прочь даже от этой удобной только для него ниши, встроенной, вмонтированной в привычный порядок жизни, обывательски адаптированной к ней.
Его тянуло в иной мир, трансцендентный этому, его самодовольному эгоизму. Конечно, никакого другого мира он не находил, но интуитивно чувствовал его неуловимое, незримое присутствие, представляясь в виде царства призрачных форм культуры. И вот тогда Петр понял, что его мир, в котором он чувствует себя в «своей тарелке», как фаршированная рыба на праздничном столе, - это мир культуры, знакомый ему, где он сам способен представиться и представить то, чем занят, - мыслью, чувством, памятью, фантазией. Другое дело – природный мир с его анатомией, физиологией и массой всевозможных условностей, безусловно принимаемых за саму реальность, с которой нельзя не считаться. Вот эта неотменяемость реальной жизни, такой ни какая она есть, а какой является сообразно духу времени и общему мнению, давила на него так, что вызывало стойкое подозрение, что вот-вот додавит и, наконец, раздавит всмятку.
Но пока это не случилось, следовало не просто вернуть себя вовремя на место, но и понять, что могло быть упущено, а главное, кого можно было упустить, в ходе поисков себя. Только на фоне запущенности себя можно было выявить, что же именно упустили и кого пропустили. Так кого пропустили и что с ним опустили в контекст? Упустив себя, Петр пропустил самое важное, свидетелем чего он был. Прежде он представлял себя это в виде собственной тени, которая всегда преследовала его, где бы он ни был и куда бы он ни пошел. Но теперь вместе со своей самостью, являвшейся ему в виде его самого, его Я, он потерял и тень Я, второе, альтернативное Я. Он живо представил себя в образе Петера Шлемиля, потерявшего свою тень. Представлять себя тенью ученого из одноименной сказки Ганса Андерсена он не хотел, ибо у Андерсена человеческая тень в самом деле была тенью, а не человеком, как бы она ни старалась показаться им. Тень ученого следовало держать на коротком поводке, ибо как можно отпускать ее на свободу, если она есть то, что бросает человек на все, наводит тень на плетень. Оказавшись на свободе, тень не могла не бросить себя уже на своего владельца, подменив и убив его самой собой.
В случае же с Петром он потерял свою тень вместе с самим собой. Он еще не вполне отдавал себе отчет в этом. Следовало в этом разобраться, чтобы разыскать то, без чего немыслима человеческая жизнь.
Второе Я человека является его тенью, темной стороной, ибо скрывается в нем как его внутреннее Я. Его первое Я человека есть то, чем и кем он является в глазах окружающих, которые доводят до его сведения, кто он такой. То есть, внутренний человек не должен забываться и терять свое лицо, обращать внимание на то, как его воспринимают и как к нему относятся окружающие. Но лицо – это не весь еще человек, далеко не весь. Так человек начинает смотреть на самого себя глазами другого человека. Тогда он сам, внутри себя, становится чужим себе. Но с потерей самого себя потерял ли Петр свое внутреннее Я или упустил нечто иное?
Думать было некогда, - надо было действовать: искать того, кто его похитил. Но кто похитил его так, что он был на месте? Ведь Петр никуда не исчез. Просто он потерял способность смотреть на самого себя глазами другого человека. Прежде у него был такой дар. Благодаря ему он прекрасно находил контакт с нужными людьми, - выдавал себя за того, кого на его месте хотели видеть. Это определяло то, что он утаивал от нужных людей в самом себе, в частности образ самого себя. Это был образ себя в себе для себя, точнее, если говорить на гегелевском языке спекуляция Я в себе и для себя.
Все то, что здесь изложено по разбираемому личному вопросу Петра Петровича Петрова, было еще только намечено его мыслью приблизительно, схематически в логической графе ментального наброска. Но вскоре оно непременно будет многократно уточнено, конкретизировано в сюжете его жизни им самим в качестве героя повести.
Но что теперь, в самом начале повествования ему следовало делать? Разумеется, искать среди окружающих воплощение того, кто похитил его. Была ли это женщина? Скорее всего. Условно «ее» он назвал своей музой. Но тогда как ему быть с Катей? Никак само будущее покажет. Катя его вполне устраивала как женщиной, с которой спят, кушают, живут бок о бок. Петр не относился к такому рода мужчин, которым обязательно нужна служанка, чтобы их чистить, кормить, удовлетворять их похоть и потребность в украшении себя красивыми вещами, одним словом создавать вокруг них уют, заботиться о них, чтобы они не были озабочены. В ответ такие мужчины, которых обычно называют «господами», содержат своих служанок, кормилиц и наложниц. Бывает, что их становится больше, чем одна, намного больше. Петру было нужно не это. Он сам мог позаботиться о себе. Ему нужна была не служанка, не любовница, не содержанка, а друг, товарищ и сестра. Друг, чтобы на нее можно было положиться, можно было довериться, можно было быть откровенным, как с самим собой. Товарищ, чтобы заниматься одним общим делом, разделяя с ним общую ответственность за последствия содеянного. Сестра, чтобы быть близкой по душевному отклику, а не по зову плоти. Конечно, не мешало, чтобы подруга, товарищ и сестра не по рождению, а по душе, могла помочь удовлетворить все его желания. Однако этого мало, чтобы быть счастливым. Для счастья нужно и ему самому быть способным удовлетворить любое ее желание.
