Тридесятое царство (окончание)

«птиц» Земли нет, разве что много южнее, куда те вряд ли отважатся продвинуться. И то сказать, Куницы, Выдры, Барсуки и их соседи вышли с самого Великого острова, в середине которого возвышалась священная Алатырская гора, и потому считали себя старшими над всем народом, почитающим Сварога. Они увереннее других говорили семь десятков лет назад, что Холод будет наступать непрерывно и от Моря надо уходить подальше. Однако – трудно расставаться с Родиной – послушались их тогда лишь обитатели маленького Белого острова – Лоси, Олени, Косули и Туры.
  Но не все были столь суровы. Гостомысла и Радиславу всё время зазывали то в одно, то в другое селение, пытливо выспрашивали и, вместе с северным вещуном, приносили Светлым богам жертвы и прошения о благополучном походе Яровой Дружины. Юных и отважных гостей с Равнины ожидали с радостью и нетерпением. Скорое воссоединение братских народов, хотя и неполное без Западных, стало главным разговором южан. Когда же старец проронил, что по его счёту Дружина явится ко Дню Купалы и Костромы, то к и без того любимому летнему празднику стали готовиться с особенной тщательностью.
  Лебеди, старик и внучка, поселились у Лосей родича-племича Вежемира, в самом крайнем к Северу их селении. Здесь же теперь остановились Журавли, Совы и остальные восемь одноплеменников Гостомысла. Олени зазвали к себе Воронов и Уток, двое от Туров увели на отдых девять Кречетов, и только к полудню следующего дня добрались до селений Бобров Светь, Болеслава и остальные Соколы. Яр остался у Вежемира, наказав всем отдыхать, холить лошадей, чинить обувь-одежду и готовить к дальнейшему походу оружие. Запасных лошадей разобрали по десяткам.
  Так завершилась первая часть похода, и наконец, можно было бестревожно спать, не вздрагивать в дозоре от шорохов Леса и не загадывать о том, какое ещё лихо выпадет на долю назавтра.
  Соколы и отсыпались. Весь остаток дня и ночь. Жилища Южных сильно отличались от строений  Островов и  Равнины: на полсажени срубы уходили в Землю, крылись жердями и промазывались глиною. Потому внутри было не по-летнему прохладно, и запахи огнища, снеди, молочного соединялись со свежестью почвы. Бани же да разные хозяйственные постройки возводились обычно, как и на Севере. И во всём остальном селения здесь мало отличались от тех, откуда пришли Соколы. Так же вокруг них паслись коровы, овцы, козы, так же зеленели поля и овощники, всюду разносились звуки обиходных дел, лай собак, крики играющих детей, стуки, лязги,

