компенсация за нанесенный ущерб государству в результате неверной финансовой политики суперинтенданта финансов.
Утром уже 18 числа месяца августа король уехал к себе в Лувр. Освободив Фуке, он холодно с ним расстался. Король входит во вкус своего правления. А я жду известий от своих друзей с острова.
Фуке уехал, как я слышал, в свой Бель-Иль, чтобы обезопасить себя от повторного ареста.
5 сентября 1661 г. Король, испугавшись укрепления позиций Фуке, вызвал его к себе и не опускал от себя, пока сегодня в Нанте после заседания Госсовета, не поручил д'Артаньяну арестовать Фуке повторно и отвезти его в Венсеннский замок. Участь Фуке решена. У короля хватило мужества посадить своего двуличного освободителя под арест. Все гадают, когда состоится судебный процесс над Фуке? Но мы все, кто посвящен в тайну его роли в истории королевства, понимаем, пока король жив, - никогда.
6 сентября 1661 г. Известия от Луи от Поля по всем прогнозам дойдут до нас со дня на день.
8 сентября 1661 г. Наконец, Поль у меня во дворце в Париже. Он привез добрые вести: король сидит в островном остроге. Слуге на острове стало плохо, и он скончался. Майкл и Рамон скучают на острове пиратов, затерянном в бескрайних просторах Атлантики недалеко от Канар.
Я спешу к королю, который опять в Париже. Король обрадовался известию: тому, что его брат жив. Дело о пропаже узника из Бастилии, исчезнувшего по дороге в Сент-Маргерит, замяли.
Мы с королем и Генриеттой приступили к философским занятиям. У короля большие планы по развитию королевства.
Это хорошо, что король интересуется философией, но у меня нет возможности тет-а-тет интересоваться Генриеттой. Она как будто это не замечает. Правда, король присутствует не на всех занятиях. Тогда мы с Генриеттой более раскованно ведем свои беседы. Но король интересуется не только философией, но и политикой, обсуждая ее с Летелье, финансовыми и промышленными делами королевства, в чем его незаменимым помощником является Кольбер. Он занимается с д'Артаньяном фехтованием, а с Тюренном военной стратегией. Музыкой он занят с Люлли. А в театре бывает у Мольера.
Мои доходы растут. Мы развернули бурную торговую деятельность с маркизой и шевалье, и теперь торгуем не только шоколадом. Я опять отправил Поля на остров пиратов, чтобы он решил вопрос содержания Луи с Майклом и Рамоном. Они не могут находиться на острове все время, как его сторожа. Мы решили с королем перевести его через некоторое время в Бастилию, но содержать уже в более приличной камере, чем в той, в которой содержался безымянный узник.
От Марты так и не поступало никаких известий. События моего путешествия по иным мирам все дальше отступают на задний план. Из Рима доходят известия о том, что Кристина там развлекается со своими любовниками, при этом нарушая элементарные приличия, и потому слывет скандальной особой. Поэтому король отказал ей в приглашении в свое королевство как официальное лицо.
9 сентября 1661 г. Я снова сгораю от любви к моей любимой принцессе. Но Генриетта не готова стать моей любовницей. Вероятно, ее страшит то, что, мне отдавшись, она перестанет меня больше интересовать. Так ли это? Это не так и не потому, что она мне наскучит как любовница, как только я добьюсь ее физического расположения, а потому, что у нее связь со мной не физическая, а душевная. Вот что она вбила себе в голову. Интересно, долго она будет меня мучить? Не бывает связи душевной между мужчиной и женщиной без физической близости. Это факт. Ведь Генриетта не ангел. Является ли она воплощением моего идеала женщины, моего ангела-хранителя? Она стала моей музой. Но мой ли она ангел? Муза – это ангел или нет? Была ли таким ангелом Кристина для Декарта? Конечно, нет. Я думаю, Генриетта не хочет быть любовницей, но не может быть ангелом. Она жена моего сводного брата. Как разрешить этот любовный парадокс, это страстное затруднение? Или Генриетта кокетка? Да, она кокетка, но это не мешает ей тайно любить меня. Анжелика в этом отношении проще, но и честнее, без самообмана. От Генриетты мне нужна не физическая близость, которая как следствие естественно придет за признанием. Мне необходимо ее признание в любви. Я чувствую, что она меня очень любит, опасаясь, что наша связь принесет мне больше огорчения, чем радости. Вот это опасение препятствует ей полностью мне открыться. От чего я должен ее оберегать, как меня просила об этом Сюзанна? Вероятно, Сюзанна не договорила того, что опасность для Генриетты скрывается не в чем-то, а в ком-то. Тогда в ком? Разумеется, во мне самом. Но я не могу видеть в Генриетте только идеал, только человека. Она моя женщина. А я ее мужчина. Это так. Но нам не суждено быть вместе. Я уже потерял Эббу, Юну, Сюзанну. Теперь теряю Генриетту. Я так больше не могу.
12 сентября 1661 г. Сегодня я имел откровенный разговор с Генриеттой. Я признался ей в любви. Она мне сказала, что не надо было это делать. Теперь она не знает, как ей себя со мной вести. Я ей ответил: «Люби меня». Она мне сказала, что не может, что себя боится. Я ей сказал, что она не моя любовница, а моя любимая, и я не могу с ней поступить так, как поступал с другими женщинами, - взять ее силой. Мы должны пойти друг другу навстречу. Поэтому от ее неспособности дать волю своему чувству, я ее покидаю и уезжаю в колонии в Новом Свете.
- С кем ты собираешься туда ехать, не с прекрасной ли шоколадницей?
- Нет, один.
- Так я тебе и поверила. Впрочем, я тебя не неволю и не собираюсь тебя держать при себе и препятствовать твоему роману с этой интриганкой Анжеликой.
