотрит, на людей, спускающихся с этой части лестницы, или на людей, поднимающихся с другой стороны лестничного пролёта.
А тут всё это разбирать и на себя заодно смотреть мешает этот странный человек, засевший на этом наблюдательном посту в виде складного стульчика, которого здесь раньше никогда не было, а сейчас появился, чтобы с помощью этого странного типа всех тут раздражать и себя выбешивать на своих глазах, отражающихся в этом зеркале. Из-за которого Алекс сразу и не т о чтобы не заметил сидящего на этой переходной площадке Альфиса, а он не понял, что это он. А обнаружить его позволило появление на этом лестничном спуске, как сперва Алекс решил, то всего лишь самой обычной прохожей. Что, впрочем, так и было.
Да вот только Альфис всему и всем придаёт своё особенное значение на этом спуске, глядя так напористо и принципиально на вас, на то, что есть в вас, что движет вами и на то, к чему это обязательно приведёт, когда в себе не изживаешь, а всё миришься и живёшь с тем, что с каждым твоим шагом ведёт тебя к скатыванию в пропасть или как хочешь, прямо сейчас и здесь к спотыканию на скользкой поверхности лестницы и кубарем вниз головой, что как бы ты претенциозен не был и не выглядел, ты не можешь быть совершенно равнодушным и нейтральным к этому взгляду этого типа прямо тебе под исподнее (вот на какие наречия ты начинаешь спускаться и пускаться во все лингвистические тяжкие под этим откровенно-провокационным взглядом), которое, даже будь ты сегодня в брючном костюме, и то было бы высмотрено этим типом.
Но так как сегодня такой день для этой гражданки, который с самого утра как-то не задался, и она отчего-то всё утро провела его в спешке, и это несмотря на то, что она сама себе хозяйка и никому неподотчётна в своём юридическом отделе и личном праве, то, когда она вышла из своего пентхауса, то она даже тогда в себе ничего такого для себя неподотчётного и лишнего не обнаружила. И лишь когда она выходила из салона своего личного автомобиля, то тогда только она заметила, что как-то сегодня особенно пасмурно и прохладно её ногам. А причиной всего это стало то, что она сегодня их не укутала в стильные брюки, а она посчитала сегодня важным и необходимым быть более открытой для всех, и надеть на себя юбку. А вот почему она решилась сегодня одеться так с вызовом, то с какой это стати она должна перед вами и уж тем более перед вами отчитываться. Только она вправе решать, что ей одевать, не одевать, её красит или …другого варианта быть не может.
И то, что она сегодня решила съездить домой раньше обычного, есть факт её желания и больше ничего. И то, что на это её решение так пристально и странно смотрит этот человек, как это привычно для неё и естественно для него, находящийся снизу, на межлестничной площадке (она уж ограничится этим, и не будет вспоминать о его нахождении не в самом конце пищевой цепочки), её, конечно, нисколько не волнует, вот только ей, чисто из любопытства, хотелось бы знать, откуда этот человек получил эту конфиденциальную информацию о ней.
И что только что она внутри себя ощутила, так это достаточно для неё странные и удивительные мысли о том, что она не может на чём-то одном сосредоточиться, тревожась отчего-то под этим направленным на неё взглядом незнакомца, в результате чего она себя чувствует раздетой и поддаваемой с этого низа не только одними ветрами, но и злонамеренными мыслями этого типа, однозначно, по её убеждению, видящего в ней много из того, что его не касается.
Что не только не укрепляет шаг и равновесие у этой спускающей деловой леди, которое так всегда необходимо для спускающегося по лестнице человека, чтобы крепко держаться на ногах и не соскользнуть с них, особенно в тех случаях, когда ты используешь для своего передвижения туфли с высоким каблуком, которые были сейчас надеты на ноги этой деловой леди, а как-то вносит свой дисбаланс в прежнюю устойчивость этого её спуска.
При этом эта деловая леди не может сметь в себе показать хоть какое-то в себе присутствие чувств неуравновешенности и живости, и она спускается по ступенькам лестницы, не замечая и не смотря на эти приземляющие её уровень препятствия в виде ступенек. А уж видеть человека у себя под ногами, это уж совершенно невозможно. И деловая леди не сводит своего взгляда только с одной единственной имеющей для неё важность и значение вещи, с самой себя. Что не такая уж и простая задача, когда в тебе не изжили ещё своё природные инстинкты и тебя так и склоняет хоть на самую малость оценить того, кто так неожиданно внёс столько беспорядка в тебя.
А вот стоящий на самом верху этого лестничного спуска и заодно буквально рядом с этой, однозначно леди, Алекс, для кого каждая встреченная им представительница женского пола есть леди, особенно тогда, когда она как-то подозрительно на презрительное и недоумённое отношение в вашу сторону смотрит на вас, а ещё лучше, если она всё же позволила себе в вашу сторону снисходительность оценки и решила про себя отчасти, что если вас хоть как-то приодеть, подать вам надежду, направить в нужное русло ваш интеллектуальный уровень и в свою сторону благоустроить, то и из вас можно будет выжать толк, мог как следует оценить сложившуюся вокруг и главное внизу этого спуска леди ситуацию.