155
скрипы… Всё это обрушилось на Соколов привычным и одновременно чудным, уже забытым, тревожило во сне, смешивалось с впечатлениями от Леса, вызывало причудливые видения, при которых рука тянулась к мечу, а сердце начинало стучать, как мчащийся вскачь конь…
  Их разбудили на заутре. В спаленку к Светю заглянул родич Бобров, и по привычке чувствовать всё новое юноша открыл глаза.
  - Если проснулся, брат Сокол, то позволь нам оказать гостеприимство. Для вас, семерых, готова моя баня. Вашей удалой десятнице и её подругам – у моего брата и соседа. А как смоете грязь да пыль лесную, накормим-напоим от всей души. Лошадей ваших дети искупали. Пасутся теперь у реки, в самом травном месте. И пёс твой увязался за ними, словно ведает, что хозяина здесь охранять не от кого. А беспокою вот почему: от Куниц, Барсуков, Белок, Выдр приехали племичи, да из наших, Бобровых селений явились все родичи. Хотят видеть вас да повыведывать о том, как на Севере, как в Лесу.
  - Ничего, дедуня, не беспокойся: хватит нам сна, не с битвы воротились, и особенной усталости нет. А что, от Куниц тот самый родич… племич, по-вашему, прибыл, что досадовал на наше переселение?
  - Нет, ратник. Это Родомир, наш новый старший надо всеми племенами. Ибо так повелось: кого Куницы, как самые большие числом, избирают племичем над своими десятью селениями-родами, тот становится и над всеми племенами старшим. И в день Дажьбога мы то одобряем… Или нет…
  - А куда же старый делся?
  - Старый?.. Прежний, значит? Этот ведь тоже старый, мой однолеток, а мне, ратник, почитай, семь десятков и пять после Купалы будет… А прежнего Куницы убрали из племичей и с родичей. За вас сменили. За то, что братьев с Севера не пожелал принять по-доброму. Вчера Вещенье было у них. А ночью гонцы по всем селениям проехались, и, сколь ведаю, людьми то решение одобрено.
  - Как же так? Из-за нас мудрого человека обидели? За один только разговор переменили родича до срока?..
  - Что до срока, то верно: нечасто такое бывало. Я вот родичем уже три десятка лет. Да десяток – племич, старший надо всеми Бобрами. А что за один лишь разговор, так то ты не прав. За недобрую, чёрную мысль сменили его. А к чему недобрая мысль приводит – к худому слову ли или худому делу – то неважно. Кто зло в душу пустил, тот, как ни скрывай изъян, а всё наружу будет вырываться. О том я и с вашим вещуном Гостомыслом толковал. Два дня у меня гостил… А теперь, ратник, смотри же: Куницы станут вас к себе зазывать погостить да и другие тоже. Не поддавайтесь. Пускай ещё больше устыдятся худоумия своего. И не верь никому: Земли к Югу от нас нехожено-неезжено. Ничего, что вас сто тысяч человек. Там и пяти сотням тысяч безлюдной Землицы хватит и на злак, и для животины. А вместе с вами, птицами, и мы сильнее будем. Эх, жаль, что Волки, Лисы, Медведи по Лесу Бармы пошли. Всем бы в одном месте, как на Блаженных островах,

