десяток Сов – из-за какой-то стародавней, ещё с жительства на Островах дружбы между племенами. Гостомысл с внучкой ночевали у вещуна селения Суремысла. Светя, Меча и Ладослава определили в одну семью, немногочисленную в сравнении с другими, потому что два сына её старшего, старика семи десятков лет, сгинули на охоте в Лесу, а дочери его из-за замужества ушли в другие семьи. Недоверчивое, опасливое отношение к Лесу угадывалось у всех Южных, но в этом приграничном племени и в этой семье – особенно. Когда же Лад обмолвился, что Светислав и другие буяры на Севере (о себе он скромно умолчал) по многу дней в одиночестве проводят в пущах, где легко столкнуться с волком, росомахой, асилком, медведем, тогда даже старик-старший глянул на Светя с уважением. Дети же вместо имён стали говорить им «дядя ратник», даже Мечу, оружие которого разожгло восхищением глаза таких же подростков Утеслава и Вечеславы.
Но были воины-ратники и среди Куниц. И оружие для них ковали добротное. Каждое племя преподнесло в подарок северянам стрелы и наконечники, но именно куньи похвалил Яр, более других как старший берёжи придирчивый к тому, что спасало человеку жизнь в предлесье. Куницы тоже объезжали дозором свои границы, хотя соседние неаркаидные племена, жившие пасьбой животины, их не беспокоили. К тому же соседи их чтили Сварога и Сварожичей, а говорили так, что разобрать было не затруднительно. Южные полагали, что эти племена – их дальние родственники, из тех, кто не вернулся на Север после ухода прошлого Холода пять месяцев Сварога назад. Старики этих «Бродичей» (потому что «бродят» по безлесым равнинам – Травеню )о том и рассказывали, что часть их народа, может, пять, может, и десяток тысяч лет назад ушла на Север вослед за богами.
Со старшим этих дозоров Яромир проговорил всю ночь, и к заре у него были готовы наметки на берёсте с горами, реками, лесами, чужими селениями на сотню вёрст к Югу и Юго-востоку. Родичей и вещунов Бродичей он теперь знал по именам, главные слова их речи затвердил в памяти.
Но Дружина не знала этого. Как и не знала, что ночью Куницы пересмотрели всех их лошадей и заменили прихрамывавших и ослабевших на своих – более крепких и смирных. Смирных – потому как их кони ходили в узде, а северяне-всадники по-древнему правили ногами, оставляя руки оружию – для охоты и рати. И когда Суремысл с помощниками понёс на
167
зорьке жертвования Купале, Костроме и иным Белым богам и предал их во
Святилище живому огню, славя Рода, Солнце и Мать Сыру Землю, Соколы, Кречеты, Журавли и прочие ещё спали. Только Гостомысл шептал прославления богам рядом с Суреславом. После же уединился в Святилище
и долго пребывал там, ожидая откровения: где осесть их народу, где тот новый Алатырь, куда, выбрав место для общего переселения, он может спокойно уйти. И ещё одно спрашивал он у богов Света. Пока тёмная сила беспокоила лишь его сон, старик полагал, что это – лишь его беспокойные мысли и сомнения, которых мудрость возраста нисколько не убавляла. Но теперь, услышав от Светислава о его снах, вещун сильно обеспокоился. Известно ему было, что день ото дня, месяц за месяцем внимая Лесу и всему миру вокруг, Светислав, как и прочие из берёжи, начинают слышать неслышимое, видеть невидимое, ибо духи воздуха и ветров, зная всё в мире, говорят то деревьям, траве, камням, говорят и тем душам людей, которые чисты, без малого даже изъяна и обращены в мир, а не в себя, свои мысли и чувства. «Видно, Радя научила Сокола внимать духам природы. Сама же она, если и чует что-то опасное, мне о том не расскажет, пока не догадается, что это. Так и в самоладе: всю дорогу улыбалась мне, ободряла, убеждала есть и пить. А едва вышли из Подземелья, упала без сил на траву да и пролежала целую пору, пока не выплакалась. Сильный нрав, да уж очень твёрдый. В гибкости больше силы.
