будто из-под земли; и его лапа легла на плечо Святославу. - Пойдем, княже, на охоту. Из лука постреляем.
- Да, да, да, - глаза княжича вспыхнули. - И копье покидаем.
- А завтра, княже, - хитрый Свенельд склонил голову, - пойдем знакомиться с топором. Топор - первое оружие воина. С топором битвы выигрывали
- Пойдем, - серьезно ответил княжич. И Свенельд смолк на полуслове - на детском лице княжича уже не впервые застыла тень князя. Решительного, упертого, жесткого. Который не шутит и рожден повелевать.
Асмуд лишь неодобрительно покачал головой. Хитрый, сильный Свенельд - вон его мальчик как любит. Знает Свенельд, как это юное сердце завоевать. Ему-то что - он воевода, не наставник. А княгиня Великая спросит с Асмуда, еще как спросит.
- Князю надобно знать грамоту, - про себя пробубнил варяг и поспешил им вслед на охоту. Не дай бог чего приключится с княжичем - Ольга-матушка с него шкуру спустит. Или разметает конями по полю - и отважный Асмуд закашлялся. Древляне вон, до сих пор ею пугают непослушных детей. Строга, строга матушка руси Ольга - Асмуд заторопился. Княжич взлетел на коня. Туда, навстречу ветру, сжимая древко копья. И горе тому зазевавшемуся, что окажется у него на пути. Снесет нерасторопного княжич, лишь бросив взрыв хохота за спину, в которую врос тугой лук.
Свенельд грозно кивнул бровями - и три отборных дружинника, взбивая пыль, поскакали за Святославом. Не так, чтобы близко - упрямый княжич обидится; но и недалече - мало ли что... Да-а-а, Свенельд, жизнь летит. Летит, как стая вспугнутых галок куда-то. Вот и князь уже оперился. Скоро, совсем скоро - Свенельд это знает - князь сам поведет дружину. И такой князь дружине люб и нужен. Как нужен он князю, воевода Свенельд, и значит...Новые походы, новые битвы. Все хорошо, воевода, не тужи - нужен ты, нужен. Много дел у вас впереди. Но хитер ты, дюже хитер, воевода - и князь это скоро узнает. Это пока он верит тебе безоговорочно. Но узнает. Как знает это умный и подозрительный Асмуд. Свенельд нахмурился....
Святослав наряду со своей младшей дружиной держал зажатый ногами пудовый булыжник. Тяжело, невыносимо - но на лице князя застыла вымученная улыбка. Терпи, княже - более старшие воины на тебя смотрят. Ведь всадник одними ногами должен на всем скаку держать коня. Делать его послушным, от этого твоя жизнь зависит. Руки-то нужны свободные - чтоб с ходу, пока несешься на вражье войско, успеть выдернуть стрелы три и послать их туда, в густое месиво впереди, и забрать одного-двоих, пока лук не станет бесполезным в тесной мясорубке. Но и тогда руки воину нужны для меча.
- Хватит! - Рявкнул Асмуд, и отроки с облегчением гулко шлепнули о земь булыгами. Дрожь готовых лопнуть ног, кто-то с непривычки даже упал - дружных хохот матерых дружинников. Вои, передохнув, разбились на пары - и гулкие стуки топоров о щиты побежали по полю.
Копье, лук, топор, щит, булава, сулица, кистень. Со всем этим знаком был воин рус, и знаком в совершестве. И конечно же меч, с которым рус был неразлучен лет с четырех-пяти и до самой смерти. А если везло - с ним и погибал, улетая в Перуново царство. Нет, нет - не в болезни смрадной, с позором в постели, не в старости гиблой, что сушит тело и ломит кости, в бою, только в бою должен пасть воин. И хорошо бы еще, умирая, перед тем, как взглянуть на небо, в лик Перунов, развалить от плеча до пояса того, кто проткнул тебя. Чтоб душа спокойно летела в царство бесстрашных героев, чтоб не остался ходить по земле и хвастаться тот, кто убил тебя. Заглянуть в его стекленеющие глаза и спокойно расставить руки навстречу падающему к тебе небу. И сипло, чувствуя железно-кислую кровь во рту, прошептать:
- Перун, я иду. Прими....
