моем лице настоящий сын Людовика Справедливого, хоть и незаконорожденный. Тогда как близнецы являются сыновьями только королевы.
28 октября 1663 г. Уже давно, третьего дня, прошел намеченный Людовиком день совершения «черной мессы» в заброшенном кармелитском монастыре под Фонтенбло, но так никто так и не появился. Но этого мало. Он исчез вместе с Рамоном и из своего дома, сказав на прощание экономке, что на неделю едет в провинцию для изгнания беса из одного прихожанина знакомого ему сельского кюре, служащего под Орлеаном. Нам остается только ожидать его возвращения. Это в лучшем случае. В худшем кто-то из наших ретивых ищеек встревожил чутких негодяев, если не сделал это я сам, когда думал, что незамеченным покидаю приют низложенного короля. Поделом мне.
Это досадное затруднение было мной забыто два дня назад, когда я, будучи в королевской опере вместе с Генриеттой и Филиппом, в присутствии венценосной четы слушал оперу-балет прекрасного маэстро Жана-Батиста Люлли «Флора». Партию Флоры вела не моя бывшая любовница Мария Мишо, а незнакомая королевскому двору юная актриса Мадлен Сю. Когда я ее увидел, то пришел в неописуемый восторг от того, что мне показалось, что она когда-то являлась мне во снах или была мне знакома в далекой юности. Возможно, она моя судьба. Генриетта заметила во время представления мое сердечное волнение и в антракте спросила меня о том, почему я так взволнован. Я не мог найти, что сказать, и только промямлил нечто нечленораздельное.
- Да, Франсуа, я тебя понимаю, наверное, таким ты был в юном возрасте.
- Почему ты так говоришь?
- Да, потому что она на тебя похожа. Признайся Франсуа, ведь у тебя был роман с ее матерью.
- Да, я не знаю не только ее родителей, но и ее саму. Мне говорили, что эту певицу зовут Мадлен, не более.
- Берегись, Франсуа, молодых девушек, они ужасно расточительны, - со смехом предупредила меня Генриетта.
- Неужели она на меня так похожа?
- Не переживай, мой милый друг, внешне не очень, но манеры те же и, чувствуется, тот же характер.
- Спасибо, дорогая, за твою оценку.
- Пожалуйста, пользуйся.
После представления оперы, которая мне очень понравилась из-за волшебной музыки и прекрасного пения артистов, я пожаловал в комнату Мадлен, отрекомендовавшись Франсуа Ларошфуко. Мадлен выразила свою благодарность в ответ на восхищение монсеньера Ларошфуко ее великолепной игрой, обещавшей большое будущее ей на оперной сцене. Когда наш разговор зашел, естественно, о самой музыке, я признался Мадлен в том, что сам балуюсь сочинением музыкальных опусов и льщу себя надеждой на то, что она некоторые из них споет. Мадлен была не против того, чтобы их попробовать спеть. И мы договорились на третий день встретиться не у меня во дворце, а у нее в доме на улице Гобеленов, в котором она снимает комнату. Кстати, мне заодно нужно было зайти на этой улице домой к комедиографу Мольеру, чтобы обсудить с ним мою комедию «Злоключения петиметра». Только мне показалось, что, несмотря на показную любезность при моем искреннем участии в судьбе девушки, она отнеслась ко мне со крытой враждебностью. То ли мне это показалось, то ли действительно она затаила на меня обиду. Интересно за что? А что если она моя внебрачная дочь и ее мать ей нашептала про меня всяческие гадости? Но я не помню своей давней возлюбленной с такой фамилией, как Сю. Может быть, это не девическая фамилия, а фамилия мужа, прикрывшего неравным браком стыд ее матери?
