Колечко с красным глазком

потому что она выросла, и ей не нравилось, что все в семье ее зовут по-деревенски. Окончила педучилище, пединститут, стала учительницей. Потом вышла замуж, появилась я, которой баба Нюся c угомонившимся дедом посвятили себя как единственному назначению своей жизни…

*

В 1968 году мы получили письмо из Всесоюзного розыска. Мария Васильевна Иванченко разыскивала Торопшину Анну Сергеевну. Это была Мавра. С войны она жила на Камчатке с мужем-инвалидом, который к тому времени уже умер. Работала поваром. Вырастила дочь. Та защитила диссертацию по химии. Преподавала в Читинском университете. Муж у нее был доктор наук, математик.
На ответное письмо о том, что все мы живы и проживаем в Астрахани, Мавра тут же прислала письмо и две посылки. В одной из них была немецкая гармонь ее покойного мужа – для Митьки. В другой – десять килограммов красной икры. В то время на Нижней Волге никто лососевой икры в глаза не видел, знали только севрюжью да осетровую. Но мы про себя однозначно решили, что черная, астрахан-ская, все же лучше камчатской.
А летом все они приехали к нам в гости. И радовались, и плакали, вспоминая пережитое, вместе.
А еще… Мавра привезла с собою то самое колечко, на котором пуще прежнего алел гранат – сердцем ее судьбы.
- Что ты, – запротестовала Нюська, – я всегда чувствовала свою вину перед тобою…
- Вину? За что? Ты спасала меня, понимая, что можешь погубить всех! – непроизвольно вырвалось у Мавры.
- Недодала тебе любви, как младшим ребятишкам. Очень хотела, но не смогла сделать так, чтобы ты приняла меня после смерти матери. Я ведь все, все тогда чувствовала… – неожиданно лицо Нюськи приобрело страдальческое выражение. В этот момент она словно поняла, что тогда, на вокзале, отдавая кольцо Мавре, она неосознанно поступала так же, как ее отец с матерью, искупая свою вину перед нею.
- Не выдумывай. Я была глупой и молодой… – перебила ее Мавра, видя, как тягостно это признание Нюське. – А вот колечко, оно всегда было моею надеждой – на то, что мы встретимся. И она сбы-лась…
Никому из них оно теперь не было в пору. Пальцы-то давно распухли…
Достала Нюська из сундука обтянутый пунцовым бархатом ларчик, в котором за это время скопилось много всякой всячины, и положила в него то самое колечко с красным глазком до новой женской судьбы.

*

Человеческая память небеспредельна. По закону природы она не может и не должна удерживать в себе все. И тем не менее, некоторые эпизоды, рассказан-ные мне моими бабушкой и дедом почти с абсолютной достоверностью вошли в мою память, другие – дорисовала история генеалогического древа и фантазия. Что-то вообще выпало, как ненужное, – не в истории – в событиях, не повлиявших на характеры близких мне людей, прежде всего, – моей бабушки, которая жила, как все обыкновенные люди – без героизма, пафоса и фантазий, никогда и ни на что не жалуясь. Но после годовщины со дня смерти деда она сказала:
- Не знаю, как жизнь повернет, и сколько мне еще
Г-дь отпустит, только, что бы ни случилось, никогда не хороните меня рядом с дедом. Обидел он меня крепко по жизни. Не хочу лежать рядом с ним. Похороните там, где мать с отцом лежат, рядом с братишкой и сестренкой, которых не смогла вынянчить, умерли они в младенчестве. А с дедом – не хочу…
- Да ты что, ба-а, – начала было возмущаться я. – Деда, ведь он был такой добрый…
- Мала ты еще. А я так, как надо, объяснять не смогу. Но хочу один раз распорядиться своей судьбою.

