экономике как китаёзы. Или пусть долбят лишние науки и корёжатся от лишних знаний в домашнем обучении, не мешая нормалюкам, и сдают экзамены закрытым экстерном, не смущая основную массу стандартизированных выпускников. Стране нужны работяги, технари-роботы, а не мыслители-пустомели, которые вместо того, чтобы вкалывать, предпочитают кого-нибудь сдать. Не для того мы со скрежетом перешли на ЕГЭ, чтобы наши выученики хотели мыслить и умели заумно выражаться. У нас теперь в чести краткость: да – нет, и без комментариев. Надо не знать, а уметь угадать ответ.
- Интересно, к какой категории по твоей классификации ты относишь нас? – подначивая, спросил то ли главный умник, то ли главный дурень города.
- Вас? – классификатор даже не задумывался с ответом. – Вы, к вашему сожалению, не совсем, но, всё же, ближе к умникам, - слегка смягчил нелестное определение, - потому что вас, извините за откровенность, не любят у нас, не любят за неопределённость, за неустойчивость, за тронутый ржавчиной либерализма консерватизм. От вас многого можно ждать неожиданного, А я ещё хуже, болтаюсь где-то в промежности.
Малышкин рассмеялся, очевидно, порадовавшись, что не попал в разряд круглых дурней.
- Шёл бы ты, промежду прочим, домой.
- И то, - согласился Хамов, намереваясь встать, но замедлил в последнем движении. – Надо бы на посошок, не возражаете? – Малышкин молча налил полстакана. Страждущий облизал пересохшие губы, быстрым движением ухватил стакан, запрокинул голову, влил в горло, словно в воронку, водку, утёрся и замер, наслаждаясь теплом живительной влаги. Потом облегчённо вздохнул. - Первый не закусываем, - произнёс размягчённо, намекая на необходимость повторения, сам без спроса набулькал почти полный и повторил процедуру заправки и только тогда неохотно зажевал кусочком сёмги, ухватив пальцами и обнажив жёлтые подгнившие зубы законченного интеллигента.
Мэр достал мобильник, коротко приказал в него:
- Отвезёшь Хамова домой. Без остановок, - и к Хамову: - Иди, машина у входа. – Оставшиеся, переглянувшись, улыбнулись друг другу.
- Что будем делать, умник? – спросил начальник.
- От умника слышу, - огрызнулся по-дворовому помощник, и оба рассмеялись, повязанные незримой нитью симпатии.
Малышкин встал, подошёл к неиспользованной ведомости.
- Ого! С чего это Коротич так раскошелился? – подозрительно оглянулся на Виктора Сергеевича. – С твоей подачи?
Тот, всё ещё улыбаясь, не стал запираться:
- Было дело.
Мэр, сложив три многозначные цифры, широко улыбнулся.
- Э-э, да тут почти миллион. Не так уж плохо для начала, а?
Виктор Сергеевич тоже поднялся, подошёл, взглянул в ведомость – Коротич не обманул.
- Да если ещё к этому, - дополнил своё мнение, - прибавить прояснившуюся расстановку сил внутри мэрии, то можно сказать, что мои смотрины прошли для вас успешно.
- Почему же только для меня? – отказался мэр от полной выручки. – Для тебя тоже: Хамов и тебя, а он точно знает, отнёс к числу отверженных
Как ни прискорбно, но пьянчуга прав, и Виктор Сергеевич не стал возражать.
- Будем подавать в отставку?
Малышкин убрал улыбку, зло сузил глаза.
- Ни в коем случае! – и, чуть помолчав: - Ты договорился об интервью?
- Предварительно, завтра уточним детали. Вечером можно и устроить допрос. Как вы?
- Всегда готов! – поднял руку мэр в пионерском салюте. – Пойду готовить цифры и тезисы.