Мужала дружина, выпестованная варягами Свенельдом и Асмудом. Мужала, впитавшая бой викингов и тактику тюрков. Мужала, готовая к жестким рубкам. А как могло быть иначе с такими соседями? Зазеваешься - раздавят, угонят скот и тебя в рабство, затопчут пашни и память предков. Поэтому терпеливо растили дружину варяги, закаляя в мелких набегах, будто знали, что скоро грядет великое. Что скоро, совсем скоро Русь нальется соками, что бабы, отдохнув от больших войн, нарожают и вскормят горластых крепышей, и те крепыши, задорные и плечистые, захотят испытать свою удаль в дальних краях. И что скоро, совсем скоро растущей Руси станет тесно с Хазарским царством. И кому-то надо подвинуться - данники же не бесконечны. А дружину надо кормить, и жрет та дружина много.
Глава вторая. Поход на хазар.
- Ох, сынок, стал ты крепок! В плечах раздался. Но... Мне с тобой надо поговорить, - княгиня Ольга обняла Святослава.
- О чем? - Князь вгляделся в лицо матери. Приехала три года назад с Византии, крестившись в новую веру. Приехала под шепот черни на площадях - Какой оттуда княгинюшка-то приедет? Мягше от веры ромейской станет, тверже ли? Народ озабоченно качал головами и расходился. Своих богов, что ли, мало? С десяток и больше - кому хочешь, тому и молись. Непонятно - пытаясь казаться мудрыми, хмурили лоб знатнейшие из мужей. Нет, не доведет до добра Византия да вера чудная, ромейская.
- Надо, князь, веру принять Византийскую. А то мы все как язычники - в темноте идем. А место Руси рядом с великими державами в одном строю. Но...Без веры истинной, без единого Бога так и будем мы в серости, с краю мира. И кесарь, и короли германские - все давно Христа приняли. Все - кто просвящен и всесилен. Един у нас Бог, а не множество. - Твердо убеждала Ольга сына.
- Всесильны? То-то помощи у нас в войны просят. - Усмехнулся Святослав. - А что же они все грызутся меж собой, коли вера одна? И чем новая вера лучше нашей, оставленной нам предками?
- Истинная она, княже, истинная.
- Извини, матушка, меня дружина уважать перестанет. Смеяться надо мной, князем, будет. Есть уже бог у воинов, Перун. И негоже старых богов на новых менять - чай, не одежонка, что скинуть можно и другую одеть.
Как тяжело с ним спорить! И в кого он такой? Ольга внимательно пригляделась к сыну. Год назад уже сам дружину в поход водил, вятичей примучивать. Ну да хитрые вятичи не сказали ни да, ни нет, но по их взглядам из-под косматых бровей стало ясно - не верят они в мощь князя всея Руси. Так и будут платить дань Каганату, пока не заставишь их силой и кровью, разметав по полю вятских воев, признать над собой длань великого стола Рюриковичей. Ну да ладно, вятичи подождут.
- Княже, так надо. Для Руси. Чтоб равными всем им быть, - Ольга это сказала и поняла, что напрасно. Не убедить твердолобого сына, если решил - как отрезал.
- Нет, матушка, нет. Я креститься не стану, и дружину не дам. Но...Кто захочет сам, по доброй воле, в новую веру пойти - супротив не скажу ничего. Я же всегда буду чтить Перуна, как бога воинов. И новых богов не приму.
И грустно стало на сердце Ольги. Родной сын, опора ее, не слушает. А без него ни воины, ни чернь - никто не пойдет в веру Христову. Да и бояре засумневаются - погудят, погалдят, да и уйдут на капище, давать новые жертвы старым богам. Непонятно и дико все это пока для народа, старые боги привычней, роднее. Да - ломать старое тяжело. Но княгиня упорна и, покрестившись, она поняла - нет у Руси дороги иной. Ладно, вода камень точит. Стоя там, в далеком Византийском храме, где она заглянула в пронзительный лик спасителя, Ольга увидела будущее - зачахнет Русь в своем капище. Так и будут над ней смеяться, называя варварами, так и будут презрительно кривиться, услышав, что русы кровью кормят своих богов. Она задумалась - и взгляд устремился вдаль, сквозь стены и время. Что на уме у сына, который день и ночь возится со своей дружиной и грезит о новых походах?
