целом».
Но в моем рождении и жизни заинтересованы лица и существа, с которыми я могу общаться. Это, прежде всего, мои родители, а потом жена и дети. Но не только. Это и духовные лица и существа. Почему? Потому что через них действует Дух прямо, а через моих родителей косвенно, опосредствованно, ибо они не являются духами, Его производными.
Хорошо. Так я вхожу в мир, а как я из него выхожу? Таким же образом как вхожу, только все происходит в обратном порядке: меня извлекают из мира мои дети, которые занимают мое место, конечно, как и в случае с родителями, не сразу, а когда останавливаются в развитии, становятся совершеннолетними. Дальше я не нужен, ибо теперь они сами не столько развиваются, сколько совершенствуются в развитии, занимая мое место. Но как же быть с тем, что я личность, которую нельзя никем заменить/заместить? Да, это так, но только если я состоялся как личность (идеальный случай, при котором возможна полная согласованность между родителями и мной, мной и моими детьми). То есть, как кто? Как тот, кто все, что есть в качестве рода, выразил особым видом индивидуально или в единственном экземпляре. Вот тогда можно вернуться обратно в то, что есть ничто нигде и никогда. После тебя в мире остаются эти виды или идеи, которые могут пребывать в чем угодно, - в вещах, лицах и пр. Но еще никто из людей не смог за столь короткий срок человеческой жизни воплотиться во всевозможные виды и поэтому снова и снова возвращается под видом других людей в этом мире.
Рано или поздно то, что воплощается, набирает массу и, достигая своей меры воплощения, переходит на новый, лучший уровень существования, в пределе духовный уровень существа без отдельного лица или существа как идеи.
У меня же витает в сознании идея о том, что есть еще нечто иное, которое снимает последовательность воплощения и сразу переводит на все уровни. Однако для этого надо стать никем отдельно. Что это значит быть никем отдельно? Быть во всем не всем в отношении того, что есть «кто». Для этого нужно не просто исчезнуть, чтобы появиться в другом лице или виде, но исчезнуть навсегда, чтобы быть всеми лицами одновременно, стать Протеем и Аргусом.
Теперь я пытаюсь вместе с Василисой увидеть сон, чтобы передо мной открылось будущее, которого не было в прошлом. Это то будущее, в котором прошлое есть только момент. Таким моментом должно стать мое настоящее вместе с настоящим Василисы. Но мне этого мало. В этом будущем должно быть не только прошлое и настоящее, но и само будущее на равных с тем и другим. Это будет не вечно прошлое или ничто, не вечно настоящее или Дух, но вечно будущее. Оно настоящее, ибо в нем настоящее стало прошлым. В будущем Дух как карма стал ничто. Так сон в жизни станет жизнью во сне. Не окажусь ли я, таким образом, навсегда во сне? В каком смысле? В том смысле, что будущее иллюзорно, если сон есть иллюзорное существование? Вероятно, да. Но иллюзия ли он? Может быть, он есть вход в настоящую реальность, которая вне сна является будущим для настоящего. Может быть, время идет из будущего? То, что было иллюзорным, станет реальным, а не наоборот, то что было реальным, станет иллюзорным? Тогда жизнь во сне, будущая жизнь станет сном в жизни, которая больше, чем сон, но и сама реальность. В будущем нас ждет пробуждение как введение в состояние нирваны. Это вечно будущее, а не вечно прошлое, настоящее и будущее, ибо на чем-то надо остановиться, чтобы акцентировать смысл, удержаться в сознании.
Способна ли иллюзия, а иллюзия это не только сон, но и сама наша жизнь, короче, ложь стать спасением в реальности? Не скрывает ли ложь от нас реальность? Да, скрывает ту реальность, в которой нет лжи. Но где она и когда будет? Ее нет. Есть только та, в которой есть все, включая ложь. В этой реальности есть место и время – вечно будущее – для реальности без лжи, где уже нет сна как состояния сознания, отличного от состояния реальности без сознания. Но не является ли в реальности это сознанием сна или истинной иллюзии и лжи самому себе? Вот я вижу себя во сне с Василисой. Это будущее? Или это обещание будущего, которое ждет нас после сна? Может быть, я не хочу просыпаться и увидеть будущее, в котором ничего и никого нет, включая меня с Василисой? Но это будет вечно прошлое, а не вечно будущее. Или не вечно настоящее? Тогда не является ли сон вечно будущим по отношению к вечно настоящему, которого я страшусь, ибо он может явиться не просто мне, но для меня вечно прошлым? Вот я и медлю заснуть, дорожа настоящим, пусть даже на время.
Наконец, пришла Василиса и избавила меня от мучительных сомнений. Была полночь. В тревоге она была прекрасна. Ровный румянец покрывал ее слегка округлые щеки. Глаза горели неземным экзотическим светом. На губах блуждала горькая улыбка. Волосы были уложены в толстые косы, которые плавно округлялись за ее спиной. Стройное тело пружинно напряглось, и готово было мгновенно выстрелить в нужном направлении движения. В коридорах как всегда никого не было. Мы поднялись в рабочий кабинет Василисы, и подошли к машине времени. Странно, никто не препятствовал нам в осуществлении задуманного. Вероятно, Совет Интеллектуалов решил предоставить нас своей судьбе, дабы мы не мешали им в настоящем свершению их планов. Члены Совета так и не поверили в меня, в мою способность изменить будущее. Да, и сам я не совсем был уверен в эффективности такой способности.
- Сережа, куда конкретно мы отправимся и на какое время в будущее? – спросила меня в нерешительности Василиса, приведя машину времени в рабочее состояние.