О том и спрашивал Ирий вещун Гостомысл, а поведали ему небесные хозяева свои великие тайны или нет – знают лишь боги да сердце мудрого старика.
Главное празднование начиналось в подвечер, и к той поре в середине селения, у истюкана Велеса, Боды, по-южному, уже ставили лавки и столы. Туда несли снедь и кувшины с квасом, сытой, земляничником, киселями. Всякий до самого малого дитя был умыт и одет в белую рубашку, поверх которой Куницы носили солоники и – кто постарше – нити с зубами лесных зверей, убитых на охоте. По вышитым на воротниках знакам можно было угадать не только род человека и его семью, но и то, что этот– из Куниц. Потому-то внимательный Светь, выйдя утром из жилища, свежий от доброго сна, ключевой воды и выпитого вкусного молока, и увидев знакомое лицо, по знаку определил, что девушка, весело говорившая с Вечеславой, - из Бобров.
- Купослава? Ты как здесь?
- Здравствуй, Сокол. Белые боги с тобой. А ведь вы ночевали у моего двоюродного деда. А вот она – моя бабушка.
Купа указала на старушку, выносившую под навесье какие-то горшки.
- Эй, девушки-красавицы, добре разговаривать с залётным ратником, несите-ка нашу долю на братчину.
- Иди скорее за нами! – радостно выкрикнула Бобрица, подхватывая горшки. – Да не забудь братца!
«Вот оно что, – усмехнулся Светь. – Примчалась следом за нами
168
попрощаться с Мечем. Правду Соколы говорили: приглянулись эти подростки друг дружке. Забавно только: ей десяток и семь, ему – на два года меньше. Девушке уже могут дарить знаки Лады, а Мечу до того ещё пять
лет. Хотя что я? Может, между ними просто дружба. Однако пора будить дружинников: скоро братчина. А утром – опять в поход.
И Светь вернулся в жилище.
…Всю середину Родомирова селения занимал большой луг. В иное время здесь паслась мелкая животина, играли дети, в этот же день всё пространство уставили для общей братчины и только с одного краю высилась священная берёза Купалы и Костромы, уже украшенная лентами и с приношениями у корней. Светь сразу угадал большую медную чашу с пшеницей: за Соколов жертвенное преподнесла Болеслава. Народу собралось до трёх сотен. Но знакомые косы и лобную перевязь Светислав различил сразу. Меч и Лад тихо отошли в сторону, не мешая.
- Здравствуй, буяр, - улыбнулась, подойдя ближе, Радислава.
- Здравствуй и ты, Лебедица, умеющая летать и под Землёй.
- Не держи обиды, что при расставании не могла рассказать большего. Правду скажу: дедуня тогда ещё хотел довериться тебе. Да я была против. Зачем ратнику лишние заботы перед таким великим и трудным походом? Когда, может, навсегда прощаешься с матерью и семьёй?.. А Холень? Ты оставил его, где ночевал?.. Я слышала от своих Лебедей, что он догнал тебя в Лесу вместе с двоюродным братом.
- Догнал, плутяшка. А обиды на тебя я не держу: ты мудро поступила. Сказала бы – пошёл вслед за вами, а одних не пустил бы по Подземной дороге.
- Тише, буяр. Южные о том не знают. Для них мы перенеслись по воздуху, как птицы. Хорошо, что тут какие-то Змеи летают, и нам поверили.
- Верят и наши. Особенно Вертислав.
- С тем ведь тоже много чудного случилось? Он долго сказывал мне, как ты вызволял его от косматых.
- Как можно вызволять всесильного бога?
- Да-да, бога… Не знает: хвалиться этим или стыдиться… Так значит, не пустил бы одних? Почему же?
Она снова лукаво прищурила глаза, как тогда, на озере Гостомысла, когда Светь отбивался от её шуток, будто от острых стрел. Нет, больше он не желал так разговариваться с нею.
