темноте натыкаться на расположенные там предметы.
Сидящие за столом переглянулись, но никто с места не встал. Всех будто чем-то приковало к стульям. И только чужие и страшные звуки постепенно таяли в воздухе кристаллами соли, высыпанной в кипящую воду.
- Генриетта Марковна, вам не страшно здесь жить одной? – едва ли не стуча зубами, спросил Петька.
Из тёмной половины дома раздался громкий болезненный квакающий кашель.
- Это муж, - пояснила Генриетта Марковна. – Зовут Степан, - назвала она его имя, - и закончила: - Я, как видите, не одна.
Муж Генриетты Марковны унял кашель и позвал её:
- Гета!
Генриетта Марковна тотчас с заботой и нежностью ответила:
- Да, Стёпушка!
Муж скупо поинтересовался:
- С кем беседуешь, Гета, уж не сама ли с собой от скуки?
Генриетта Марковна рассмеялась словам мужа и посмотрела на друзей коротким внимательным взглядом, давая понять, что всё в порядке. И снова Артуру послышались эти же самые слова, они снова прозвучали в его голове по-немецки: - Alles ist in Ordnung!
- Гости у нас, Стёпушка! – ещё нежнее и ласковее произнесла Генриетта Марковна.
- Гости? – переспросил муж Генриетты Марковны и зашёлся долгим кашлем и, прокашлявшись, выговорил с большим трудом, делая остановки между словами: - Что-то часто стали к нам наведываться гости. – Из этих слов трудно было понять, досадует он или таким образом выражает радость.
- Стёпа, да это очень милые молодые люди, - спокойно произнесла Генриетта Марковна. – Почти дети…
Кашель Степана длился недолго и он с таким же трудом, как и ранее, произнёс, но на этот раз в его словах проскользнули интонации недовольства:
- Те тоже когда-то были детьми.
- Заблудились они, Стёпушка! – слова прозвучали с плохо скрытым извинением и Генриетта Марковна. – Так вышло…
Степан опять позвал жену:
- Гета!..
- Что, Стёпушка, пить хочешь? – отозвалась сразу же на зов мужа Генриетта Марковна, и лицо её напряглось, проступили скулы, глаза прищурились, лоб покрылся морщинками. – Принести чаю с малиной, Стёпа?
Артур поднял правую руку и привлёк к себе внимание женщины; она посмотрела на него чуточку с большим вниманием, чем следовало. Будто он отвлекает её от важного дела.
- Ему сейчас не чай нужен.
- А что? – спросила заинтересованно Генриетта Марковна.
- Вашему мужу сейчас антибиотики не помешали бы.
Генриетта Марковна нахмурила брови. Взгляд посерьёзнел.
- Прости, Артур, не расслышала, что не помешает?
Он хотел ответить, но по странной случайности в его голове снова назойливо прозвучали прежде произнесённые Генриеттой Марковной слова: - Alles ist in Ordnung!
На помощь другу пришёл Петька, на то друзья и существуют, чтобы помогать.
- Лекарства, - сказал он, - лекарство бы сейчас пришлось очень кстати вашему мужу. – И начал их называть, загибая пальцы на руке: - Панкреатин, анальгин, панангин.
- Панкреатин-то зачем? – удивился Артур.
- Вырвалось, - пожал плечами Петька.
Генриетта Марковна понаблюдала за маленькой перепалкой друзей и их остановила.
- Чай с малиной, - произнесла она тихо, но заставила друзей отвлечься друг от друга и обратить внимание на неё, - лучшее лекарство. Я вечером поставила банки. К утру полегчает.
Петька едва сдержался от вполне естественного желания присвистнуть: надо же – банки!
- Вы хотите сказать, что болезни продолжаете лечить по-старинке?!
- Вы уверены, что банки помогут вашему мужу? – переспросил женщину Артур, недоверие к её словам он тщательно скрыл. – Банки?!