1981

Шло время. Я повзрослела. И однажды привело меня бабушкино колечко к моей любви. Слетело оно у меня с пальца в гардеробе областной библиотеки. Покатилось… Я за ним. Наклоняюсь, чтобы поднять с пола. А мне молодой человек его в руки подает. Ну, ни дать-ни взять, в сказке какой. Знать глазок у колечка непростым оказался, что так крепко у нас все завязалось сразу.
Для Астрахани, где проживает свыше 200 национальностей, выйти замуж за еврея – дело быва-лое – это в других местах таких декабристками назы-вали. А парень, что подал колечко, евреем оказался. Только дело не в его национальности, а в штрихе к портрету моей бабушки.
Были у него на руках бородавки, которых он, как всякий молодой человек, очень стыдился. Столько раз ему выжигали их в косметическом кабинете, так они вновь появлялись. Говорю ему:
- Пошли к бабе Нюсе. Она тебе все выведет.
Он к тому времени окончил медицинский институт и с большой иронией отнесся к предложе-нию аспирантки уже сдавшей кандидатский минимум по истории марксизма-ленинизма к бабушкиным сказкам. Не захотел.
Прошло какое-то время, любовь не утихала, а бородавки появлялись снова. И опять их прижигали в косметическом кабинете, и вот же – безрезультатно.
Я за свое:
- Не веришь – не верь. Но ты бы бабушке хоть шанс оставил, если тебе все равно…
И вот уже баба Нюся неторопливо перевязала все ниточкой, потерла сырым мясом, молитву почитала и зарыла в горшок с геранью, что всегда стоял у нее на подоконнике:
- Если не сойдут сразу, милок, не волнуйся, еще раз придешь, – сдержанно предупредила она. – Молитву я христианскую читаю. Но и у татар и у казахов все сходило. Как у евреев не знаю. Но уверена, что Б-г у всех нас один…
А когда у него руки совсем очистились от этой заразы, он спросил меня:
- Слушай, ничего не понимаю. Баба Нюся… кто она у тебя? Знахарка или… колдунья что ли?
- Нет. Просто бабушка. Я ее очень-очень просила за тебя. А она волновалась, что не выйдет. Но теперь она сказала, что нет между нами никакой преграды, потому что Б-г ее услышал.
- Слушай, ты цивилизованный человек, ну, что ты мозги мне паришь, – несмотря на выведенные бородавки, упрямо протестовал он.
- Я не парю! Я могла бы сказать тебе по-модному – альтернативная медицина. Но это не так, потому что сама баба Нюся не осознает этого, хотя энергетика ее добра способна действительно творить чудеса… Понимаешь, она живет верой в то, что ее предназначение – помочь своей семье. А сейчас ее помощь больше всего нужна мне, потому что я люблю тебя и хочу выйти за тебя замуж… – я почувствовала, что сказала значительно больше, чем хотела.
Он притянул меня к себе и крепко обнял. Не знаю, о чем он думал, но его рассеянный взгляд неожиданно упал на нечто еще непривычное ему самому – очищенные от бородавок собственные руки, из которых он уже меня не выпускал:
- Все у нас с тобой сложится, непременно сложится... – нежно-нежно прошептал он. – Ну, где оно, твое колечко?
Вот вам и бабушкины сказки!

2003

Мы были уже в Израиле, когда у бабы Нюси, оставшейся в Астрахани, испортилась служившая ей больше 30 лет чешская электрическая грелка. А бабушка все время лежала на ней, ходить было трудно, ныли кости, да и возраст за девяносто перевалил. Купила я ей в Иерусалиме электропрос-тынь и послала в подарок.
Никогда прежде баба Нюся такой не видела. Не чудо ли, вот так сразу согреться? Легла бабушка на электропростынь. Закрыла свои выцветшие, ставшие совсем бусинками, старенькие глаза. Обволокло волшебным теплом ее изношенное тело. Все косточки прогрело. И разомлело сердце, и парила душа легким перышком, словно всю жизнь бабушка только и ждала, что такого вот подарка от внучки. А потом, будто еще в баньке жару поддали… А затем, - словно на железном противне в духовке…
Никто не знает почему, только вдруг загорелась эта впервые постланная простынка!
Но крепко под лекарствами спала моя бабушка и не чувствовала, что горит. Запах лекарств, замкнутых проводов витал в воздухе. А потом в дымке этих испарений вдруг сверкнули словно два огненных глаза…
А как тело начало обугливаться и наступил болевой шок, парализовавший речь, так никого на помощь позвать она не смогла. Только нашла в себе сил повернуться да и упасть с кровати – вопреки сузившимся от досады горящим глазам или… искрам от мощного электрического разряда?

