У Серёжки убили бабушку

- Вот именно: сидим, пьём сок, мирно беседуем и не паримся от того, что кто-то оттягивается по полной программе.
  - Зачем так говоришь?! – громко сказали в десяти метрах от компании, и все четверо повернули головы на шум.
  - Как хочу, так и говорю! Тебя забыл спросить!
  На вертящемся стульчике стойки громоздилась фигура мужчины лет двадцати семи, полнотелого и явно очень высокого, потому что в сидячем положении он был почти вровень со своим собеседником – смуглым человеком неопределённого возраста в костюме с чёрной, блестящей рубашкой. Первый качался влево-вправо, второй жестикулировал, но не угрожающе, а скорее, с упрёком.  Он как будто предлагал всем широким движением своей правой руки задуматься о недостойном поведении своего оппонента и помочь тому раскаяться.
  - Нельзя так говорить про девушка!
  - Да ну?! – издевался первый. – Где это написано?!
  - Ты мужчина или нет?!. Мужчина не должен так называть девушку!
  - А я не мужчина! Я муж-жик!
  - Разница нет! Ты должен извиниться перед она!
  - Кому передана?! Мне она на хер не упала!
                                                                  54
  - Смеёшься?! Все видели, - азербайджанец показал рукой на публику, - я спокойно объяснял! Ты сам виноват! Пошли выходить!
  - Не, моя пошли бухать!
  - Ты трус! Выходи улицу!
  - Сам ты трус! А я муж-жик!
  Они всё-таки покинули пределы бара, сильно проредив его посетителей, потянувшихся на вторую серию боевика.
  - Хана русскому! – усмехнулся Борис. – Айзеров целая компания!
  - Так ему и надо: нечего девушек оскорблять. Даже таких…
  - Ты, Марья, не видела: она его спецом толкнула. По ходу, эта мальвина решила столкнуть ребятушек лбами, как баранов.
  - А ну их. Фигнёй страдают…
  - И что, люди каждый вечер проводят в таких вот барах да кафе? – спросил Серёжка.
  - Люди!.. – фыркнул Гершуни.
  - У кого бабла много – тот каждый день оттягивается, - пояснил Борис. – Остальные – по выходным и праздникам. Есть ещё халявщики, присоски…
Они снова разом замолчали. Но ненадолго. «Я муж-жик!» - серьёзно заявил Борис, и у каждого перед глазами, вызывая смех, снова промелькнула забавная сцена. Во всё остальное время, пока обсуждали свои планы, то и дело кто-нибудь вспоминал фразы-афоризмы ссорившихся, и даже Вика перестала высказывать недовольство заведением.
  …Следующая акция группы потребовала двухнедельной подготовки. Зима вступила в должность, затруднила передвижение по коттеджному посёлку на окраине города и сделала заговорщиков слишком заметными на своём белом фоне. А посёлок этот с момента удачного Серёжкиного поджога стал объектом наибольшего внимания Гершуни, который утверждал, что собрал уже десятки доказательств крупных хищений со стороны мэра, его замов и родственников-бизнесменов. «Масштабы такие, - возмущался парень, - что потеря машины для них, как потеря Борисом зажигалки».                                                       
                                                                  55
Когда детали новой операции были разработаны и утверждены, ребята не удержались,
наняли такси и вчетвером прокатились по Майами, рассматривая феодальные замки местных баронов, графов и герцогов. Такси высадило их возле старого лесхоза, куда они уверенно направились, пока машина разворачивалась. После чего по телефону было вызвано такси другой фирмы, которое вернуло ребят в центр города.