156

соединиться…
  - Так, может, они по ту сторону Пояса Рода поселятся. Сколько здесь вёрст? Одна-две сотни…
  - Две будет… гористого места… Да мы с тобою слишком увлеклись разговорами! Давай-ка в баню. И чтоб три кожи с вас слезло. Пощупаю!..
  Светь быстро оделся и со своим полотенцем выбрался наружу. Во двор, под небольшое навесье, вынесли длинный семейный стол, и возле него, на лавках, сидели старики-родичи, о которых говорил Водимир. Семья же старика принимала гостей: муж лет сорока вносил в баню оберемок поленьев, трое накрывали на стол, кто-то постукивал за живней. Только детей, видно, удалили, или сами разбежались по играм да поручениям.
  На Светислава глянули пытливо даже самые белобородые из старших, и на его «Здравствуйте. Белые боги с вами. Я…» ответил каждый. Родомиром, которому волей Куниц выпало теперь стать племичем всех южных племён, оказался старик в рубахе чистейшей белизны, с богатыми вышивками, с широким жёлтым поясом и нашейницей из звериных зубов. Хотя день начинался теплом и безветрием, на нём были овчинный безрукавый охабень и лёгкая накидка.
  «Знать, у Южных в большом почёте охотиться в Лесу, раз носят звериные зубья на шеях», - вскользь подумал Сокол, успев приметить три неведомых ему зуба и пару больших медвежьих.
  - Мойся неторопливо, добрый ратник, - сказали ему сердечно. – Твои дружени (ещё одно непривычное слово Южных) уже там…
  Девушка лет десятка и пяти подала Светю кувшин и пытливо поглядела на перевязь буяра с соколиными перьями. Он не удержался и приник к краю, выпив сразу треть.
  - Четыре Луны без кваса и калача, - улыбнулся юноша.
  - Ничего-о…Пейте вдосталь…То и любо, что редко.
  …Мылись долго. Уже слышались твёрдый, сильный голос Болеславы и звонкий, ручейком – Живославы, а временами даже смех.
  - Старички-то ладные: с Соколицами любезничают-пересмеиваются, - улыбнулся Меч, подливая воды на раскалённые камни.
  - Может, тебе полюбится какая-нибудь … Бобриха! – выкрикнул из пара Рудь, которого Светислав охаживал берёзовым веником. – Слышь, ты гляди-ко за братом! Девушка, которая нас угощала квасом, так и зарумянилась вся, когда наш путляшка подошёл к ней!.. Не то вторично сбежит!
  - Нечего тебе, шумила!.. – смутился Мечислав. – Не для того я покинул селение, не простившись с матерью, чтоб отбиваться от Дружины!
  - А что?!. Мы ведь почти в своих новых Землях! Вёрст на полсотни отъедем, и можно селиться! Так что дружба с Южными очень даже к месту! Беда только: головы ёжкам ты рубишь бойко, а на гуляния-игрища рановато ходить! Может, у Бобров по-другому?!. Полюбопытствуй!
  Так по-доброму забавляясь друг над другом, а более над меньшим –
                                                          157
Мечиславом, ратники-Соколы смывали с себя грязь, пот, кровь и душевное напряжение великого броска на Юг. И виделось им эту пору, что после дня Купалы и Костромы пройдут они спокойно последние вёрсты пути и в указанном Гостомыслом месте построят городьбу для защиты новой Родины и тем самым выполнят поручение своего народа, семи северных племён, в которых давно уже не ведают, живы ли дружинники, удачно ли прошли меж гор и Леса. Но даже старый Лебедь-вещун из Триозёрья, много раз запрашивавший богов о будущем, испытывал лишь смутные предвиденья, не зная и доли тех новых и немалых испытаний, которые ожидали этих юношей и гостеприимные южные племена. Да и надо ли человеку ведать своё будущее? Не станет ли он тогда беспрерывно приготовляться к завтрашнему дню, не заботясь насущным? Что за жизнь будет – без нового, нежданного, требующего быстроты, смекалки, опытности?..  Может, и желают высшие силы оберечь, предупредить верные им народы от разного лиха, да знают и то, что мир земной живёт новым. А если мудреет человек да открывает все тайны этого мира, то приходит ему время переселяться в иной, становиться младенцем там и снова постигать, постигать, постигать…
  О чём только не разговаривали в тот день родичи Юга и Соколы Севера, радуясь, что сохраняются на двух краях Подсолнечной древний язык, вера в Белых богов и следование Закону Праведи. Говорили о наступлении Холода и необитаемых Землях в низовьях Пояса Рода, об Островах и общих предках, о походе сквозь Лес – том, что совершили Южные, и том, который закончился вчера, об асилках и Кики-Марах (так Бобры и их соседи называли ёжек за их крики ки-ки-ки и поклонение богине смерти Маре ) и много ещё о чём. И проникались все за разговором одинаковой мыслью, будто повстречались в этот день люди одной семьи, которым пришлось расстаться на несколько лет. И вот они съехались, принесли за то признательные жертвования богам (вещун Водимирова селения совершил это ещё на заре ) и теперь сидят за семейным столом и говорят о том, что произошло с каждым врозь да вспоминают общее давнее.
  Мудрые старики с большим уважением отнеслись к юным ратникам и ратницам. Иные из них, помня с детства своё переселение и все опасности Леса, упрекали Болеславу в скромном умолчании о той отваге, которая потребовалась в походе. Дивились они и тому, что треть Дружины составилась из девушек, что те владеют ратными умениями не слабее мужчин и не было меж ними и юношами в походе никакого различия.
  - Ежели у вас такая слаженность да удаль, - сказал, прищуриваясь, Родомир, - верно, одолеете и Летучего Змея. А его долину, направляясь на Юг, никак не миновать.
  Все местные умолкли при этих словах, и стало ясно, что до сих пор от Соколов таили неприятное, щадя их истомившиеся без отдыха тела и души.
  - Не то чтоб зломысленно было это диво дивное, - продолжил племич, взявший на себя трудные слова. – Зла от него мы не имели. Да

158
весьма страшен видом. Крылья в две сажени каждое, стрекочет чудно… Сутки Сварога назад, сойдя с Островов, мы дошли до той долины, да, увидев Змея,