- А что ты просила у богов, когда в день Дажьбога пускала в реку свой венок? Ты ведь обещала при прощании, что после скажешь мне.
Она перестала улыбаться, словно поняла его.
- Ты изменился в походе.
- Огрубел.
- Нет. стал твёрже. Теперь к твоей отваге буяра добавились мудрость сердца и чуткость души. Так что оставим без ответов наши вопросы. Идём! Я хочу сидеть рядом с дедуней! Думаю, он расскажет Яромиру о нашем
169
дальнейшем пути! Поспешай же, буяр!
Она схватила его за руку и потянула в голову длинного общего стола, где
видны были уже Родомир, Суремысл, Яр и Гостомысл.
…Когда насытились хозяева и гости празднества, когда произнесли множество восхвалений добрым богам Купале и Костроме, детям огненного Семаргла, когда юные и дети большей частью выбрались из-за столов, готовясь к хороводам и игрищам, тогда Родомир поднялся со своего места и, воздев левую руку с рогом, наполненным сурьёй, а правую прижав к своему солонику, громко сказал:
- Братья с Севера! Великие дела вершатся на наших глазах! Второе переселение аркаидов на Юг в этот год Сварога! Седьмое с сотворения мира согласно стародавним повестям! Пройдёт время Лады, пройдут другие месяцы Сварога, и наши народы вместе вернутся на северную Родину, чтобы более никогда не покидать её! Это стремление в родные места мы оставим нашим детям, внукам вместе с верою в Белых богов, Свет и очистительную силу огня-Костромы и воды-Купалы, которых славим в этот день! Так пусть же представит нам всем свою чудесную способность ваш певун Гремислав, о котором мы слышим много дивного! Пусть скажет новую повесть о славном походе семи десятков неженатых и незамужних! Ибо никогда ещё не вершили долю нашего народа юноши и девушки! Но мы верим, что малый возраст, малые опытность и мудрость не помешают вам довести великое дело до завершения!
Племича дружно поддержали – и Куницы, и дружинники. Да Гремь и сам всегда был рад спеть, потешить слух своею сладкоголосостью. Празднество же более всего к тому подходило, и , едва понеслись над лужком первые звуки его гуслей, первые слова напева, как стихло всё: сидевшие за столом старшие, юные, собиравшиеся к хороводам, дети, животина и птицы, даже сама купальская берёза заслушалась северного певуна и грустно опустила вниз листики, будто устыдилась вечерних слёз-росинок…
Гремислав запел. Радость и ттревоги начала похода, беспокойство и изнурение ночных нападений, сокрушительная мощь оружия Коляды были в его любозвучных распевах. Повесть лилась неторопливо, но покоряла глубиной и новизной тех чувств, которые пришлось пережить совсем ещё юным посланцам Севера. Гремь пел об одиночном походе Мечислава, а Куницы, удивляясь, глядели на подростка, красневшего под множеством взглядов. Гремь пел о «Вещенье» асилков, где Вертислав становился лесным правителем, и Рыжень, посмеиваясь вместе с другими, отмахивался рукой. Но вот напев подошёл к схватке с горным чудищем, погубившим Мурослава, и гусли зазвучали, как дальний гром, который грозит жутким нападением стихий на Землю, на деревья, на всё сущее.
… Поразил он копьём того Ящера,
Поразил он дышащего пламенем.
Ликовали победно все Ярии,
Славя дерзость, отвагу и вежество…
170
И долго ещё молчали старики, старушки и взрослые мужи и жёны, которые
сидели за столом напротив гостей-дружинников, не решаясь посмотреть им в глаза, потому что чувствовали: хотя и нежны те лицами, да крепки сердцами.
Но вещуны нарушили молчание, и юные вернулись к своим игрищам у берёзы.
- Значит, вы теперь Ярии... – сказал Суремысл. – не Соколы, Утки, Лебеди, а все едины. То добре. В походе делиться – врагам помогать.
- Хорошо