  Впечатлений насобирали много, но больше обсуждали жилище мэра, которому по предложению главного конспиратора Гершуни дали подпольную кличку Версаль. «Людовику надцатому не западло было бы пожить там недельку, - оценил Борис. -  Со всеми своими помпадуршами…»
  В день х, как и планировалось, началась сильная пурга. Планировалось, конечно, не Гершуни, а Небом, но метель должна была стать одним из соучастников новой затеи четвёрки. В 19.25 на первом пути железнодорожного вокзала города остановился поезд, из четвёртого вагона которого вышел пассажир с пакетом в руках и, подняв воротник, неторопливо зашагал вдоль здания. Он добрался до северной стороны, которую на время заполнили приехавшие и таксисты, и остановился закурить возле большой тёмно-зелёной урны. Пакет мешал ему, и он равнодушно опустил его за урну, затянулся и, выпустив дым, раскочегаренным пароходом поплыл среди суетившихся людей и вихрящегося снега в обратный путь, к своему вагону. В это же время в толпе произошло маленькое ЧП: девушка, толкавшая большую сумку на маленьких колёсиках, оступилась, подвернула ногу и, чтобы не упасть, схватилась за руку проходившего мимо неё парня.
  - Ой, извините, - смутилась она. – Поскользнулась.
  Выражением лица она показала, что стыдится своей неуклюжести, но в то же время опасается сразу отпустить крепкую руку спасителя.
  - Идти можешь? – буркнул тот, внимательно посматривая через её худенькое плечо в сторону вокзала.
  - Кажется, сумка сломалась. Посмотрите пожалуйста.
  Парень нехотя присел, шатнул пальцами пластмассовые колёса.
  - Ничего тут не сломалось!

                                                                  56
  - Не сломалось? Слава Богу, - девушка оперлась на свою сумку, сделала осторожный шаг и, убедившись, что в ней тоже ничего не сломалось, пошла своей дорогой, даже не поблагодарив парня.
  Впрочем, тот, едва освободившись от обузы, быстро направился к стене вокзала, взял пакет, оставленный за урной пассажиром азиатского поезда, и затерялся в толпе.
  Но зря он так быстро забыл о хорошенькой девушке, и судьба обязательно его накажет. В этом возрасте только о хорошеньких девушках и надо думать. И уж точно не о грязных урнах с мусором. А вот путешественница с сумкой о случайном помощнике не забыла и через пару минут, пряча на остановке лицо от колючего ветра, раздражённо швырявшего в людей сухим снегом, рассказывала о нём двум своим знакомым.
  -… Смотрит в вашу сторону и смотрит. Со мной говорит, а у самого глаза там. Как мне в голову стукнуло заставить его глянуть на сумку?..
  - Да мы уже поняли, что вот-вот всё накроется. Я встал спиной к урне, а Борис присел, чтобы поменять пакеты. Так и пошли дальше: он с пакетом под мышкой, а я его прикрываю от блатного…
  - Ладно, радуйтесь, что это был синий пакет. Я приготовил только синий, чёрный, жёлтый и белый. Была бы какая-нибудь сумка, тогда…
  - Это точно. Тут нам повезло. Ты, Борис, ещё так быстро курьера вычислил…
  - Все суетятся, а он идёт спокойно; все одеты по-зимнему, а он явно на минутку вышел из вагона. Ну, а главное – дыня. Я же говорил, что груз будет в дыне.
  - Только наша длиннее.
  - Какая разница.
  - Вот именно. Вскроют они её не раньше, чем через полчаса. Всё: автобус. Разбегаемся, и дальше – по плану.
  Мальчишкипомогли Вике забраться на ступеньки с её громоздкой, впрочем, совершенно пустой сумкой, а сами пошли в разные стороны. Борис со школьным рюкзаком за спиной потопал в город окраинными улицами с их старинными железнодорожными бараками, Гершуни – по центральной улице. В течение дня он сделал
                                                                  57
два плановых звонка и ответил на один. Первый был коротким и внешне малозначительным.
  - Привет, как дела? – сказал он Серёжке, отойдя немного от вокзала. – Нормально? У меня тоже всё нормально. Ну, пока… Ага, давай.
  Часов в десять вечера уже Серёжка позвонил ему и радостно сообщил:
  - Слушай, посмотрел диск, который ты мне дал! Прикольное кино!
