– Нам это и нужно будет через четверть поры.
…К середине ночи они обогнули селение Денимира, на краю лесочка пустили пастись лошадей и осторожно углубились в осинник. Тайное становище обнаружилось быстро. Да и не было оно тайным. На небольшом лугу среди осин и зеленичья, у костра, сидело с десяток человек и о чём-то громко переговаривалось.
- Знаю этих, - прошептал Куль, когда остановились в трёх десятках саженей. –Везен, Гомлан и Жох. Видел их, только поодиночке. Сталкивались на охоте. Если подберёмся ближе, то сумеем разобрать их речь.
- Подберёмся, - уверил Яр. – Ты отсюда, я с Запада, а Светь поначалу обойдёт Лес: нет ли ещё кого-нибудь из чужаков. По моему крику – крику неясыти – возвращаемся сюда или к лошадям. По прочим крикам, брат Куль, гляди на нас: всех знаков не изъяснишь, а у нас много таких.
- То понятно. А мы – свистим. Бродичи вооружены, но, думаю, до схватки не дойдёт.
- Какая схватка?.. Эти нам не ровня. Собираются тайно от родичей, преступая Закон, а дозорных нет. Я вдохну-выдохну, а племянник уже пускает четыре стрелы.
175
- А Яр четыре – на мой вдох, - заметил Светислав.
- Всё, начинаем дело. Ты, брат Куница, если не сумеешь скрытно подобраться, не переживай: мы всё узнаем да тебе перескажем.
- Добре. У вас больше умелости.
- Что ж, боги с нами.
И три ратника, опустившись на Землю, растворились в темени.
…Когда Светь огляделся в Лесу вокруг луга и, прикрываясь спиной того Бродича, которого их провожатый назвал Жохом, подобрался к костру, разговор, как видно, ненадолго смолкавший, оживился вновь. Говорил юноша с тонким и некрепким голосом, по одежде и перевязи, хорошо видных в бликах огня, - Куница. Трое чужаков сидели в накидках, из-под которых торчали мечи, на головах же, таких же курчавых, как у племён с Островов, не было цветных перевязей – знака преданности Светлым богам. Да и лица их показались Светиславу более грубыми.
…- Недоброе вы затеяли… Нет, недоброе. Если обещал – то чужой тайны никому не поведаю. Но и самотные ваши речи более слушать не стану, потому что не одобряю…
- Почему? – спросили его, видно, кто-то из приезжих.
- Знаешь ли, Гомлан. Есть в природе такой мохнатый жук ктырь. Чёрный, только брюшко красноватое. А выводится этот жук в гнилых пнях. Вот летает он по миру да ищет жертву. Есть в природе и другой жук – пчела. Работает от зари до заката солнечного. Чтобы капельку мёда наносить, многие вёрсты пролетает. И всё в своё семейство носит. Мёдом тем личинок кормит. Потому как недолго пчела живёт, а потомством род её и не переводится. И вот летит пчела, мёд несёт, а ктырь её на лету хватает и губит, медленно высасывая.
- Что это?! Говори ясно – я понимаю.
- Куда ж яснее? Твой Аша-Баша да войско его чёрное и есть такие ктыри. А мы, получается, пчёлы. Трудом живём. Ты же склоняешь нас из других соки высасывать. Недоброе дело.
- Юный ты! Не взрослого речь! Боишься: старшие укоряют…
- Мудрость не в возрасте… Что скажете, Куницы?
- А то и скажем Бродичам,- заговорил другой из местных, по голосу – более старший, - что надул ветер Суховей в ваши головы пыльных мыслей. Они вроде бы и красивые, заманчивые, да явно от чёрных богов… Было, переступали мы с друженями свой Закон. Однако ж прощены и более не бранимся с соседями ни за девушек, ни за животину. Не тех вы избрали слушать вашу речь. Хотя у нас в селении все прочие люди – с душами куда посветлее наших. Так что средь Куниц себе помощников не ищите. То твёрдо говорю.
- Угрозы?! Так?! – Жох поднялся, берясь за меч.
Светь потянулся к сапогу за ножом, готовясь поразить руку, обнажающую оружие.
- Ты в нашей Земле, Бродич. Поэтому умерь свою борзость. Нас пятеро.
