Аппарат не столько мыслящий, сколько рассуждающий...
Максим Горький
"Жизнь Клима Самгина"
Пролог
Я хотел обойтись без предисловий. Но был вынужден воспользоваться вводным словом ввиду того, что эти записи могут попасть в чужие руки и неискушенный читатель начнет ломать голову не над настоящими размышлениями героев повествования, а над глупостью автора, не потрудившегося ввести его в курс дела. С самого начала необходима ясность обозрения, чтобы разобраться в запутанном ходе бесед героев текста. Лишь тогда можно распутать клубок идей, когда окажутся проясненными характеры и позиции виновников их появления на свет.
Круг разговоров был ограничен тремя лицами, водившими дружбу друг с другом не столько для самой дружбы, сколько для того, чтобы сдружиться с миром, «небом» идей, которое трудно штурмовать в одиночку. Тому, что они скоро сдружились, способствовало одно обстоятельство: они носили одно и то же имя, допустим, N. Замечу: я придаю значение имени человека, которое на него накладывает характерный отпечаток, но вряд ли предопределяет его судьбу, как полагал небезызвестный о. Павел. Думаю, имя является таким маркером, которым «Бог шельму метит». Так зачем же сразу всех ставить на место, - имя в свое время само выплывет наружу из-под анонимного знака. К счастью, наши друзья родились в разное время, но все же принадлежали одному поколению. Поэтому возьмем и разделим их по возрасту, чтобы не перепутать.
Старый или старший друг (Old N или просто ON) когда-то специально обучался философии. Средний (Middle N или MN) сам, без посторонней помощи, интересовался философией. А младший (Small N или SN) не считал важным специально заниматься философией, потому что полагал себя мистиком, что намного сложнее, по его мнению, чем «плести и расплетать кружева мыслей».
Жили они в провинциальном городке, но я не буду упоминать его названия, иначе его жители могут обидеться на меня. Дело в том, что в нашем «дремучем», точнее, «пустынном» уголке больше не было ни одного человека, с кем можно было бы им и только им, а не всем другим, многоуважаемым обитателям, поговорить так, чтобы душевная беседа естественно превратилась бы в духовную спевку в интеллектуальной тональности. В таких случаях чаще встречается наивная имитация или изворотливое притворство, а порой и откровенная пародия, нежели действительное превращение или еще реже преображение.
Несмотря на то, что наши друзья спелись, они редко пели вместе в унисон, но каждый тянул свою ноту, которая на контрасте, контрапунктом, не мешая другим, сочеталась с ними диалектическим образом. Гармония временами не случайно заглядывала к ним в гости, однако она требовала слишком много сил для того, чтобы к ней приблизиться. Понятное дело, гармония чересчур пугливая дама, да к тому же с претензиями. Часто ее слух раздражал и даже оскорблял нестройный гул возражений наших друзей. К сожалению, они не всегда работали вместе трио. Со временем, когда младший друг уехал из города в более продвинутые города, чтобы жить, а не доживать свой век с ними, их осталось только двое без третьего, который никогда не был лишним в их ансамбле, наоборот, он замыкал на себе противоборствующие стороны и давал им выход в иное измерение беседы.
Следует сказать, на двоих трудно «соображать», - нужен третий. Прошло время - дуэт распался: одного из них забрал Бог к себе, чтобы думать с ним о том, как быть с людьми. Интересно думать с умным существом, тем более, если ему как человеку, в отличие от Бога, свойственно ошибаться и временами, несмотря на наличие ума, настаивать на ошибке, то есть, быть не всегда, но иногда, дураком. Это, скажу я вам, «чертовски» трудное занятие. Имею в виду не думу наедине с Богом, - признаюсь вам, любезный читатель, только так и можно думать, - а бытие с людьми. Один ушел, другой пропал, остался последний, вероятно, для того, чтобы додумать то, что надумали его товарищи по уму.
Как только ты прочтешь сей труд, смышленый читатель, так поймешь, не только почему не рекомендуется его читать детям, умственно неполноценным и умалишенным, но и кто именно выведен в нем под псевдонимом. Ты, собственной персоной. Но это будет так, если ты дочитаешь до конца и поймешь себя. Какая разница кто ты, если у тебя есть Я.
Первое знакомство
С MN я познакомился раньше других. Скажу сразу: я знаю его лучше других. На моих глазах прошло его детство. Это был ребенок среднего роста, нет, извините, ниже среднего роста, но средних способностей, без определенных наклонностей. Правда, у него был отличный музыкальный слух, как отмечал педагог, но он не проявил должного старания в музыке и поэтому ни сам не пел, ни играл на музыкальных инструментах, но зато с увлечением слушал, как другие поют и играют. Уже в этом сказался его созерцательный, несовременный характер отношения с современностью. Вероятно, поэтому он и не достиг того, на что были способны другие его современники. Но не в этом была его странность. Это, как говорят знающие люди, недостаток силы характера, а не странность. Когда было нужно в жизни, он проявлял характер, несмотря на заметную телесную слабость. Со слабостью он боролся всем известным образом, - занимался спортом. Заниматься занимался, но чемпионом не стал, и понятно почему. Тем, кто не понимает, советую заняться спортом, чтобы понять, что нужно заниматься не спортом, а физкультурой. Чемпионом может стать только тот, кому Бог или Природа дали свое тело, а не чужое, которое нужно самому исправлять без подсказок. Тренер подсказывает тем, кто и так без него может обойтись, но пользуется его советами, чтобы тратить свои силы не на упражнения, а на победу. Это выгодно как спортсмену, так и его тренеру, да еще почет.