Через два дня она скончалась от ожогов – в день, когда всем женщинам дарят много цветов, и они по-женски чувствуют себя счастливыми. В это время в Израиле – море цветов – гвоздик, гербер, лилий, многочисленных сортов роз, колониет… Нет только сирени, чтоб отыскать в ней пятилепестковый цветок и успеть загадать запоздалое желание…



*
Ироничная, непостижимая судьба, она распорядилась так, что именно 8 марта мир для меня перевернулся, став фатальным сюром наяву… Осознание того, что подаренная мною электропрос-тынь стала злосчастной причиной смерти вырастив-шей меня бабушки, убивало. Ощущение реальности, как безжалостного абсурда не шло в сравнение ни с одной из самых кровавых античных и классических трагедий. Я не могла смириться с тем, что линии ее и моей судеб так безжалостно пересеклись. И ее – оборвалась, обесточив мою.
- За что? – повторяла я, как и она когда-то, видя участь слепого деда.
Кто знает, каково оно предначертанное каждому жизненное пространство? Оно и не пространство вовсе, когда затягивается петля… Я была в истерике. Пошла в душ, чтобы его струи заглушили бессильное отчаяние. Потом, босая, стояла на керамическом полу, в затертом банном халате, пытаясь феном высушить мокрые волосы и льющиеся градом слезы. Розетку замкнуло… Фен перегорел. Включила телевизор, попав на кадры сериала «Зона», потом на какую-то информацию о пожаре в синагоге, несчастном случае в турпоездке, создании новой организации по защите прав потребителей, о проволочке проведения в Кнессете жизненно важных для репатриантов вопросов. И вновь переключила на «Зону», словно лишь телевизионные сокамерники могли понять меня…
Во всем случившемся я обвиняла себя. Почему сразу не взяла ее с собою? Обычный цивилизованный страх законопослушных репатриантов. Боялась, что без государственного медобслуживания за три года не вытяну свою бабушку – с ее шрамами от прожитой жизни…
И вдруг я опять вспомнила, как баба Нюся лечила моего будущего мужа-врача… Как на руки его смотрела, как молитву читала, как зарывала сырое мясо в горшок с геранью, что всегда стоял у нее на подоконнике, и ее слова:
- Не волнуйся, милок… Г-дь у всех нас один…
И была права! И колечко в моей судьбе не ошиб-лось, хоть и не докатилось от бабушки до «русских» в Кнессете. Ну, не могли они тогда «выбить» цивили-зованную «милость для старости» матерям и бабуш-кам русских женщин, что разделили жизнь своих мужей-евреев в России, чтобы наши старушки спокойно смогли дожить свой век без опасения быть выставленными из страны, с которой связали свою жизнь их дети. Вот и подначивала судьбу обычного человека государственная машина, созданная более проворными людьми, но словно не для людей… Это теперь… не тогда.
Только у меня уже нет бабушки.
У безысходности, как у страха, непредсказуемый взгляд… Никогда не знаешь, где, когда и в каком обличье ее встретишь. На какой земле? В каком государстве? В себе. Думаешь согреться, как уже сгoрел.

Post scriptum

Через полгода после смерти бабы Нюси мы с мужем подали в суд на «выездной магазин» электротоваров, приложив гарантийный талон со всеми штемпелями и печатями.
Оказалось, что такого магазина не существовало и не существует – обычное мошенничество по продаже некондиционного товара, подобно расспрос-транению самой «здоровой» косметики, «самых» чистящих пылесосов, «талонов счастья» по интернету, да мало ли еще чего... И этому