- Значит, ты меня скоро забудешь.
- Да, я тебя уже забыла, раз ты меня покидаешь.
- Ну, и хорошо.
- Учти, если ты уедешь, то для меня ты… умрешь.
- И что мне делать?
- Заниматься со мной светскими делами и душевными беседами.
- Я с тобой согласен. Это нам необходимо, но не достаточно, иначе я бы не страдал.
- Франсуа, ты постарайся не страдать, ведь ты же философ.
- Да, я философ, но я человек.
- А разве это мешает друг другу?
- Нет, не мешает, если искусственно это не разделять.
- Но ведь твой друг Декарт как раз это демонстрировал.
- Я не Декарт.
- Так ты авантюрист?
- Да, авантюрист. Мне необходима нежная интрига.
- Я сколько тебя предупреждала о том, что ты должен меня беречь и не рисковать мной? Ведь я и есть ты? Когда ты успокоишься? Чего тебе еще надо? Сколько я еще могу приносить жертв твоему безумному авантюрному характеру?
- Так ты мой ангел-хранитель?
- Ты только сейчас догадался? Когда ты, наконец, поймешь самого себя?
- Но как понять то, что ты Генриетта и одновременно я?
- Я то Генриетта, а вот ты кто? Может быть демон или человек?
- Что ты имеешь в виду? Я тебя не понял.
- Милый мой Франсуа, я нашла тебя не для того, чтобы удовлетворять твои желания, а для того, чтобы ты открыл в себе то, что лежит по ту сторону желания.
- И что там интересно есть?
- Пока ты задаешь такие вопросы, то ничего. Неужели ты забыл, как сравнивал меня с Беатриче Данте?
- Не является ли Беатриче символом счастья Данте?
- Нет. Ты сам хорошенько подумай. А вот когда надумаешь, то приходи.
Интересное дело. Оказывается, Генриетта является новым воплощением моей идеальной женщины, которая реальна. Эту реальность она обретает в материальном виде в лице Генриетты. Но она мне дается не для личного счастья. Тогда для чего? Вероятно, для понимания своего предназначения, которое мне раскрывается по мере приближения к сущности вечной женственности от одного ее воплощения к другому. Так в чем состоит мое предназначение? Это мне откроется тем более, чем понятнее станет сущность Генриетты? Понятнее ли она мне станет, если я буду с ней близок? Разумеется, но только если оно будет иметь место во всех смыслах этого слова. Поэтому я должен проявить терпение и не заниматься шантажом Генриетты тем, что больше никогда не увижу ее. Я тем самым сделаю хуже, прежде всего, самому себе.
15 сентября 1661 г. Вчера я опять встретился с Генриеттой. Она сделал вид, что между нами ничего не произошло, и приветливо обратилась ко мне с просьбой продолжить с ней лично наши беседы на философские темы. Генриетта предложила обсудить проблему жизни и смерти. Это было что-то новое. Я спросил ее о том, чем вызвана такая тема?
- Мне интересно, когда меня не будет, буду ли я существовать в твоих мыслях при условии, что ты меня не забудешь и будешь иногда меня вспоминать.
- Генриетта, я о тебе думаю почти всегда, а не иногда. Причем в любом виде. Извини за такую откровенность. Предположим, что ты умрешь раньше меня (так и произошло, - от ред.), что невероятно, так как я намного старше тебя, скорее я умру, а ты будешь радоваться жизни. Ты думаешь. Я перестану думать о тебе и представлять тебя, говорить с тобой и тебя слушать? Нет, не перестану. Вот в этом смысле ты будешь жить во мне как со мной говорящая и со мной находящаяся и вне меня находящаяся, но в моих мыслях. Со смертью в этом мире мы переселяемся жить в наших близких. Мы живем их жизнью, ибо своей собственной, отличной от них, у нас нет. В другом же мире мы живем своей жизнью совсем не похожей на ту, которой жили здесь. Она так непохожа, что, в принципе, никак в точности непредставима. Поэтому мы часто сомневаемся и признаемся себе в том, что она вообще немыслима. Да, она немыслима в прежнем виде и поэтому собственно для нас нет.
- Франсуа, ты высказался не совсем для меня понятно. Я так тебя поняла, что меня не будет. А в мыслях буду не я, а ты, твой образ меня, но не мой образ в тебе. Другая жизнь после этой жизни вообще становится сомнительной, так как она не имеет ничего общего с этой. Тогда чем она будет отличаться от жизни другого? Выходит, ничем?
- Нет, не выходит. Не только ты, но и другой будет себе другим, а вот каким, никому не дано узнать. Конкретное соединение души и тела уникально и потому неповторимо. Другое дело душа как явление духа в теле. Человек есть не только явление духа в теле, но и само тело, и душа. Душа есть нечто особое, тело индивидуальное, а дух всеобщее. Из них только дух вечен. Можно говорить о жизни после жизни только духа. Душа умирает вместе с телом, если мы понимаем душу так, как я сказал. Но дух в своем новом воплощении и не обязательно в этом мире может частично оказаться подобным тому своему явлению, которое стало тобой. Если так будет. То ты можешь вспомнить нечто из твоей настоящей жизни. Само это воспоминание и будет тобой. Если оно скажется во мне, то ты станешь мной. И такое возможно.
- Если такое возможно, то у меня есть надежда стать тобой и вновь сюда вернуться, и почувствовать себя живой в твоем обличии.
- Да, ты права, так будет точнее.
- Я, конечно, буду уже не та и даже не женщина. Но мне интересно стать мужчиной.
Этим сравнительно оптимистическим выводом мы тогда закончили беседу, договорившись встретиться через два дня для беседы на тему «женской» логики.
19 сетября 1661 г. Через три, а не два, дня в силу