- Только не забывайте, что отвечать будете на вопросы не редактора, а простых людей, - напомнил сведущий в интервью наглый помощник, - поэтому: поменьше цифр и побольше понятных объяснений. Народ интересуют хлеб и зрелища, а именно: достойная и перспективная работа, приличная зарплата, умеренные цены и места, где можно оторваться по полной. Забудьте про интеллектуальные стоны гуманитарной интеллигенции, донашивающей старые заштопанные фраки. Не ссылайтесь на областную и федеральную власти, для простых людей есть одна власть – ближняя, городская, только она виновата и в промахах и в достижениях.
- Хватит! – остановил поток нравоучений раскудахтавшегося птенца мэр. – Гуляй пока, - и ушёл восвояси.
-18-
До поздней весенней темноты бродил по городу, стараясь избегать конфликтных встреч с праздношатающимися группками юнцов, высосавших соску пива на пятерых и нарывающихся на уличные приключения, чтобы сбросить неиспользованный с пользой адреналин. Равнодушно провожал глазами молодых женщин и зрелых девиц, поспешивших не по погоде обнажиться и стоически мёрзнувших под прохладным весенним ветерком, выставив на всеобщее обозрение туго обтянутую тесными штанами заднюю прелесть за отсутствием угробленной голодовками передней. Вспомнил, что после Веры у него не было ни одной женщины, но и эти с ассиметричной фигурой в профиль не привлекали, несмотря на весну и всеобщий природный гон. Подумалось, что ощутимо стареет, становясь привередливым, и хорошо бы всё бросить к чертям собачьим, перестать карабкаться, раня душу, по ступенькам, безвольно скатиться вниз, барахтаясь там в примирении с самим собой и скотским миром. Чего он, собственно говоря, уже достиг? Просунулся в щелку недалеко от вершины самой мизерной властной пирамиды и, вероятно, застрянет там ненадолго. А потом? Потом снова придётся под кого-то подлаживаться, стараясь рывком, отталкиваясь от благодетеля, предавая и используя его, подняться выше. Удастся ли? И так всю оставшуюся жизнь. Ту ли он выбрал дорогу? Небо с размётанными пеленистыми облаками медленно серело, в дальнем конце улицы угасал тусклый оранжевый закат, перечёркнутый тонкими слоистыми тучами, и не было на душе весны, несмотря на скорый май. Даже яркая свежая зелень, пробивавшаяся сквозь оттаявшую, закиданную окурками, мятой бумагой и пищевыми пакетами землю на придорожных газонных полосах, не радовала, а шевелящиеся под ветром нарастающие листочки на деревьях вызывали шуршащим щебетом глухое раздражение, и редкие ещё цветочки были ни чем иным, как сорняками. Раздражали и глупые улыбки встречных, радовавшихся невесть чему, сумевших отвлечься от обыденных забот, довольствуясь сиюминутным весенним настроением. Если бы они знали, как он, что их ждёт в будущем, наверняка бы у большинства улыбки исчезли. Вряд ли кто из молодых задумывался всерьёз о далёком будущем в полной тупой уверенности, что им предназначено всё, что предельно задумано после вуза: успешное топовое менеджерство и высокая зарплата с бонусным наваром. Чего бы не улыбаться? Их нисколько не волновало, что такое будущее надо заслужить, заработать, завоевать, никто не задумывался, на что способен на самом деле, на что пригоден по природе, по знаниям, нагло, не по талантам, настаивая на незаконное место под солнцем. Когда же, наконец, большелобые академики состряпают энцеклопедь человеческих генотипов, чтобы можно было с рождения определить, кому какая уготована дорога в будущее, чтобы не палить понапрасну бога, а смириться с судьбой. Тогда не придётся ни вкалывать, потея без пользы, ни пыжиться зазря, ни работать локтями и предавать и не ползти вверх, обдирая напрочь душу. Но сам он никогда не заглянул бы в эту гороскопину на букву «А». Вот, плывёт, лыбясь мадонновой усмешкой, молодая мамаша, расплывшаяся от себялюбия за то, что родила очередного гения, запрятанного в