Когда Петр выходил из дома, он уточнил для себя, что он нуждается не в друге, а именно в подруге, потому что ему нужен такой друг, который будет интимно близок ему. Интимность избирательна. Она естественна и поэтому Петр как мужчина естественно мог выбрать только женщину. Значит, он ограничен в интиме. Это ограничение не тяготило и не угнетало его. Зато он был свободен в выборе женщины. В отношении сестры, за неимением ее по рождению, он нуждался в ней, конечно, в меньшей степени, чем в родителях. Родители обязательно должны быть старше, чтобы породить его, но должен быть кто-то еще от них, кто будет ему близок по рождению, будет его современником. Если нет, то лучше, если интимно близкая женщина будет к тому же еще родной по душе. Поэтому условно ее можно назвать «сестрой» по духу, а не по плоти, чтобы не было и тени инцеста.
Петр решил отправиться в библиотеку в поисках нужного ему человека, как две капли воды похожего на человека из сна. Он предполагал, что увидев нужный человеческий тип, узнает в нем как в воплощении прототип. И вот тогда он употребит все свое обаяние, чтобы очаровать его и найти в нем самого себя. Почему бы не начать поиски с библиотеки как культурного места? Она предпочтительнее других оживленных мест, вроде ресторана или дома свиданий. Кого он там найдет? Женщину навеселе или женщину на час, в лучшем случае на ночь. Зачем, когда у него уже есть женщина? Катя была его женщиной, но не была подругой, товарищем и сестрой в духе. Она была своей, доступной, но в ней не было загадки. Какой именно? В этом все дело. Ему нужна была не женская загадка. В этом смысле Катя была в меру загадочна для него как для мужчины. К тому же она могла вести себя с ним как роковая женщина, «снимая» физической и нервной, душевной болью все его неизжитые детские и подростковые комплексы. Но этой зловещей способностью она редко пользовалась, жалея Петра и только в ответ на его скрытые от сознания желания. Жалея Петра, Катя любила его. Но он не знал об этом. Так какая загадка ему была нужна? Неземная, небесная. Он хотел… ангела. Он хотел жить с ним как с женщиной.
Любезный читатель, я так и вижу, как вы неприятно удивлены странным, если не сказать извращенным, желанием героя. Но не торопитесь осуждать «нашего героя». Подумайте. Что на самом деле хотел Петр? Он хотел то, что сам не знал. Он все, что угодно мог хотеть, но только не ребенка. Не то, что его могла поразить такая мысль, а то, что она никогда не приходила к нему в голову. Здесь другое. Ведь ангел не есть ребенок. Он не есть и старик или старуха. Он вообще не имеет возраста. Если на то пошло, то он старше любого из нас. Ангел есть дух. Проблема была в том, что Петр испытывал любовь к духу, но не только духовную, а человеческую, то есть, и душевную, и… плотскую. То было результатом, нет, не сексуальной распущенности, а неведения. Почему? Потому что Петр любил так не самого ангела, а ту, в которой он был. Об этом он мог догадаться, только обнаружив его в ней. Следовательно, Петр относился к редкому виду людей, которые в древности жили с богами, а теперь перевелись совсем. Прежде их знали в качестве героев. Недавно их звали «поэтами». В наше время они могут появиться только в книге в качестве «бумажного героя». Сейчас такое необыкновенное желание является инфантильным желанием, которое не к лицу взрослому человеку. Оно просто смешно. Подумайте, как можно любить ангела, которого ныне принимают за инопланетянку. Послушайте, как глупо звучит: «Моя любимая женщина на самом деле инопланетянка»! Комедия, да и только. И в самом деле, глупо.
Неужели их нет? Почему? Они, конечно, есть и были. Но что это дает человеку? И прежде, в стародавние времена боги сходили с небес, со звезд и являлись людям и даже вступали с ними в контакт, включая и интимный, но в каком виде? Разумеется, в человеческом. Иначе откуда дети от них? Так чего же ждал Петр, что он хотел? Того же самого. Но для него это была не забава, как для греческих богов, а стремление духа выйти из человека обратно. Возможно, когда то он слишком долго засиделся в людях, а теперь стремился стать самим собой, освободиться от земного тяготения. Но сам не мог уж сделать это, ибо оказался слабым в человеке. Вот такая вышла оказия. Он нуждался в другом духе, чтобы стать самим собой. Дух не только от духа, но и дух к духу.
«Но что я хочу? - наконец, подумал Петр. – Быть самим собой или быть тем, кто найдет себя в другом человеке, - в любимой»? То, что Петр потерял себя, он уже понимал. Но для чего потерял? Еще не догадывался. Он искал себя уже не как человек. Для того, чтобы найти себя, ему нужна была та, в ком есть то, что не есть она сама. Вы еще не догадались, просвещенный читатель, кого искал Петр? Он искал такую же, потерявшую себя, чтобы найдя, стать одним духом. Только так, целиком соединившись, можно преодолеть земное притяжение и найти себе место уже не под солнцем, а за ним в качестве нового солнца, яркой звезды. Это не просто выйти в астрал, но стать им самим.
Так был ли Петр тем, кем прежде выходил из дома и бродил по улицам в поисках неизвестности? И да, и нет. Тот, кто носил это имя, был уже не прежний Петр. Нельзя однозначно сказать, что это был не Петр. Тогда следует задать для уточнения вопрос: «Был ли он человеком»? Да, он еще был человеком в отношении того, что начинало проявляться в нем. Но являлось в нем уже не человеческое. Было ли оно в нем прежде? Конечно, было, как и в любом из нас. Но раньше оно не показывало себя. Показывало другое, - то, что ниже нас, - наше животное начало.
Он чувствовал себя ребенком, который заново пере-открывает мир целиком, не может от-мыслить себя отдельно от него. Он ощущал свою
