прибыл на 10-15 минут раньше необходимого, прошёл в дальний правый угол зала, где висели телефоны-автоматы. Вынув из внутреннего кармана карточку, подарок Гершуни «для дублирования связи», и обрывок бумажки, он прочитал номер и сказал красному ящику:
59
«Кто не рискует, тот не пьёт шампанского… Только бы никто не подошёл сюда…» «Алло? – спросил он, когда понял, что его соединили. –Слушай сюда!.. Да… Да короче… Тебе выгоднее меня послушать!.. У тебя по 2-ой Советской подпольный водочный завод, и ты с него хорошо имеешь. Короче, каждый месяц ты будешь башлять на детский приют по пятьдесят штук или завод сгорит». Серёжка торопливо повесил трубку, выдохнул воздух и, придя в себя, прошептал: «Правильно Борька говорит: валить надо всю эту сволочь. Клещи…присосались…»
Он быстро вернулся к выходу и тут же столкнулся с Борисом, словно приятель постарался быть лёгким на помине..
- О, здорово!
- Здорово! Давненько не виделись!
- Отойдём в сторонку! Расскажешь, как дела!
Они хитро отошли к столику для сумок, где Борис, не прерывая конспиративно бессмысленного разговора, снял с плеч рюкзак, прикрыл его собою от глаз охранника и переложил пакет с чем-то округлым в сумку Серёжки.
- А где дыня…или что там было?
- Уже выбросил, чтоб тебе не возиться. Так что поосторожнее с грузом. Лет на десять тянет. Ты ведь ещё несовершеннолетний?
- Как и ты.
- Да, и не вздумай отсыпать себе… Шутка.
- Я этим не балуюсь.
- Всё, пора расходиться… Бледный, удачи. Сегодня ты ставишь точку, - выражение весёлости на лице Бориса сменилось озабоченностью и сочувствием.
- Справлюсь.
Удача, несмотря на паршивую погоду, разыскала Серёжку в этом провинциальном городе и была рядом с ним и весь вечер, и на следующий день, когда в полдень он снова приехал в тот же магазин. Пока Серёжка входил и делал двадцать шагов от
60
самораздвигающихся дверей до телефонов, попутно отметив, что вчерашнего охранника заменил другой, примерно в километре от него двое мужчин лет пятидесяти вели разговор, который Серёжка с удовольствием бы подслушал.
-… Ты ничего не путаешь? – говорил один, раздражённо куря у окна.
- Чё мне гадать? – удивлялся второй. – Там на автобусике по-русски написано: «Следственный комитет РэФэ». Согласись, кореши Драпа с такой рекламой не ездят.
- И что дальше?
- Ну, я в сторонке притормозил. Гляжу, Сутулый возле ворот топчется. Он же у Драпа за сторожа, а мы с ним вместе пять лет…
- Дальше.
- Дальше я ему кивнул, чтоб подошёл. Получается: обыск там и нарыли большой пакет герача.
- Типа нашего? Который вчера увели?
- Это не Сутулого, это мой расклад. Откуда в городе за один день две такие серьёзные посылки?
- Разберёмся… Крысы будут землю жрать со своей будущей могилы.
- А этот, вчерашний?.. Он только за цех базарил?
- Да. Пацанский голос, лет до двадцати сучонку… Знаешь, я где-то слышал этот голос. Не этот точно, а такой. Но где?... Потом вспомню. Ты охрану увеличил?
- Ещё с вечера.
Зазвонил городской телефон, и хозяин кабинета снял трубку.
- А я тебя предупреждал, Толстый, - услышал он голос, который напоминал растаявшее прошлое. – Ещё хочешь проблем? Хапнешь под самый подбородок. Короче, семьдесят штук в месяц на приют, на детишек, или твои проблемы опухнут. Ты сечёшь, барыга?!
- Я тебя сам буду распиливать на части, - заскрипел зубами Толстый. – Я у тебя живого глаза вытащу. Ты у меня неделю подыхать будешь в мучениях!
61
Он отвёл трубку от уха и сжал её, будто душил. Умоляя о пощаде, трубка пищала короткими гудками.
- Надо было не обрубать, чтоб вычислить его… - пожалел приятель оскорблённого и обворованного садиста.
- Он прервал… Сразу прервал… Так, ищи пацана! Перебирай детей у тех, кто работает на водке, друзей детей, всех, кто может что-то знать! Я в мэрию! Посмотрим, что за наркоту заныкал у себя наш Драп!
- А с мусорами как? С чего им теперь отслюнявить их долю?
- Подождут, собаки, свою пайку!.. Прежнюю ещё не проглотили.
Через пару минут водочный, наркотический, таксистский и ресторанный король города, по совместительству депутат, меценат и лучший друг прокурора и начальника полиции ехал по центральной улице и мучительно перебирал в памяти всё, что могло бы расшифровать наглый телефонный голос. И когда его автомобиль поровнялся с одной из автобусных остановок и взгляд вора скользнул по толпе на ней, в том числе по невысокой, худенькой фигуре бедновато одетого паренька, между ними словно восстановилась на миг недавняя связь, теперь без проводов и волн, и оба узнали друг друга. «Мечешься, уродец? – подумал Серёжка, проводив глазами серебристый джип. – Порошок свой ищешь? Это я на тебя наехал. Я. Придёт время – доберусь и до болеевысоких начальников-расхищальников. Потому что вы воруете и – уязвимы. А я никто, я себя никак не обозначаю. Поэтому могу всё…» «Вспомнил! – осенило Толстого в ответ. – Вспомнил этот грёбаный голос!» Лет двадцать назад он действительно был упитанным молодым человеком и, решив с друзьями «войти в движение» и «подняться», они выбрали себе трамплином перепродажу выращиваемой в деревнях конопли. Совхозы тогда исчезали один за одним, освобождались – и от культурных растений, и от посторонних глаз – поля и, главное, навозные кучи на фермах, и молодой сельский люд от безысходности расколлективизации потянулся в преступный бизнес наркоторговли. Тогда-то ему и дали прозвище Толстый: поджарые и скуластые деревенские партнёры удивлялись, как в такое полуголодное время можно носить на себе столько сала.