Тут я стал расспрашивать Мадлен о ее родителях. Все может быть: вдруг я с ними пересекался в прошлом. Это мое предположение, как я заметил, заставило Мадлен вздрогнуть. Но она тут же взяла себя в руки. Вероятно, я был прав в своей догадке. Так кто же ее мать? Она перевела разговор на оперу Люлли. Тогда я решил выяснить родословную Мадлен у ее оперной компаньонки Мари. Та мне только сообщила, что Мадлен недавно приехала из провинции, и никто точно не знает о ее происхождении. Я на этом не успокоился и попросил метра Рейни навести о ней справки.
2 ноября 1663 г. Перед самым моим визитом к Мадлен Рейни сообщил мне через своего соглядатая, что по слухам ее матерью является графиня Диана де Куртене, зачавшая ее вне брака, с принцем де Марсильяком. Воспитывалась она в провинции в доме субретки госпожи де Куртене, умершей при родах своей дочери Мадлен. Значит, я виновник ее появления на свет, оказавшийся таким немилостивым к бедной малютке, что она была вынуждена себе пробивать дорогу своими силами при живом отце, не знавшем о ее существовании. Пришло время восстановить справедливость. Я помню, что мы расстались с ее матерью в результате не охлаждения взаимных чувств, а потому что мне прочили более выгодную партию жены. Когда я приехал из путешествия по Италии и Испании, продлившегося более полугода, то Диана уже умерла от болезненных родов. И хотя мы с ней переписывались, она мне так и не сообщила о своей беременности. А когда я приехал обратно во Францию и посетил ее могилу, то никто из близких Дианы не сообщил мне о рождении нашей дочери. Все это я хотел рассказать Мадлен при встрече, нисколько не снимая своей вины перед ней и ее матерью в том, что их бросил. Поделом мне за мои любовные похождения.
Когда я пришел в гости к своей дочери Мадлен, то она приняла меня к моему удивлению с распростертыми объятиями как родного человека, точнее, скажу более, как любезного ее сердцу кавалера. Меня это не на шутку позабавило. Несмотря на то, что она хорошая актриса, я все же почувствовал во всей этой любезности «волос фальши», но не поддал и вида, что почувствовал подвох. Только про себя подумал, к чему это может привести? И еще, войдя в ее покои, я вспомнил, что в незапамятные времена уже был там, и стал искать глазами потайную дверь, которой когда-то воспользовался, чтобы избежать нежелательной встречи с мужем-рогоносцем моей тогдашней любовницы. Это щекотливое воспоминание почему то меня встревожило и я почувствовал себя как в западне, из которой, слава Богу, у меня есть выход. Откуда это тревожное настроение, чем оно вызвано? Не приготовила ли мне Мадлен неприятный сюрприз, который сдобрила любезным обхождением?
Мадлен пригласила меня за стол, на котором было всего вкусного вдоволь. Но гастрономические излишества были не в моем вкусе. К тому же я был вполне сыт, так как плотно отобедал у себя дома вместе с Пьером. Кстати, у себя за столом мы гадали о том, куда же пропали Луи с Рамоном. Так что за столом у Мадлен я только и мог, что поднять бокал с добрым бургундским в честь ее таланта. Но так к нему и не притронулся, вознамерившись прежде ей во всем признаться. Несмотря на тягостность для меня признания, я взял себя в руки и повинился перед своей дочерью в том, что о ней не позаботился. То, что я не ведал о ее существовании, является мало смягчающим обстоятельством.
- Чем я могу загладить свою вину перед тобой, мое дитя? – закончил я свое виноватое признание.
- Это я должна перед вами повиниться, - ответила загадочно Мадлен.
- В чем же ты, Мадлен, можешь быть виновна? – спросил я ее в недоумении.
- В том, что я вас, ваше сиятельство, заманила в ловушку по наущению ваших врагов.
- Так ты знакома с моими врагами? И кто это?
- Это аббат Лесаж и его спутник, который мне поведал о несчастной судьбе моих родителей, которых вы по их словам погубили.
- Мадлен, так кому ты веришь: своему родному отцу или закоренелым негодяям?
