достоинство князь, выдернул из-под плетки Хазарской. И как положено вождям, шли они степенно и чинно. Еще бы - такая сила у князя. А русы на следующий день невзначай натыкались на табун лошадей, на десятки ладей, на корм войску. Хитрые вожди, мудрые - слишком долго и тяжко давила власть каганата; и не поверить так сразу, что ее больше нет, что воля, волюшка. И осторожные - вдруг каганат все-таки одолеет и спросит с них за помощь русам? Тогда вожди смело могут сказать:
- Де-не давали врагам твоим, священный каган. Злые русы сами забрали.
И, если надо, поклясться в этом - а что, и правда ведь, не давали. А если табун оставили выпастись, а он к утру пропал, так времена-то лихие. Хитрые вожди, мудрые - такие нужны Великому князю. Особенно за спиной.
Но что не понять вождям - как, как этот сильный и влиятельный царь спит на земле среди своих воев? И ест с ними, скрестив ноги, опять же на голой земле? Как?! Чуден князь русов, чуден. Вожди сдвигали кустистые брови, споря друг с другом.
А князь смеялся, запрокинув голову, и шутил с великаном Икмором, братом названным за доблесть и силу.
- Всех побьем, княже, всех, - гудел Икмор, опустив лоб; и юные вои, глядя на великана, не сомневались - всех.
- Знаю, - деланно-равнодушно отвечал Святослав, но виделось - рад. - Пойдем, други, по чарке. Сегодня великий день.
- Отчего, княже? Никого ж в сече не разбили. - Удивился младший дружинник.
Широкая лапа Икмора с подзатрещины хлопнула его оземь:
- Дурень, великие дела не только в битвах делаются. Видал, сколько союзников от каганата отвалилось и к князюшке нашему приползло?
- А-а-а, - отряхнулся дружинник. - А я-то думал...
- Ты не думай, голову не морочь, у тебя оно как-то не получается.
День, другой, третий. Спорился путь, но разведка донесла - недовольны касоги с аланами. Недовольны - их данники, словно куски трухлявой лачуги, отваливаются день за днем. И аланы с касогами вышли в поле. И вышли другие им в помощь, мохнатобровые, злые, горячие. Союзники каганата и его верные псы, гордые горцы Закавказья, преградили путь русам на диких конях, сами дикие и непокорные. Готовые сорваться выпущенной стрелой - и рубить, рубить, рубить, улюлюкая, чужака, что пришел на их земли. Не привыкли горцы отдавать свои куски, они умеют только забирать. Так жили их деды и прадеды. И смерть чужакам, что зашли на их земли. Здесь и останутся, высыхая костями в поле.
Понеслась, гикая, лохмато-черная конница. Понеслась на красные щиты, чтоб с наскока, обдав страшным визжащим криком, брызнув яростью черных глаз, смести стремительною лавиной. Глупые, самонадеянные - это вам не с забитыми племенами воевать, которых пугает ваш страшный крик. Русы даже и глазом не повели, не заметили. Как не заметил и приземистый широкоплечий князь на острие стены, об которого раскололась орущая конница. И сразу ее приняли на секиры и копья. Тут же плечи вятичей туго заходили - буграми, маслами, венами вздутыми. Беда вам, конники, в недобрый час вышли вы против русов, лучше бы дома сидели. Страшные секиры опять не подвели, хвала мудрости Святослава, что сманил вятичей за собой! И несется секира всаднику наперерез, и чвякнет, родная, влетая в череп. Забогровели вятичи - самая баня пошла. И копейщики - Слава им! - дружно ухнули, выплестывая тугого ежа в лицо конницы. Ох, не позавидуешь бедным касогам!