- Иди, княже, иди, - она подошла и поцеловала его в лоб. Святослав развернулся и стремительно вышел.
" Торопится, все охватить хочет. Барс, чисто барс" - печально смотря ему вслед, подумала Ольга. Все опять делать самой - дань, законы, устои. Только князь соберется, уведет дружину в походы. Это она знает точно. По его неугомонному характеру, по притаившейся в глубине его голубых глаз беспокойной энергии, что плещется буйно, словно Хазарское море.
- И все-таки - что он надумал? - Вслух прошептала княгиня.
Князь вышел, воровато оглянулся - Не идет ли вслед матушка? - и юркнул в низкую дверь.
- Святослав! - Взвизгнула красивая юная девушка.
- Малуша! - Расстаял в улыбке князь, и его вечно хмурое лицо посветлело. И до чего же правда она хороша - большие глаза, носик, чуть вздернутый, губы, влажные, пухлые. И тугая коса до пояса - всем люба князю Малуша. Да вот беда - ключница она великой княгини, просто ключница. И не пара князю - как ни крути. И любились они скрытно, греховно. Князю-то что, а Малуше... Плакала девка ночами, закусив кулак, чтоб не слышали. А если княгиня прознает, и князю достанется, и ей. Хотя князю опять что - пожурит сына, и все.
- Любонька, - Святослав гладил ей волосы и целовал.
- Страшно мне, княже, страшно, - задышала жарко ему в лицо.
- Со мной - и страшно? - Усмехнулся князь.
- У тебя жена есть, и наложницы. А я кто? - Отвернулась Малуша и всхлипнула.
Ну вот - бабы все одинаковы! Все и всегда - слезы, страхи и пустое.
- Ну-ну, - Святослав поцеловал ее в губы, точно обжег. И Малуша поплыла, забыв сразу страхи, и потаяла воском в сильных руках. И сама впилась ему в губы - до боли, аж зубы стукнулись.
- Ночью приду, - как вор, озираясь, прошептал князь, выходя в дверь.
И Малуша, счастливая, с брызнувшим на щеки румянцем, сладко вздохнула и стала ждать. Быстрей бы вся челядь угомонилась, быстрей бы услышать его медвежьи неуклюжие шаги.
Вот и он, стук в дверь. Малуша в исподнем распахнула - князь схватил ее, поднял и понес на кровать. Бросил, стянул одежду - Малуша стыдливо отвернулась. Сколько ночей вместе - а она все стеснялась. Святослав, смеясь одними глазами, залюбовался. Ох - бела телом, и налита соками, словно яблоко спелое. Груди, туго-сочные, упруго качнулись острыми сосками, ждущие жадного рта Святослава. Князь лег на нее, придавив - Малуша закрыла глаза, впуская его в себя. И с каждым новым толчком Святослава, когда он вбивал себя, сильно и резко, ее страхи таяли, а вместо них приходило счастье. Князь, могучий и смелый, на ней, доставляет радость - что еще нужно бабе? И Малуша, разойдясь, хватала его в капкан ног и не отпускала. Всегда бы так лежать, заполненной им! И позже, когда они отдохнули, она, осмелев, забиралась сверху. И скакала на удивленном князе, запрокинув голову; и ее вспотевшие круглые яблоки прыгали вместе с ней. Потом рухала на него, горяче-душистая - раздутые груди плющились о каменную грудь Святослава. А она лежала, неровно дыша, дрожа разведенными бедрами.
- Ты правда меня любишь? - Спросила растрепанная Малуша спустя время, когда они отдышались. И заглянула в глаза доверчиво.
- Правда, - сонно ответил князь.
- А жену свою, Предславу?
- Сама ж знаешь - матушка мне ее в жены сосватала, - Святослав привстал с кровати.
- А наложниц своих любишь? - Не отставала Малуша.
- Чуть-чуть, а тебя - больше всех, - князь зевнул, встряхивая головой. Так закрутились с Малушой, так разнежились - а уже вон, утро.
- Ладно, княже, ты такой, как есть. Мой и не мой. И никогда моим не будешь. По роду своему и характеру.
- Малуш, ты чего, а? - Князь присмотрелся к ней.
- Ничего, Святослав. Тяжела я от тебя.
- Роди сына - мне воины надобны, - Святослав оделся, оправился.
- А