- На Землю на это самое место ровно на тысячу лет вперед, - просто ответил я как можно более ровным голосом. Однако он предательски задрожал на последнем слове, заставив Василису побледнеть.
Василиса отметила координаты полета во времени, и мы погрузились в камеру для скачка во времени.
Когда мы оказались в положении нулевого времени, то я попросил Василису не нервничать и попытаться заснуть. Мы обняли друг друга и предали себя во власть Морфея. Однако переживания необратимости времени в случае удачности попытки мешали заснуть. И все же организм трудно перебороть, когда он нуждается в отдыхе. Не знаю, сколько прошло времени, - в нулевом времени не заметно его течение, - но я почувствовал, как тело Василисы обмякло и у меня стали закрываться сами собой глаза.
Сознание ко мне вернулось с соловьиной трелью, заставившей меня открыть глаза. Картинка перед глазами мгновенно исказилась от приступа боли, сигнализировавшей, что у меня «отваливается» спина. Чтобы убедиться, я повернулся и понял, что подпираю мощный ствол развесистого дуба. Но тут же я почувствовал, как приятная ноша на моих ногах заерзала и недовольным тоном приказала мне: «Тише! Дай поспать». Это Василиса удобно примостилась, положив свою голову мне на бедра и нежно, но крепко обхватив кольцом своих теплых рук мои колени. Я застыл в неподвижной позе, стиснув зубы от боли, пока отойдет спина. Но мое сокровище, видимо, почувствовав, как мое тело напряглось, зашевелилось и, зевнув, спросило, сколько времени. Я машинально посмотрел на руку и тут же вспомнил все, что было прежде. Однако Василиса тоже не дремала, - она вскочила и чуть не упала, но все же удержалась на негнущихся ногах, - было видно, сколько ей стоило это труда.
- Где мы? – шепотом спросила меня Василиса.
- В лесу, на опушке, - так же шепотом ответил я.
Действительно, мы были на опушке. Вокруг никого не было, если не считать птиц и насекомых, спешащих по своим неотложным повседневным делам.
- Как тихо, как будто мы одни во всей Вселенной. Есть ли в этом мире еще люди? – спросила меня с надеждой Василиса.
- Чтобы на земле не было в будущем людей? Быть такого не может, - убежденно ответил я.
- Тогда где они? – не унималась Василиса.
- Где-где, на бороде! Не видишь, - мы не в городе, не в улье, а на природе.
- Но, Сережа, смотри, - коммуникатор не реагирует, - упавшим голосом выговорила Василиса.
Да, действительно, коммуникатор Василисы, как, впрочем, и мой, молчал как убитый.
- Может быть, он разрядился в пути? – неуверенно предположил я.
- Даже если бы он разрядился по пути в будущее, здесь он должен был бы снова заряжаться от внешней станции, - было видно, что слова раздражали Василису.
- Что если такого рода коммуникаторы вышли из употребления? Ведь прошло немало времени, - целая тысяча лет!
- Наши станции заряжают любого рода устройства. Коммуникаторы были вполне исправны накануне перелета и никогда прежде не выходили из строя в связи с ним, - упрямо гнула свою линию Василиса: она так своеобразно реагировала на незнакомую ситуацию.
- Но ты никогда еще не путешествовала в будущее, - напомнил я.
- Ты прав, - наконец, согласилась она с моим напоминанием. – Что ж, давай попробуем выбраться из этого леса. Вдруг на Земле, а это по всем приметам Земля, еще остались люди.
- Конечно, остались. Куда они могли деться!? – стал успокаивать я Василису и самого себя.
- Сережа, мы в лесу! – внезапно вскрикнула от испуга Василиса.
- Ну, и что?
- В лесу могут быть дикие звери, злые и ужасные хищники, - шепотом предупредила меня Василиса.
- Василиса, да, не бойся ты, - начал было я, и тут же вспомнил, как стремглав убегал на планете Асилисава от смертельно опасного хищника. Мне стало не по себе: липкий страх передался мне от Василисы.
- Ах, какая я дура, - я ведь взяла с собой лучемет. С ним нам никто не будет страшен, - успокоила меня обрадовавшаяся Василиса, показав грозное, но миниатюрное оружие, уместившееся на ее ладони.
- Какая ты у меня, грозная воительница, прямо, как твой отец, - искренне похвалил я Василису, устыдившись своего страха.
- Никакая я не воительница, а просто предусмотрительная женщина, - стала уверять меня Василиса, но было видно, что моя похвала ей по душе.
Делать нечего, - необходимо было выбираться из леса. Слава Богу, это были не тропические джунгли. Мы находились в обычном смешанном лесу в субтропической климатической зоне. Было видно, что это настоящий, а не декоративный лес. Поэтому, как только мы покинули опушку, то сразу же зашли в дебри, из которых стали выбираться при помощи лучемета, так как никакого другого орудия, вроде топора или мачете, более приличествующих для путешествия по лесной чаще, у нас не было.
На наше счастье мы вскоре выбрались из чащи и оказались в перелеске. Впереди нас ждало чистое поле с живописными кустами жимолости и одиноко стоящими широколиственными деревьями. Перед нами развернулась во всю свою сказочную ширь цветущая степь. Летний зной накалил атмосферу, в которой дрожал горячий воздух. Мне захотелось пить. Василиса стала жаловаться на то, что ее голову стала обручем стягивать тупая боль. Я сам чувствовал тяжесть в голове. Необходимо было найти тень от палящего солнца, стоявшего в зените. Наконец, мы нашли спасительную прохладу под сенью раскидистого клена. Недалеко в траве мы увидели, как что-то поблескивает. Это оказался родник, растекавшийся вдаль весело бегущим ручьем. Найдя здесь приют, мы растянулись на пригорке и задремали, овеваемые легким