Святослав шел, вспарывая мечом всадников. Шел, уворачиваясь от ударов сверху. Ловя на щит сабли касогов - и вжикая снизу мечом. И падала сабля с разжатой обмякшей ладони касога, и касог запрокидывал голову, лопнув грудью. А князь уже рубил нового, кинув молнию вправо-вверх. Присев от пики - и пырнув в раскрытый в ударе бок. Вязнул меч Святослава в мясе - смотри, княже, новая сабля в тебя летит. Он щитом рубанул по коню - дружинник, справа, поддел всадника на меч. Рядом с ним шли лучшие воины князя, его плечи, шеи и руки, сверкающей мельницей обжигая касогов. Плыл клин, вспарывая бивнем горцев, и раздвигался, деля их на половины. А те половины уже ждут с топорами и булавами ратники. Ждут не дождутся - поверьте на слово. И аланам с касогами стало страшно. И дрогнули они, непривыкшие к трудным битвам. И попытались бежать, снова гикая. А наперерез им летела конница - касогов брали в клещи. И не знали они, куда свернуть, чтоб спасти свои шеи. И проклинали кагана, что не смог защитить их своею священной тенью. А русы и вспотеть не успели. Резервы зевали, лениво и грустно - не размяться сегодня, не попластать окаянных. Да-а-а - хлипеньки оказались горцы. А крику-то, крику-то было - смеялись дружинники, снимая шлемы. Самая пахота настала у печенегов; они арканами ловили дичь.
- Ну что, Лют, подставился, а? - Князь толкнул в бок дружинника.
- Царапина, княже, - неловко смутился воин. Рана с плеча и до бока, рваной бордовой бороздой капает толстой ниткой в землю. Ничего, выживет, раны вою нужны.
- Да он лоботряс, - подхватил Владимир. - Нароком под саблю полез, чтоб хворым прикинуться и в обозе жрать за двоих.
Воины дружно заржали, обидчивый Лют кинулся за шутником.
- Отдыхайте, братцы, - бросил короткое князь.
- Княже, к тебе гонец.
- Веди сюда, - князь нагнулся, и рослый дружинник Микола опрокинул на бугристую спину князя кадку воды.
- Ай, хорошо! Еще-о-о.
Княгиня Ольга - князю Святославу.
Сын мой, летят вести - разбил ты поганых хазар. И добре это вести. Возрадовались сердца людей, возрадовались жены и матери. Сам Бог радуется - великое зло от хазар было. Но... Куда ты опять идешь, в какие края? Ведаю - хочешь ты раздвинуть границы Руси. Ведаю и благославляю. Но не пора ли Русь укреплять изнутри? Не пора ли встать крепко там, где завоевано? Укрепиться, обжиться, отстроиться? Стара я уже, княже. Руси нужен князь, хозяин - и не по силам мне больше дела государственные. Русь - твой город, о ней больше думай, княже. Знаю - не послушаешь, но как мать велю - князь, не оставляй нас надолго. Нужны ли Руси земли, до которых не дотянуться? Дай бог, сыну, скоро свидимся..
Святослав задумался. Не понять матери его, не понять. Да и кому понять, если сам себя не до конца понял? Задумал он такое - закачаешься. Мир треснет, если все получится. Русы, русы должны править миром. Каганат издыхает, печенеги ручные, а Византия.... Давно обленилась, биться разучилась, только все козни строит. Вкусив сочно-пьяный запах победы, вкусив восторженный рык дружины, берущей на копья крепости, Святослав понял - он пойдет. Пойдет вперед, чтоб встречать новых врагов и сражаться. И побеждать, конечно же побеждать. Но.... После, все после. Сначала Саркел. Лазутчики донесли - царь Иосиф там, с остатками войска Хазарского. Святослав потер руки - тут-то я тебя и прихлопну. Он раскинул их в стороны - тело, мощное, молодое, пружинистое, требовало движений. Силы, скопленные в нем, рвались наружу, словно запертое в бочках вино. Вперед, вперед, вперед.
Царь Иосиф, напуганный, и оттого еще более злой и гневливый, метался по Саркелу и ждал русов. Тлела еще у него внутри крохотная, с далекую звезду в ночи, мысль - русам можно дать бой. Не все потеряно, царь, не все - слабый шепот полусознания подбадривал Иосифа, мешая в конец сойти с ума. Боги - кто бы знал, как тяжко видеть, что все, тобой созданное, вот-вот уйдет в пыль. И зачем тогда все было нужно? Зачем? Иногда ядовитой змеей в его голову лезла горькая правда - и царь, задыхаясь, шептал:
- Это все! Конец.
