Оформить в порядке перевода

что:
      — Эх, Мишка-Мишка, какого черта ты здесь торчишь, давно бы подыскал подходящее местечко... Я давно присматриваюсь к тебе, парень ты грамотный, тебя везде только так... с грабушками возьмут. Ну кто ты здесь, в этой шараге? Разве это зарплата — так, курам на смех!
      Начав с критики моей зарплаты, он мог зайти куда дальше и обидней. Но я своевременно предупредил его потуги, отреагировал тем, что счастье заключается не в деньгах, конечно, заработок основное, но еще не все, что нужно нормальному человеку. Тут он подступил с другого конца.
      — Что это за работа такая? Целый день чухаешься, чухаешься, а толку нет! Как не вертись, хоть расшибись в доску, все равно тут мил не станешь. Вот у меня раньше... — и он предложил мне помочь устроиться на свое прежнее место, правда зарплата там чуть поменьше, но зато весь день в твоем личном распоряжении. Ну уж он хватил явно через край — бить баклуши еще, куда не шло но бесплатно бить баклуши — увольте меня, пожалуйста.
      — Почему ты сам оттуда схилял? — зло подколов, спросил я его, Антон не замедлил оправдаться, якобы там не светило с квартирой, а так работенка была вполне по нему. Дали бы жилье, он-де ни за что оттуда не ушел, а со временем утряс бы проблему и с зарплатой. Как я понял, речь шла о какой-то строительной подрядной организации непонятно какой формы собственности. Определенно там все было построено на жульнических отношениях, ловчить и шельмовать по крупному я еще не научился, да и не собираюсь учиться, да и не к чему, не хватало мне еще загреметь под фанфары...
      Но вот, кажется, у Тараторкина наклюнулось стоящее местечко, обещали квартиру, вполне приличный оклад, да и работка не пыльная. Однако организация не ахти какая... Я даже не понял Антона, почему он туда уходит, как можно похоронить себя на этой, простите за выражение — мудышкиной фабрике, неужели у него вовсе нет самолюбия? Вот спросит кто-нибудь — где работаешь? Что ты ему ответишь?! Порядочный человек ухмыльнется и перестанет расспрашивать, а другой так просто плюнет и отойдет в сторону.
      Впрочем, и я тогда был еще дурачок неопытный, еще не понимал очевидных вещей, что не место красит человека, а он то самое место. И еще одну совсем прописную истину — в тихом месте сомы водятся. Тараторкин же был начинающим соменком, он уже давно рассчитал свою жизненную стезю и видел себя в перспективе вполне респектабельным крупным сомом. Все к нему с почтением, с поклоном, он предвкушал пышные банкеты, черные лимузины и апофеоз всего и вся — толстые пачки денежных купюр, которые не сложить вдвое, разве лишь свернуть в рулон.
      И чего ему так хотелось: перекрестить меня в свою веру, заставить поклоняться мамоне или золотому тельцу, кому из тех названий, что больше нравится — смысл один?.. Но слава Всевышнему — я устоял, хотя думал всякое. Чем объяснить его навязчивую заинтересованность в моей судьбе: искренним желанием помочь неплохому парню, присутствием каких-то особых видов на меня, охотой насолить Рогожину, умыкнув меня из отдела, оставив службу главного механика без ведущего инженера, или просто низким чувством — насрать мне по полной программе? Однако его ухищрения остались напрасны — я не ушел с завода.
      Тут внезапно вышел довольно жесткий приказ директора — от нашего отдела одного человека направить на курсы повышение квалификации в межзональный центр сроком на три месяца. Рогожин, быстренько оценив ситуацию, спешно вписал Тараторкина. Ну а тот, столь же быстро осознав возникшую интригу, не хватало ему еще скитаться по общагам, незамедлительно настрочил заявление об увольнении. Рогожин, не мешкая, подмахнул бумаженцию.