коляске, и не ведает, бедолага, что быть ему суждено закоснелым чиновным бюрократом, мздоимцем и казнокрадом, врагом народа, по которому не одна тюряга плачет. Даже не плывёт, а бульдозерным тараном врезается во встречный поток споткнувшихся на несбывшихся ожиданиях людишек, и сама что танкер, с задницей шире коляски. Как её распёрло от уверенности в своём и его светлом барахольном будущем. Интересный генотип Мэр Эдуардович: ослиное упрямство, бегемотная непоколебимость, крокодилья уверенность и львиное чувство собственного достоинства сочетаются в нём со странной замедленностью и сдерживаемой мягкостью прирученного буйвола. Умён, и в то же время глуп, поскольку убеждён в собственной непоколебимости. Вот кому щедро отмерено люциферовской гордыни. Вызывают уважение и даже зависть габариты, физическая сила и нравственные устои сложного характера, не приемлющего засад и обходных путей. В мэрии он явно не к месту, словно слон в обезьяньей стае: грозно трубит, угрожающе размахивает хоботом, стараясь при этом никого не задеть, и никто из ловко увёртывающихся подчинённых не боится. Потому что в нём нет главных опасных свойств: подлости и слабой и низменной рабской души, не умеющей управлять собой. Жаль дядьку! Но каждый сам выбирает себе дорогу и должен опробовать на ней все кочки, прочувствовать все вывихи и ушибы. Можно, конечно, помочь ему убедиться в том, что он не тот, кем себя мнит, а заодно и настажироваться, наблюдая отстранённо за околомэровской суетой и примеривая на себя его ошибки и успехи. Нет, бездумным помощником Виктор Сергеевич не будет, а станет всего лишь нейтральным свидетелем падения шефа, и только!
Необходимо срочно исправлять пакостное настроение. Чем? Естественно, хорошей шамовкой. Благо перед глазами завлекающе зарябила калейдоскопом разноцветных бегающих огоньков заманиловка лучшего ресторана наилучшего города юга России. Как ни странно, но, несмотря на взлёт инфляции, цен и обвальное падение доходов ресторанных завсегдатаев, свободных мест в элитном шинке почти не было. Пошарив глазами по затемнённому залу, украшенному аляповатыми колоннами местечкового ренессансного зодчего, скромно не оставившего ни на одной из них автографа, чтобы можно было хорошенько выразиться в его адрес, когда по пьяни приходится сталкиваться с одной, из них, и вздрагивающему от энергичного ритма двухтоновой механической попсовой музыки, извлекаемой из блестящих, сверкающих инструментов, привязанных проводами, чтобы не вырвались в экстазе из рук трёх лохматых худых тощих парней в рваных джинсах, Виктор Сергеевич обнаружил-таки почти спрятанный за одной из колонн столик, занятый парой подержанных «гёрлз». Оценивающе оглядев их, скудно покрытых зазывной боевой раскраской, решил, что забрели они сюда случайно, на ловчих никак не похожи, подошёл, вежливо попросил разрешения присесть рядом, любезно получил его, и, не удостаивая соседок вниманием, бегло просмотрел бедное меню в красочной обложке с обширным перечнем вин и водок со всего света, сосредоточенного где-нибудь в захолустном порубежье или в неизведанном Подмосковье и изготовленных руками добровольных азиатских рабов с использованием минерализованных водопроводных источников. Поднятой рукой подманил снующую в запалке официантку, заказал по воле сосущего желудка креветок, сборную жидкую селянку, телятину с картофелем «фри», пирог с сёмгой и бутылку «Фанты».
- И вы всё это съедите? – удивилась, округлив весёлые голубые глаза, блондинистая дама, похоже даже, природной масти.
- Не надейтесь, не поделюсь, - предупредил обжора, взглянув повнимательнее на вторую соседку, которая оказалась, в контраст первой, брюнеткой с распущенной чёрной гривой, посеребрённой чем-то в крапинку, и серебряно-серыми глазами с золотыми крапинками в ободках. Обе одеты довольно скромно: белая – в голубое закрытое платье с длинными