Он много ездил, заводил знакомства, выискивая новые способы наживы, и особенно забавляло его общение с людьми в одном из сёл области, обладавшем каким-то особым,
62
приблатнённым языком – гнусавым, тянучим, в котором многословные рассуждения постоянно перемежались излюбленным здесь «короче». Веселее всего было слушать, когда на этом дурашливом наречии переговаривались местные девки, коих приглашали в компанию «крутых» для увеселения.
Усмехнулся Толстый своему воспоминанию да и отбросил его за малозначительность. Не мог он предположить, что из умирающей, деградирующей деревни приехал какой-то подросток, отнял у него пару килограмм героина и подставил перед CКмэра города. Не мог он предположить и того, что только родная деревня Серёжкиумудрилась сформировать у себя необычный говор – прежде всего из-за того, что ежегодно десять-двадцать человек уходили из села в зону, столько же возвращалось, и причудливо перемешались здесь лексика и интонации русского литературного и русского тюремного. Хватало отсидевших и в соседних населённых пунктах, но, видно, в этой деревне по законам диалектики количество с какого-то момента переросло в качество. Недаром Серёжка стеснялся много говорить при Вике, ведь даже вдикойфазанке его акцент с чрезмерным протягиванием гласных поначалу вызывал усмешки и заставлял постоянно контролировать речь.
А теперь слаборазвитый язык мешал парню думать. Нетрусливый, смекалистый, энергичный от природы и от житья с бестолковыми родителями, которые сваливали на него большую часть забот о братьях-сёстрах, он, едва вникнув в деятельность своих новых друзей, борцов за справедливость, уже хотел как-то выделиться, двинуть общее дело вперёд, обойти хоть в чём-то Бориса и Гершуни. Малочисленность группы дала ему возможность участвовать в акциях наравне с ними, но сужала возможности, а ведь сам Гершуни мечтал о всероссийских масштабах. Потому мысли Серёжки всё больше сосредотачивались на необходимости создания других групп. И вот тут-то он начинал осознавать, что не знает, как говорить с местными пацанами, как убеждать их заняться столь рискованным делом, почти что терроризмом, как вообще здесь, в городе, общаются люди. То, что неутомимый насмешник Борис и интеллектуал Гершуни – ребята нетипичные, Серёжка понимал. Как и то, что для широкой борьбы нужны парни попроще, которые меньше думают, больше делают и к тому имеют веские причины мстить власть и сласть имущим.
С детства в Серёжкиной голове все люди распределялись тремя кругами. Первый – ближние, деревенские – живые и понятные. Далее – приезжие, чужаки, в том числе и
63
живущие в городах родственники, больше похожие на инопланетян, потому что обитали где-то в небе, на этажах, и ходили в туалет прямо в квартире. К третьему кругу с почти нереальным существованием относились для него упоминаемые, например, начальство, которое в деревне было принято единодушно ругать матом – и это было единственным единодушием Серёжкиных односельчан – или мелькавшие по телевизору лица, которые в воображении мальчика с детства сравнялись со своими соседями по экрану, мультяшными персонажами, и были настолько маловероятными, что повесь кто-нибудь в деревне плакат о том, что приезжает певец или телезвезда, Серёжка посмеялся бы, как над объявлением о визите Винни-Пуха.
Устоявшиеся представления мало изменились с переездом в город. Он только привыкал ещё к другой жизни, общался больше с такими же деревенскими или сокурсниками из местных гопников, чьи родители не мечтали для своих чад об университетах и потому запихнули в непрестижное училище. И вот теперь «наезды» на начальника полиции, на самого мэра, разговоры о том, чтобы едва ли не вчетвером перевернуть всю страну! Слабые родительские гены, гнилой, давно не ремонтировавшийся дом, девять классов с тройками и книжки, которые не были вовремя прочитаны – всё это не давало Серёжке рвануть вперёд в своём развитии. А хотелось очень. Особенно рядом с умной и красивой Викой, смотревшей на него тепло, но и с сочувствием.
… Очередной сбор группы Гершуни назначил на конец декабря. Борис взял на себя торт, Вика – конфеты, сам Гершуни – фрукты. Серёжка как-то обмолвился, что на чай их семья не тратится вообще, собирая в сезон шиповник, липовый цвет, зверобой и прочие полезные и пахучие растения, и, извещая его о предновогодней встрече, с деревенского парня потребовали вкусный напиток. Серёжка понял, что друзья не хотят с его стороны финансовых трат, и немного расстроился. Кому понравится быть хоть в чём-то неполноценным? Тем более что от него ждали отчёт об агитационной работе в фазанке, а тут похвастаться было нечем. Со смешанными чувствами хрустел Серёжка по новорождённому снежку, отматывая уже привычный маршрут в добрые пять километров. В автобусах он не нуждался: времени хватало, пеший ход был привычен, к тому же он прочитал пару книг об эсерах и заразился от друзей их некоторой увлечённостью самоограничением и аскетизмом. Особенно этим отличалась Вика, и то, что она скромно одевается, не преображает себя косметикой, нравилось Серёжке и делало её ближе. Даже
64
Викин планшет, который группа использовала для базы данных о таскунах, как оказалось, девушка не выпросила у родителей на день рождения или 8 Марта, а выиграла в общегородском