Петька тоже не сдержался:
- Да как же так! Медицина шагнула далеко вперёд. Наука совершила огромный скачок… Сделала большой прыжок… Лечит такие болезни… - он растерялся, стараясь вспомнить какие именно, но махнул рукой: - но лечить банками… Может, вы ещё и примочками и обматыванием лечите?
- Отвечу по очереди, - сказала Генриетта Марковна друзьям. – Артур…
- Слушаю!
- Безусловно, уверена и сомнений здесь быть не может, - категорично заявила женщина, – что банки Степану помогут. Всегда и всем помогало и сейчас поможет. Утром протоплю баньку. Попарю мужа хорошенько. Хворь как рукой снимет.
Артур послушно кивнул, как ученик, которому объяснили решение сложной математической задачи со многими неизвестными.
- Теперь ты, Петя, - улыбнулась, но строгое выражение с лица женщины никуда не пропало. – Я не совсем поняла, о каком скачке и прорыве в науке ты говорил и поэтому вдаваться в подробности не буду. Так как не вижу в этом острой необходимости. Согласен?
Петька растерялся всего лишь на несколько секунд. Подробно другу он не стал кивать и делать вид послушного мальчика, которому надоело быть сорванцом и хулиганом.
- Странно вы говорите, Генриетта Марковна.
- Петя, что странного в моих словах? – спросила она Петьку. – Вас что, от простуды как-то иначе лечат? – не наигранное удивление и что-то ещё, трудно передаваемое словами сквозило в её речи.
Артур согласился с женщиной:
- Иначе… Почти…
Генриетта Марковна закончила:
- Старый способ – проверенный способ. Проверенный годами и многими поколениями. Так мои прабабушка и бабушка лечили своих детей и мужей с родственниками. Затем точно также наша мама врачевала нас.
Так получилось, сговориться друзья вряд ли смогли заранее, что и Артур и Петька произнесли почти в унисон:
- Будет-таки лучше для вашего мужа, как закончится метель, вызвать ему карету «Скорой помощи». Это, поверьте, надёжнее. И это тоже, можете поверить хоть на слово, хоть ещё как-то, проверенный способ лечения простуды.
Из дальних комнат снова послышался зов Степана.
- Гета! – раздался крик, затем послышался кашель.
Генриетта Марковна повела себя странно, и это её поведение никак нельзя было объяснить, за всё время, что она беседовала с мужем, она ни разу не прошла в его комнату, и предпочитала разговаривать на расстоянии, повышая голос. Друзьям не сразу, но бросилось это в глаза.
- Слушаю, Стёпушка!
- Гостей-то накормила, - произнёс Степан, успокоив кашель, продолжая говорить с явным хрипом. – А то я знаю тебя, сидите, поди, разговариваете. А словами не больно сыт будешь.
Генриетта Марковна успокоила мужа:
- Накормила, Стёпушка! А как же, - усмехнулась она и мигнула друзьям: - Сейчас услышите любимое присловье моего мужа.
И точно, после некоторого молчания, Степан говорит:
- А то, знаешь, как оно бывает: соловья завтраками кормили он и крылья сложил!
Следом за словами мужчины послышался смех вперемешку с кашлем.
- Постели гостям в дальней комнате, - снова заговорил Степан, обращаясь к жене. – Её протопил ещё днём. Поздно уже. Разговоры разговорами, а отдых человеку необходим.
- Так и поступлю, Стёпушка! – успокоила мужа Генриетта Марковна.
Женщина посмотрела на друзей и налила чаю в большую глиняную кружку.
- Отнесу мужу чай и вернусь.
- А мы пока выйдем на улицу, - говорит ей Артур. – Подышим перед сном свежим воздухом.
34
Подождав, пока друзья оденутся, Генриетта Марковна проводила их взглядом. Со стуком захлопнулась входная дверь. Проскрипела уличная. Постояв ещё немного и чего-то, выжидая, Генриетта Марковна взяла кружку с чаем и взялась за ткань занавески на дверном проёме.
