***
Время шло. И эти постоянные телефонные разговоры Андрея Мироновича и Любаши стали неотъемлемой частью их жизни, причем, наверное, самой важной частью жизни. Потому что в назначенный час оба всегда оказывались на месте и стоило только Андрею Мироновичу набрать номер ее телефона, как он сразу же начинал слышать этот знакомый родной голос, который он сразу бы узнал из тысячи, из миллиона женских голо-сов. Пусть даже они зазвучали бы все сразу вместе. Во всяком случае, Андрей Миронович ждал этих разговоров, думал о них и даже порой импровизировал, проигрывая мысленно различные варианты их тематики.
Однако здесь трудно было что-либо заранее предугадать или предопределить. По-тому что они ведь не разговаривали в обычном и традиционном понятии этого слова. Они - общались друг с другом. Общались словесно, через телефон. И порой, со стороны, было совершенно невозможно определить, о чем же они говорят. Это была импровизация чистейшей воды. Причем, импровизация двух людей, духовно и душевно близких друг другу и понимающих друг друга с полуслова, с намека. Им хотелось общаться друг с другом, они испытывали удовольствие от этого общения и их тянуло друг к другу. И, естественно, что им обоим хотелось большего. Им хотелось встречи. Они хотели этой встречи и боялись ее. Чем больше хотелось, тем сильнее боялись. Особенно Любаша.
Чего она боялась - трудно сказать. Она боялась чисто по "женски", интуитивно, сама не слишком понимая, чего она внутренне опасается. Скорее всего, боялась непредвиденных неожиданностей в давно сложившемся укладе ее жизни. Тихой и спокойной. А на бурные чувства и эмоции она уже была не способна. Давным-давно уже перегорела.. Но, может, дело было в другом. В том, что она боялась увидеть разочарование в глазах Анд-рея Мироновича при их встрече. Ведь она, как женщина, сильно изменилась за эти долгие годы разлуки. А он, ее Андрей, только лишь возмужал и, если разобраться, стал еще лучше. Во всяком случае - для нее. Женщины всегда стареют раньше мужчин. Точнее, не стареют, а теряют свою внешнюю красоту, свою внешнюю женскую привлекательность. А она еще до сих пор помнит восхищение в глазах тогдашнего Андрея при взгляде на нее. Такое забыть невозможно! И ей очень и очень не хотелось бы... Чего, Любаша?! Чего?! Она подходила к зеркалу, внимательно смотрела на свое лицо, на свою фигуру и слезы на-ворачивались на ее глазах. Ей становилось страшно...
Хотя на нее из зеркала смотрела красивая, зрелая женщина, слегка полноватая, конечно, но ладная, крепкая, с высокой, не отвислой грудью, крупными бедрами, с хорошей фигурой, причем, фигурой именно женской, а не какой-либо там бесполой девицы с модельных подиумов, где не т ничего своего женского ни спереди, ни сзади, ни с боков. И лицо у этой женщины тоже свое, естественное, без каких-либо следов хирургически-косметических вмешательств, правда, сильно уставшее, но еще красивое лицо взрослой женщины, женщины-матери, женщины-труженницы, достаточно и трудно уже пожившей, но не потерявшей еще своей женской силы, женского обаяния и женской привлекательности.
Но она уже не верила, боялась поверить и не хотела верить своим глазам. Потому что не верила уже в себя, как в женщину, способную воспламенить мужское сердце, пусть даже и полыхавшее когда-то от одного лишь ее присутствия. Ведь это всего-навсего было. А не все, что было, можно возродить заново. В одну и ту же воду дважды не входят. А во-ды утекло с тех пор - страшно как много. А не верила Любаша в себя потому, что боялась еще раз потерять своего Андрея, теперь уже Андрея Мироновича, так неожиданно и вдруг вынырнувшего из небытия. Нам всегда трудно дается именно то, что нам дорого. А то, что дороже и роднее Андрея у нее нет никого на свете, она убеждалась много и много раз. И тогда, в молодости, и сейчас, в зрелые уже годы..
Но тянуть со встречей бесконечно было нельзя. Да и самой ей тоже невероятно как хотелось этой встречи. И она - решилась. Дала согласие.
Встретились они в обеденный перерыв в ресторане "Метрополь". Этот ресторан нравился Андрею Мироновичу своим интерьером и своей кухней, в основном, традиционно-классической. Он заказал столик на двоих в отдельном кабинете. И легкий обед с небольшой выпивкой. Себе он взял бутылку "Камю", а Любаше - бутылку полусладкого "Кьянти". И еще букет роз. Бордовых. Почему именно бордовых? А кто его знает. Просто нравились Андрею Мироновичу розы красных оттенков, особенно темных, не слишком ярких и броских, а как бы приглушенных, затаившихся до поры и спрятавших в глубине цветка свой огненный жар. Эти розы почему-то напоминали Андрею Мироновичу Люба-шу. Та же красота, та же мощь, но не столько внешняя, наружная, а глубинная, внутренняя, как бы затаенная. А потому - не для всех, а только для избранного. Ею избранного...
Встретил он ее у входа. Любаша приехала на такси. Она была в той же норковой шубе, что и тогда в Балашихе и в той же шапке-кепи. Она вышла из машины, оглянулась, увидела Андрея Мироновича, помахала ему рукой, как бы приветствуя, и направилась к нему.
Андрей Миронович стоял недвижно, глядя на нее. До чего же она была красивая! Он почувствовал, как у него внезапно пересохло горло и сильно-сильно забилось сердце. Как в молодости. А, может, действительно молодость вернулась к нему?! Вот сейчас! В эту самую минуту.! И ему теперь всего-навсего двадцать! И он снова студент МГРИ. И он снова ждет свою Любашу... Ведь она за эти годы совсем не изменилась. Какой была – та-кой и осталась. Время не властно над ней. Не женщина - а загляденье! Вон - один мужчина оглянулся на нее. Вон - другой. А этот даже остановился и рот чуть ли не раскрыл...