  - Я рад, что тебе понравилось, - серьёзно ответил Гершуни и пошёл в прихожую. – Мам, я прогуляюсь немного! А то голова пухнет от этого сочинения!
  - Что-то ты часто стал прогуливаться по вечерам… Хулиганья сейчас на улицах…
  - Я во дворе. У нас ведь спокойно.
  - Уж не появилась ли у нашего Ромы девушка? – продолжила женщина разговор, теперь уже с супругом.
  - Да хоть бы и девушка… - ответил тот от телевизора. – Но не похоже: через полчаса возвращается…
  Гершуни обманул маму. Он быстро прошёл три квартала в направлении к центру города и остановился у телефона-автомата. Зажмурившись, проверил себя: цифры, старательно заложенные в память отличника, привыкшего к большим объёмам информации, легко всплыли в памяти. Парень развернул конфету, положил в рот и начал дозваниваться.
  - Слушайте внимательно, - картаво, но понятно сказал он в трубку. – В городе N, в доме № 6 по улице 4-ой Ленинской, живёт человек, который снабжает наркотиками из Афганистана всю область. Как раз сегодня он получил через наркокурьера очередную партию. Фамилия человека Драпневский. Наркотики он обычно прячет в бане. Всё… Садовник! Всё!
  Гершуни огляделся по сторонам, протёр платком телефонные кнопки и трубку и, с довольной улыбкой разжевав карамельку, пошёл в обратную сторону. Недалеко от дома он бросил в мусорный контейнер телефонную карту и внимательно посмотрел на небо. Снежинки миллионными толпами хаотично мелькали в освещаемом окнами пространстве,

                                                                  58
сталкивались с другими клубками сотоварищей, перемешивались, опять куда-то неутомимо неслись. Ветер, дурея от собственного бешеного ритма, иногда повизгивал, переходя, очевидно, какой-то свой звуковой барьер, и тогда вьюга оживала, становилась зловещей. Парень стоял, даже не морщась от порывов ледяного воздуха, и представлял, как его друг шёл по снегу через большой пустырь, потом перелезал каменную стену-ограду и оказывался в засыпанном снегом Версале, больше похожем на чертоги Снежной королевы, чем на парк под Парижем. Густая метель сокращала видимость метров до двадцати, и Серёжка свободно, не опасаясь охранника и собак, пробирался к бревенчатой бане, красиво обрамлённой тёмными ёлками. Там он прятал свёрток, после чего перелезал через забор и долго брёл к своему общежитию. Бабушка-вахтёрша дремала у маленького китайского телевизора и никакие каламбуры весельчака Урганта не могли столкнуть с неё оцепенение сна, накинутое воем пурги за окном вестибюля. И Серёжка не беспокоил старушку. Обойдя общежитие кругом, он входил через подвальную дверь и на цыпочках поднимался на третий этаж. В комнате никого не было: соседи уехали домой. После условного звонка ему, Гершуни, Серёжка выпьет чаю, чтобы согреться, тем более, что топят у них плохо и старые деревянные окна никому ненужного училища давно капитулировали перед напорами ветров. Потом он ляжет спать и, свернувшись клубком под тонким студенческим одеялом, наверное, будет вспоминать сугробы Версаля и помойки в окрестностях города, через которые пришлось дважды пробираться в эту противную ночь с её такой нужной вьюгой.
  Гершуни опускает голову, качает ею и говорит себе вполголоса: «Что толку? Всё основное у них за границей… Однако не могу же я терпеть, когда мою страну так унижают…» Он тоже идёт спать, не подозревая, какие весёлые мысли бегают в голове у Серёжки, отвлекая его и от холода из окна, и от беспокойства, что его преступление может быть раскрыто: по пути он трижды встречал каких-то пешеходов, а один раз его осветила машина.
  После звонка от Гершуни с ключевыми словами «у меня тоже всё нормально» Серёжка вышел из общежития, сел в автобус и доехал до строительного супермаркета. Войдя внутрь, он глянул на большие часы с эмблемой торговой сети и, убедившись, что