Женщина внезапно изменилась.
Она ссутулилась, плечи опустились, голова мелко затряслась. Кружка в руке дрожала и напиток выплёскивался. Материал платья состарился, выцвел, в изделии просветились едва заметные проплешины. Платок на плечах превратился практически в старый поношенный, изъеденный молью.
Шаркающей походкой, осторожно переступая ногами, Генриетта Марковна вошла в коридор. Пару шагов пройдя по коридору, она остановилась перед деревянной дверью, сколоченной из широких оструганных и выкрашенных в светло-коричневую краску досок.
Круглая металлическая ручка, когда-то она блестела от прикасания с кожей рук и кожей полировалась, но в какой-то момент её начали красить в один цвет с дверью. Привлекательность блестящего металла для человеческого взгляда она потеряла, но не потеряла функциональной необходимости.
В нерешительности Генриетта Марковна постояла перед дверью. Затем взялась за ручку и потянула дверь на себя. Металлические петли с приятным пением отозвались на открытие двери. Дверь распахнулась ровно настолько, что в неё можно было свободно пройти, Генриетта Марковна не прошла, она, будто просочилась через дверной проём в комнату. И остановилась в паре шагов от порога. Осмотрелась и подошла к кровати.
Огарок свечи медленно тлел, бросая лепестки жёлто-мутного света скупо по сторонам и освещая колеблющимся, плавающим по столу пятном нехитрые предметы. Исписанный мелким женским красивым почерком лист бумаги, сложенный пополам и придавленный сверху массивной медной чернильницей, изготовленной в виде бутона цветка с круглой ребристой крышкой, украшенной поверху прикреплённым колечком. Из низкого стакана выглядывали ручки с острыми пиками писчих перьев. Невысокий глиняный кувшин накрывала плотная белая салфетка.
Генриетта Марковна окинула беглым взглядом стол и перевела его на окно. Через прозрачную материю сочился тонкими лучиками прозрачно-синий свет луны. Непрочные нити лунного света сплетались чьею-то рукой в таинственный узор, убегающий от горячего пламени свечного огарка.
Генриетта Маркова усмехнулась. Кожа ее, также постаревшего и покрывшегося частыми морщинами лица, приобрела плотно-тёмный пергаментный оттенок, немного разгладилась. Блеснули потускневшие карие глаза, и женщина перевела взгляд на кровать. На ней, укрытый стёганым залатанным покрывалом лежал высохший старый мужчина. Кожа лица бледно освещалась лунным светом, остро выделялся на шее кадык, он двигался во время глотательных движений, судорожно и казалось, своим острым выступом разрежет дряблую кожу. На самом же лице кожа обвисла складками, нос обострился, закрытые глаза смотрелись бездонными чёрными провалами, беспокойно под веками двигались белки глаз, шевелились длинные седые ресницы и неширокие полоски бровей, создавалось обманчивое впечатление, двигались тоже. Устрашал рот, раскрытый, в тонкой сизо-синей рамке застывших губ, рот с редкими зубами походил на щербатый оскал могилы и из его глубины, больные слабые лёгкие выталкивали наружу горячее дыхание, оно на короткий миг повисала надо ртом лёгким облачком, и пропадало, растворялось бесследно в ледяной прохладе комнаты. Тонкие высохшие руки с длинными пальцами и давно не стрижеными ногтями неподвижно покоились вдоль тела и нервно редко вздрагивали.
Генриетта Марковна поставила чашку с горячим напитком на стол рядом с чернильницей и сложенным пополам исписанным листом бумаги. Наклонилась над Степаном, несколько минут посмотрела заботливо на мужа и погладила подрагивающей рукой седые волосы, отросшие до неприличной длины. Она открыла ящик в столе, перебрала в нём предметы и нашла пальцами холодный металл ножниц. Вынула ножницы из стола, развела пальцами лезвия, они блеснули хищными гранями. Немного полюбовалась строгой красотой отлично