- Я верю вам герцог.
- Я твой отец. Но об этом после. Я так понял, - нам угрожает опасность. Что ты должна сделать?
- Мы договорились, что я вас напою бургундским, и когда вы заснете, то дам сигнал своим сообщникам, чтобы они вас связали и предали справедливому суду за надругательство над моими родителями.
- Что именно со слов моих врагов я с ними сделал?
- Вы их убили. Теперь я понимаю, что меня обманули и бессовестно использовали ваши враги для того, чтобы с вами расправиться.
- И что, Мадлен, мы будем делать? Кстати, я уже когда-то был в этой комнате, и здесь, вот за этим гобеленом, должна быть потайная дверь, за которой находится потайной ход в соседнюю улицу, где у меня стоит экипаж. Я предлагаю воспользоваться этой дверью, не дожидаясь появления моих врагов, от которых достанется заодно и тебе тоже в качестве свидетеля расправы.
- Монсеньор, получается, что я не столько свидетель, сколько соучастник расправы с вами, в чем я раскаиваюсь.
- Мадлен, я уже сказал, что на тебя не обижаюсь и где-то тебя понимаю.
За гобеленом, на котором была изображена битва Роланда с маврами, мы нашли потайную дверь, которая со скрипом с трудом поддалась нашим попыткам ее открыть. Но в то самое время, когда она уже открывалась, внезапно дверь выбили трое злоумышленников в масках. Мне пришлось обнажить шпагу, чтобы отразить атаку наемных убийц, подосланных Людовиком. Вероятно, время, отведенное для ожидания знака нападения, который должна была подать Мадлен, как только я отключусь, выпив бургундского вина, все вышло. В ходе схватки мне удалось обезоружить и ранить в живот одного, другого ранить в грудь, а третьего убить наповал. Но и сам я получил ранение в правую руку, так что с трудом мог держать шпагу в руке. И вот когда я уже хотел перевести дух и скрыться в дверном проеме, на пороге показались два человека в масках. Маски не могли скрыть от меня того, кем они были: вероломным бывшим королем и его магом Рамоном. Я понял, что пропал, ибо был ранен и еле удерживал клинок в руке, а вот Людовик и Рамон были целые и невредимые, готовые к мести и расплате.
Однако, как это не раз уже бывало в минуту опасности, ко мне вернулись скрытые силы, и я, помня совет моего умершего друга, защищаться, нападая, сделал неожиданный выпад и смертельно ранил Рамона в грудь. И все же я не совсем рассчитал свои силы, ибо открыл для разящего удара Людовика свой левый бок и в результате получил в мягкую ткань. Удар оказался скользящим только потому, что я непроизвольно отразил его эфесом шпаги. Ловко развернувшись, я сам, в свою очередь, нанес удар в живот Людовика и нанизал его на лезвие как на вертел куропатку, обломив его на три четверти. Последним своим ударом Людовик хлестнул меня шпагой плашмя по лицу, оставив кровавый след на моей левой щеке. Слава Богу, в момент удара у меня с головы упала шляпа и, сдержав подлый удар, не дала обезобразить мое лицо. Людовик рухнул на пол и извиваясь, и брызгая кровью испустил дух. Для полной уверенности в смерти поверженного короля я метким ударом в самое сердце пригвоздил его к полу лежавшей шпагой у моих ног. Наконец, я вспомнил о Мадлен, повернулся к ней лицом и увидел, что она лежит без чувств в углу комнаты у потайной двери. Когда Мадлен пришла в себя у меня на руках, то она крепко меня обняла, поблагодарив за спасение. Но когда увидела у меня кровь на рукаве и на боку, то, невзирая на мои уверения в добром здравии, заботливо перевязала мои раны.
Отдышавшись, я перенес тела убитых врагов, прежде всего Людовика и Рамона, в угловой предел потайного хода. Мадлен закрыла дом изнутри, и мы через