На чьём месте мог оказаться любой человек, джентльмен и особенно леди, как и она сама, эта леди, чьё сегодняшнее утро ничего из такого(!) не предвещало, и юбку она надела вместо брючного костюма не потому, что она вся такая активистка за права женщин, а ей всего лишь со своей физической природой очень повезло и она с ней хочет поделиться со всем миром. Чтобы он видел и слегка завидовал этой её стройности и красоте. И она, конечно, не против того, чтобы весь мир лежал у её ног, но что-то ей подсказывает о том, что этот человек внизу, не для этих целей занял эту свою наблюдательную позицию. А вот для чего? То уж точно не для того, чтобы ей было легче спускаться по этой лестнице. Где она уже и передумать идти вниз никак не может, и её любая задержка будет трактоваться насмешкой и самомнением этого, всё за ней замечающего типа. А вот эта его приметливость за ней и становится главной помехой для леди Иди Уж, как её прозвал этот насмешливый тип внизу.
И леди Иди Уж только с саркастической позиции Альфиса, а так-то её зовут по самому простому, Виктория Лучезарная, теперь уже из принципа вступит на эту лестницу своей ярости, и не мягким шагом, как она это обычно делала, а она будет демонстрировать им твёрдость своей позиции, ступать лишь туда и тогда, когда она этого захочет.
И только Виктория Лучезарная вступила на первую ступеньку этой лестницы ярости, как всё это её движение и наступ на ступеньку прямо эхом отозвалось у неё и у Алекса в ушах. Что, пожалуй, было несколько неожиданно для них всех, включая и Альфиса. Который, между тем, по сравнению с Алексом и Викторией находился в более не стеснённой обстоятельствами позиции, и он плюс к этому мог замечать и то, что происходит на нижней площадке этого лестничного спуска. Куда он бросает косой взгляд, и судя по его удовлетворённому выражению лица, то он там находит объяснение возникновению этого объемного звука при вступлении Виктории на лестницу. А всё дело в том, как вскоре и буквально с каждым шагом Виктории будет выясняться и подтверждаться, то так уж получилось, что в тот же самый момент, что и она, на эту лестницу, но только с другого конца, вступил человек самой обычной наружности. Кто, конечно, не был в курсе всего здесь сложившегося, и он, исходя из этого своего неучастия, следовал своей дорогой, не обращая ни на что особого внимания.
Ну а так как скорость подъёма этого человека с улицы или просто со стороны рядом, кого ты может быть каждый день по несколько раз встречаешь, но не обращаешь на него внимания, считая, что у тебя нет времени и оперативной памяти всех отмечать и запоминать, была сравнима со скоростью спуска Виктории Лучезарной, то не просто можно было предположить, а это факт логической действительности – они, скорей всего, одновременно вступят на межлестничную площадку, где своё место на раскладном стульчике занял Альфис.
Что, всего вероятней, и с этой вероятностью может только поспорить случай или участливые ко всякой непутёвой жизни стечения форс-мажорных обстоятельств, так бы и произошло, да вот только всегда на пути любой логике событий встаёт человеческая неудержимость в плане своего любопытства и своего желания себя предупредить о впереди лежащих событиях. А если простыми словами, которым путь всегда преграждает пафос рассказчика, его желание выделиться и предупредить уже для себя некие эксклюзивные события для своего будущего, то, когда Виктория Лучезарная уже находилась в нескольких шагах от этой переходной площадки, где её всё-также коробил пристальный взгляд открытости и проникновения в её заветные места этого подонка на человеческом доверии и открытости для всех, Альфиса, а она как могла держалась в своей неприступности и я не дам всякому хамлу считать, что ему удастся меня вывести из себя, и своим базарным и хамским поведением низвестись до уровня этого хамла, то она обзорным зрением смотрит на поднимающегося по лестнице человека, как раз вошедшего в область её видимости, и вот же, бл*ь, какая!, она этого человека узнаёт, как одного из своих сотрудников.
И вот теперь, после этого его узнавания и эмоционального отклика Виктории на всё это, складывающаяся для неё ситуация на этой площадке, кратно, не то чтобы ухудшается, а она в предел затуманивается неопределённостью её интерпретации. Ведь если бы это хамло на складном стульчике, чисто по оценочному мнению Виктории, а так-то его здесь появление и нахождение по известным только ему и одному продюсерскому центру причинам, может характеризоваться очень ответственно и с верной гражданской позиции, – он стоит, сидя, на страже того вашего общественного долга, который регламентирует ваши взгляды на вашего современника и чаще современниц, кто подвергается гораздо чаще и больше дискриминационным взглядам со стороны своих соплеменников, которым почему-то обязательно нужен природо-обязывающий на рефлексы повод, чтобы он проявил заинтересованность во взгляде на вас, – так оценочно в сторону Виктории смотрел в одном своём личном качестве, то это было одно.
А вот