И в такие мгновения ему хотелось броситься вниз, на спасительные камни, чтоб, умерев, так никогда не узнать, что великой Хазарии больше нет. Нету-у-у - растаяла, как дым. И пусть он сидит в неприступном Саркеле, пусть собраны свежие силы - это лишь тень, жалкая тень прошлого. Войск хоть и много, но они напуганы ( Еще бы - эти самые войска были заживо сожраны русами!). И бывшие союзники каганата - Да проглотит их ад! - или легли под русов, угодливо предоставив им суда, провизию, коней, или, что еще хуже, присоединились к ним. Добивать раненную Хазарию. Предатели, коварные, подлые - при первом же поражении кинулись грабить каганат, хотя клялись ему в верности. Царь топнул ногой - и эхо дворца ответило глухо, насмешливо. Боги, дайте силы - и неверные псы захрипят на колах, засипят сизой пеной, проклиная свое малодушие. А он, царь Иосиф, будет смотреть им в лопнувшие от боли глаза и хохотать, хохотать, как безумный. Дайте силы, боги, и время. Время, которого нет - рус близко. И его стрелы и топоры скоро, совсем скоро застучат по Саркелу. Иосиф от отчаяния скрипнул зубами. Вот она, мощь каганата, листами разлетелась по ветру. И сейчас его жизнь, жизнь царя, стоит дешевле жизни самого захудалого из рабов. Крикни только князь русов, что не станет вырезать город - и его, Иосифа, свои же телохранители вынесут русу на блюде. Или их заставят - взбунтуется армия. Иосифа прошиб пот. Нет, нет, только не это! Да-а-а, вот она, жизнь. Он, всесильный владыка мира, сидит здесь и дрожит, как мышь. А хазары, чей удел править тем самым продажным миром, уже в цепях волокут свои ноги, сбивая их в кровь - боги, разве это возможно? И где эти самые боги - внезапно подумал царь. Где, когда они так нужны? И где они были, когда кагана сняли стрелой, что птицу на суп? И как раз тогда, когда битва могла повернуться совсем по-другому. Когда печенеги были уже беззащитны, и русы чуть не сломались. И надо же было этому жирному дураку-кагану именно в тот момент поймать стрелу в глаз! И вонючим кульком свалиться под ноги таким же вонючим печенегам - Боги, где вы были? Где вы были, когда Иосиф бежал от русов, как вор, укравший лепешку? Где? Видать - боги русов сильнее. Иосиф уронил голову в руки и закачался, скорбно и жалко. Один, он один в крепости, несмотря на то, что она набита людьми, как садок золотистыми карпами. Царь поежился, хотя там, за окном, вовсю палило солнце. И резко встряхнулся, хрустнув плечами и обретя былую твердость - надо что-то делать. Ожидание невыносимо, оно хуже предательства, хуже смерти. И быстрей бы пришел рус - вдруг подумал Иосиф. Быстрей бы. Еще пара ночей убьют меня или сделают идиотом. Приди, рус, и мы с тобой все закончим.
И распахнулось порывом ветра окно. Иосиф вздрогнул. И почудилось царю, что где-то далеко закричали:
- Иду-у-у-
Раскинулся грозный Саркел в западной стороне волгодонской переволоки. Стоял он на мысе, отделенным от берега рвом. А у стен толщиной в десять локтей и высотой в тридцать - еще один ров. На стенах крепости - башни, откуда ее гарнизон легко мог сдерживать в сотню превосходящую силу. Тот гарнизон был опытен, силен и натаскан. И внутри крепости выстроена поперечная стена, так что, взяв ее, противник оказывался перед новой линией обороны. Крепок Саркел, дюже крепок. Никому из ходящих по земле взять его не удавалось. Сильно стоял он обеими ногами, одной - на воде, другою - на суше. Виден был издалека - могучим исполином стерег торговые вены востока. Хищным орлом глядел на воду и сушу шестью башням - кто дерзнет спорить с ним? Только безумный решится на штурм. Покуда небо не упадет на землю, до тех пор и будет стоять Саркел. Полтора века стоит, отстроенный по просьбе кагана искусными византийцами, и простоит еще тысячу. Что мечи русов против стен?
- На, передашь это воеводе русов, Свенельду, - в маслянистых глазах царя Иосифа - надежда. Последняя надежда, что этот щуплый буртас, одетый под печенега,