Любаша подошла к нему. Глянула в его глаза и тихо сказала:
-- Здравствуй, Андрюша!
Он почувствовал аромат ее духов, а сквозь него - ее запах, родной до жути, до невозможности, до головокружения; запах женщины, которую он когда-то любил и которую, как оказывается, любит до сих пор и будет любить до конца своих дней. Он побледнел до синевы в губах и тихо, почти шепотом произнес:
-- Здравствуй...Любаша...
Любаша чисто по "женски", интуитивно поняла, что происходит сейчас в душе Андрея Мироновича, поняла и обрадовалась. Она не смогла себя сдержать, взяла его за руки и, нагнувшись, прижала его ладони к своим, разом запылавшим щекам.
Андрей Миронович наклонился к ней и нежно, мягко поцеловал в губы, шепча и повторяя чуть слышно, как заклинание, одно лишь только слово:
-- Любаша...Любаша...Любаша...
А Любаша смотрела на него снизу блестящими от слез глазами и не было в этот момент на земле женщины, счастливее ее. Они снова встретились. Они снова были вместе. Пусть не надолго. Пусть на миг. Но...вместе. Через столько, столько нескончаемо- безнадежных лет.
Они сидели в ресторане не долго. И то - больше смотрели друг на друга, чем ели или разговаривали. И совсем не обязательно было Андрею Мироновичу заказывать для них отдельный кабинет. Они и так были одни. Они не замечали никого вокруг. Они виде-ли и ощущали только друг друга. Весь земной и вселенский мир в этот миг словно разом свернулся и уменьшился до размеров их отдельного столика в этом отдельном кабинете, этого претенциозного московского ресторана под странным названием "Метрополь". Они даже не танцевали, хотя рядом, в зале играла музыка. Но какая это была музыка - они не слышали. Им было не до нее. Музыка звучала в их истомившихся за годы проклятого одиночества сердцах. Им даже слова не были сейчас нужны. Никакие. Их заменяли взгляды. И молчание не тяготило их. Они его даже не замечали. Ведь счастье - это когда вы рядом и не надо тратить усилия на произношение каких-то обязательных и пустых слов. Им бы-ло хорошо и так...
И Любаша решила продлить это хорошо. Она сказала:
-- Андрюша, поехали ко мне. Я сейчас одна. Нам никто не помешает.
Она произнесла эти слова спокойно и естественно, как нечто само собой разумеющееся. И Андрей Миронович не удивился словам Любаши. Он уже давно, еще со студенческих лет, привык ничему с ней не удивляться. Хотя в душе, конечно же ждал таких или подобных слов. Ждал. Но только не сегодня. Но она опять его удивила. И он с видимым спокойствием, хотя глаза его радостно вспыхнули, сказал:
-- Хорошо...
Он достал "мобильник" и набрал номер своей секретарши:
-- Машенька, меня до конца не будет. Есть что-нибудь срочное? Тогда до завтра...
Остаток дня они провели в постели. В Любашиной постели. Они занимались сек-сом. Хотя, если разобраться, это не был секс в обычном и традиционном понимании этого слова; но это не было и элементарнейшим "траханием", простым или там виртуозным, используемым мужчиной и женщиной для удовлетворения половых потребностей своего организма; не было это и никакой "камасутрой" с ее бесчисленным множеством способов, приемов и позиций, изобретенных человечеством для возбуждения партнеров и усиливания их сексуальных желаний; но это не было и актами простой физической близости между мужчиной и женщиной, пусть даже и очень необходимых друг другу.
Нет. Они занимались не сексом, как таковым. Они наслаждались друг другом. Они – любили друг друга. Любили нежно, трепетно и чутко. А когда мужчина и женщи-на любят друг друга, то им не надо какой-либо изощренности в их любовных действиях или любовных ласках. Изощренность здесь становится совершенно не нужной. Потому что, когда любят, то самые обычные прикосновения друг к другу - это уже счастье; а объятия, ласки – это уже само блаженство и тогда самый обычный, самый заурядный, самый примитивный секс становиться вершиной духовного и затем уже - физического наслаждения. Потому что в основе его лежит желание сделать хорошо не только и не столько себе, а именно – твоему партнеру и все твои сексуальные действия начинают быть направлены на удовлетворение желаний не своих собственных, а только - его или ее желаний.
Ведь любовь мужчины и женщины не предопределяет в своей основе обязательное присутствие безумной, "нерассуждающей" или безоглядной любовной страсти. Нет, не страсть, не мощный импульс физического полового влечения, переходящего в нестерпимое желание физической близости, а высочайшая, трепетная и всепоглощающая нежность в сочетании с удивительным чувством благоговейного, чуть ли не святого, божественного преклонения перед этим творением природы или созданием творца, посланного тебе на радость и счастье жизни. Да святиться имя твое! - молитва всех любящих в мире.
И потому любить – это значит дарить радость другому, тому, кого ты любишь. И уже от этого ощущения получать удовольствие самому. Любить - это отдавать, а не брать. Любить - это делиться, а не забирать все себе. Любить - это жить для любимого, а не для самого себя, поэтому любовь и эгоизм - это вещи и понятия совершенно не совместимые друг с другом и полностью противоречащие друг другу...
И они любили друг друга, наслаждались друг другом. Долго, жадно, неутомимо и настойчиво. Как могли, как умели, как хотели. А потом долго лежали молча, крепко обнявшись и прижавшись друг к другу, уставшие, но счастливые. Они
|