Странность заключалась в том, что уже в школе он продолжал задавать «детские вопросы», ставя в тупик учителей, которые откровенно пугались своей некомпетентности. Поэтому учителя закрывали глаза на очевидность того, что ученик понимает смысл вопросов, но не понимает того, почему они не отвечают, отделываясь тем, что ему пора быть взрослым и не задавать детских вопросов, или просто отшучивались. Про себя они думали, что это ребенок с задержкой развития, - так легче справиться с такими ненормальными.
Не видя в учителях поддержки его неуместной и ненормативной пытливости, ученик стал обращаться с такими «философскими» вопросами к своей маме. Папа постоянно был в командировках и, естественно не имел физической возможности беседовать с сыном. К тому же он был инженер, и ему было легче найти общий язык с техникой, чем с человеком, тем более, с которым нужно было возиться, не зная наперед, как он себя поведет. Папа же дружил с техникой безопасности и без нужды не лез в столь опасное по последствиям дело, как воспитание детей. Мама MN, сдав недавно кандидатский минимум по философии, нашла ему умную книжку в магазине и посоветовала ее прочесть, чтобы самому найти в ней правильные ответы на ученые вопросы, например такой: «Мама, а что такое антиномия… это антимония»? Мама помнила, что она учила, что такое антиномия Канта, готовясь сдать минимум по философии, но так и не поняла, что это такое. В этом она была не одинока среди других соискателей ученой степени. Но так просто было невозможно отделаться от такого упрямого ребенка. Он продолжал задавать вопросы уже по умной книжке про актуальную бесконечность, про то, почему Аристотель отказывал последней в существовании в нашем мире. Тогда мама договорилась в институтской библиотеке, чтобы на ее личную библиотечную карточку брал книги сын. Вскоре библиотекарши пожалели, что разрешили ему брать книги, - «пустили козла в огород». Чуть не все свое свободное от обучения время школьник проводил в институтской библиотеке, самостоятельно изучая, прямо как студент, разнообразные науки (впрочем, студенты изучали их под присмотром преподавателей) и неуклонно подбираясь к философии. Тут же он находил развлечение в чтении взрослых книг, которые под номиналом «классики» почему-то читают дети в школе, ничего в них не понимая. Для их понимания требуется упростить текст. Но в этом случае это будет уже другой текст. В окружении умных книг и взрослые книги становились понятны нашему среднему другу. Вскоре он мог спорить уже на равных с учителями в школе. Но это не прибавляло ему оценок, а лишь убеждало учителей, что они имеют дело с ненормальным учеником. На одном классном собрании учительница литературы назвала его прямо «сумасшедшим». Ну, вот скажите на милость, что делать с ребенком, который на уроке истории читает книжку про Вольтера и задает никому не нужные вопросы о противоречиях эпохи Просвещения?
Средний друг взялся за ум только тогда, когда не поступил в университет в чужом городе. Поэтому ему пришлось переучиваться, то есть, учиться так, как учились другие, поступая уже в институт не на общих основаниях, а на тех, которые сложились для рабочей молодежи. Ведь родители у него всю жизнь работали и, естественно, не могли допустить, чтобы их сын не работал, а только готовился поступать в институт. Кое-как он поступил в институт, да и то лишь потому, что в последний день приема документов для поступления в институт его буквально затащил туда школьный друг. Попав в институт, он стал учиться на одни «пятерки». Однако из-за своей впечатлительности попал в плохую компанию товарищей, предпочитавших не хорошо учиться, а приятно проводить время в кругу любителей Бахуса и Венеры.
Правда, годы ученичества у «мертвых» учителей, когда MN был автодидактом, работая на материальном производстве, не прошли даром, - он закончил все же институт с «красным дипломом». Однако время было упущено. Ему пришлось нагонять то, что он пропустил, чтобы научиться понимать элементарные философские тексты. Только после аспирантуры он смог кое-как писать такие тексты, подражая настоящим философам. Труднее было думать самому. Он пытался этим заниматься, общаясь с людьми глупее себя. Своих друзей он больше слушал, чем говорил, ибо мало что мог добавить к сказанному (друг)ими. Когда MN остался один, ему не осталось ничего другого, как заняться выделкой собственной мысли, работать с ней как с удобным для работы материалом.
Второе знакомство
Со вторым другом, уже старшим, я познакомился на излете перестройки, когда она стала расстраиваться. На кафедре философии, куда я пришел со школы, где отработал год с отстающим классом и понял, что школа не место для работы таких отвлеченных, лишних людей, как я, наконец, заговорили на философском языке. Инициатором философствования на кафедре стал ON, приехавший из совсем другого города. Он стал пропагандировать в затхлой атмосфере идеологической кафедры провинциального вуза идеи Эвальда Ильенкова, этого советского «внутреннего диссидента». Я с интересом стал следить за демонстрацией мышления, которую ON устроил на своем рабочем месте. Мы пришли в некоторое интеллектуальное соприкосновение, и я признал в нем не только умного собеседника, который читает классику, включая философскую, но и своего талантливого