176
Возьмём по головне – посмотрим, чья сторона одолеет.
Жох, успокаиваемый одноплеменниками, вновь сел на корточки, хотя и ворчал что-то.
- Не пойдём мы к тому Аше-Баше! – решительно сказал тонкоголосый. – Так, братья?.. Так. Не ктыри мы чёрные. А что юностью меня упрекнул, так мне седьмой год Сварога, тысячи лет. Вот так. Потому что внутри меня мудрость всех поколений, всех предков. И будет она со мною, пока не предам их. Своим умом жить – что слепой собачонкой тыкаться повсюду. А умом народа жить – значит, быть юным в силе, но мудрым в разуме. Зверьё лесное и то впереди стаи не одногодок пускает – а матёрых, взрослых. А зверьё-то богами прежде людей сотворено.
Вблизи хрипловато закричала неясыть. У костра примолкли, а Светь пополз обратно.
Так прошла праздничная ночь для юного Сокола: беспокойно и тревожно.
…- Значит, чёрные ктыри и Правитель их Аша-Баша? – спрашивал задумчиво Гостомысл.
- Чудное имя… - повёл плечами Яромир. – Да и у этих Бродичей тоже: Жох, Везен…
Они ехали впереди Дружины и говорили обо всём, что удивило их у Южных.
- Не заботься сильно, вещун. Кулеслав в это же утро переговорит с родичем тех Куниц, их расспросят да усилят дозоры в порубежье, где граничат с чужаками. Вот нам бы с ними не столкнуться…
- Вряд ли… Они к Юго-востоку… А заботиться, Яр, есть о чём. Эта чёрная сила давно мне видится в прозрениях. И не мне одному…
- Да о чём тут тревожиться? Какое-то племя из Безлесья желает разорять соседей. Куницы и прочие, будет надобность, тысячи ратников выставят против этих… чёрных корыстников.
- Что-то в них есть… О числе воинства Аши-Баши не говорились?
- Видно, до нас. Я не слышал этого.
- Что же… Нам дано поручение от целого народа. Приведу на место, которое при Вещеньях указали мне Светлые боги, поставишь городьбу, чтобы закрепиться в этом Безлесье, а Радя с кем-нибудь воротится Подземною дорогой на Север и приведёт наши племена. Пока будут идти, всё здесь разъяснится.
- И для какого нашего племени станет эта городьба?
- Общая, Ярь. Надо строить не такую малую, как у вас, Соколов, для берёжи, а большую, чтобы при опасности множество народа укрывалось. Здесь иная жизнь, и зло может прийти от любой стороны, а не только с одной, как на нашей Равнине.
- Это так… И пилы с топорами да прочее я взял в достатке. Добре было бы, если в этот общей городьбе обороняли нас какие-нибудь обрывистые склоны или реки.
177
- Городьба будет на возвышении. Это знаю уже теперь. И лесочков здесь немало. Хватит на огораживание стеной. А недалече горы. Может, возьмём и камень.
- Камень на стены? Это возможно?
- Да ведь деревья горят, особенно сухие. А здесь, в Безлесье, по словам Южных, если где возгорится, то пламя во все стороны идёт валом в две-три сажени. Зверьё бежит стадами, волк с зайцем вперемежку…
- И мне о том сказывали… А каково же название будет у этот городьбы, если она не для одного рода?
- Назовите Аркогором. Селение аркаидов на горе.
- Аркогор… - Яр в задумчивости поворотился назад. – Во как!.. Вся моя Дружина не по десяткам едет, а по парам.
Оглянулся и Гостомысл.
- То ничего… Любовь лишь слабого ослабляет. Сильному же только прибавляет сил, ибо любовь – свет. И Земля, и люди сотворены Родом и Сварогом по любви. И дитя – величайшее из чудес – от любви появляется. Самое малое растенье – плод любви Солнца-Хорса к Матери Земле.
- А каково мне, вещун? Я был поставлен родичами старшим над Дружиной, но не над влюблёнными парами. Как посылать таких на смерть, если столкнёмся с врагами? Нелегко это.
- Не сдаётся ли тебе, Ярь, что это есть наказание от богов за какой-нибудь твой душевный изъян? Наказание любовью.
- Всё упрекаешь меня, что Гремь поёт о Дружине как о Яриях?
- В сплочении Дружины плохого не вижу. Вряд ли племена переймут это название от своих юных ратников… А чего-то другого недоброго ты в себе не находишь?
Они посмотрели друг другу в глаза и некоторое время ехали молча.
-… Я чувствовал, что ты видишь мою душу и всё на ней. На то ты и мудрец-вещун… - наконец, ответил Яр с неудовольствием.
- Многое скрытое от обычных глаз я вижу в этом мире. Но мир оттого не перестаёт жить, как сам желает…
- Старик, ты давно знаешь меня. Этот поход мы с тобой намечали задолго до его начала. Я умру за свой род, племя, весь народ, ни на миг не сомневаясь. Я умру за любого из этих юношей, за любую из этих девушек, за тебя, за Радю и Светя. А изъян на моей душе – моя забота. За то отвечу в Нави, когда уйду в тот мир путём ратника. Пусть упрекнут меня боги. Здесь же, в этом мире, мне хватит воли сдерживать себя.
- В крепости твоей воли, мой друг Ярь, я не сомневаюсь. Хотя и укорял тебя тогда за столом, но ты и для меня, как для дружинников – единственный из людей всех времён, одолевший ящера. Это останется в памяти народа и его напевах многие и многие годы. Однако ставший сильным должен становиться сильнее, а не смотреть с высоты, на которую поднялся, вниз, на тех, кто отстал, кто слабее. Гляди вверх, Ярь.
178
- Я совсем не понимаю тебя, Гостомысл! Ты же попрекал меня за то, что повести Гремислава равняли меня с богами! А теперь молвишь: «Гляди вверх!» Так ведь вверху – боги! К чему ты подталкиваешь меня?!
Яромир так громко воскликнул, что на него с удивлением посмотрели ближние ратники. Он досадливо вздохнул. Гостомысл же только ласково улыбался. Однако заговорил тише.
- Потому и молвлю так, что знаю тебя давно и ведаю, что ты можешь смотреть вверх и идти вверх. Но ты, друг мой Ярь, в заблуждениях душевных. Бог – не тот, кто всесилен, кого восхваляют, кому делают жертвования. Бог – тот, кто одолел своего злейшего врага – себя самого, свои мелкие желания, кто стал светлым в душе, очистив её от всех затемнений. Человек со светлой душой всесилен, равен богу. Даже если он стар и немощен.
- А может, я не желаю очистить свою душу от…ЭТОГО?
- Ты сожжёшь себя изнутри, Ярь. Ты обрекаешь себя на жуткие мучения, которых губят все радости жизни.
- Да, так и есть… Я не нашёл в себе радости, когда Меч принёс весть о том, что Венцеслава родила дитя. Такое было впервые.
- Не желай всего в мире, Ярь. Всего не дано даже Сварогу. Думай об Аркогоре. Теперь это для тебя важнее всех прочих дел. Мы не можем выбирать себе место, где родиться, семью, в которой родиться. И, избирая себе путь в жизни, мы делаем это зачастую наугад, по душевному порыву. Но, угадав, надо идти по нему. Если упорствовать, ломать себя, сходя с этого пути, - то можно загубить целую жизнь. Твой путь – переселить наш народ на Юг, сберечь от Холода. Как до этого времени ты оберегал его от асилков… И тогда, возможно, аркаиды станут Яриями. Ибо аркаиды – название Севера. А мы теперь становимся Южными…
-… Красивое слово – Ярии… - прибавил вещун, помолчав. – Яркие, яростные, пылкие, буйные, неукротимые…
И как резко заговорил ранее, так неожиданно старик умолк и ушёл в себя, словно забыл весь разговор с Яромиром, словно и не так важен был ему этот разговор.
…А в то самое время другая чета ехала в версте от Дружины и также вела разговоры. Но куда более спокойные. Сверкало Солнце, отражаясь слепящей истомой от широких южных листьев, жались друг к другу старые знакомцы Здоровко и приведённая Дружиной Дича, лениво трусил позади, не чуя опасного, пёс Холень, а Светислав и Радислава бойко говорились о всяком, перескакивая с одного на другое, возвращаясь обратно, прерываясь вдруг или начиная говорить скоро-скоро, перебивая и смеясь