      Как принято говорить в таких случаях — будь здоров и не кашляй, всего доброго и вперед с песней! Таким образом. Тараторкин отработался в нашем отделе...
      Александр Сергеевич как-то, находясь в добром расположении духа, поведал мне свой прощальный разговор с Антоном. Я, как назло, оказался в трехдневной командировке и пропустил последние дни Тараторкина на заводе. Итак... послушаем Рогожина:
      — Сей хлюст, видать, подпил напоследок, затесался ко мне в кабинет и давай выпендриваться. Мол, вы знаете, почему да отчего я тут работаю, да кто меня устраивал сюда? Я ему в ответ, мол — не знаю и знать не хочу! Тут он взялся меня запугивать, якобы стоит ему захотеть, так меня в два счета вышибут с завода! Ну, разумеется, скандалить с этим стервецом я не стал, так, посмеялся, сделав вид, что он рассмешил меня своей наивной фантазией. Ну и наглец, однако, на его месте — благодарить меня должен, что статью ему не влепил за его художества. А стоило бы, пусть помыкался бы с тридцать третьей, узнал бы говнюк кузькину мать.
      Я ведь говорил с директором, просто разобрал меня, так сказать, спортивный интерес — кто его к нам воткнул? Борман как услышал, что за хлюст этот Тараторкин, какие кренделя он отмачивает со справками, так сразу велел — гони его, чтоб духу его у нас не было. Так-то вот...
      Да ты знаешь, что этот негодяй отмочил напоследок, уж на что я ушлый мужик, но такой подлянки не ожидал? Вовремя я спохватился, бог оберег. Глянул в его стол, а папок с документацией по грузоподъемным механизмам нет. Ну, думаю, гаденыш, я тебе устрою!.. Звоню в кадры и велю не отдавать Тараторкину трудовую книжку. Смотрю, приходит ко мне деляга, не солоно нахлебавши. Я ему — где папки? Он, сука, передернулся весь, засуетился, чуть не крестится. «Не знаю», — говорит. А я ему: «Как хочешь?! Пока папки не будут лежать у меня на столе, ты не то что трудовую не получишь, ты под суд пойдешь у меня как саботажник, как вредитель. Я тебя как врага народа посажу, стоит мне только в органы позвонить». Он аж позеленел от страха, обещал посмотреть дома, может, впопыхах захватил документы. «Ладно, — думаю, — иди, урод, смотри...» Ишь ты — листок какой, промокашку домой нечаянно упер, там, поди, три кило бумаг будет. Ну и как должно быть, на следующее утро приносит паспорта, говорит — дома доделывал, ну и в последней горячке забыл о них. Ищи дурака?! Решил щенок мне лапшу на уши навесить... Я не то что пожалел его?.. Просто решил не связываться с говном. Знаешь сам пословицу: не тронь — не воняет. Отдал ему трудовую, пусть катится на все четыре стороны...
      Вот какие, Михайла, работнички-то бывают... Оно и наши не лучше. Один третьи сутки в КПЗ сидит, алкаш несчастный, подрался где-то по пьяни — это он про снабженца Никульшина. Другой вторую неделю носа не кажет — это он про Полуйко, инженер решил отдохнуть, по интеллигентному взял больничный лист. От Дуба (кивок в сторону Павла Васильевича Дубовика) толку ноль, его бульдозером с места не сдвинешь. С кем работать, черт знает с кем, одни дебилы кругом?..
      Да, товарищ Рогожин, Александр Сергеевич, вам не позавидуешь... Право сказать, ну как работать с такими подчиненными, по себе знаю, одна морока?..
      Наши женщины встретили меня радостной трескотней. Главным рефреном в их щебете звучало, конечно, увольнение Тараторкина:
      — Что тут было, что тут было! Он напился пьяным и ругался с Сергеем Александровичем. Нагрубил всем нам, обзывал нас «шестерками». Мы даже сказали начальнику, что нужно вызвать милицию, пусть заберут хулигана в вытрезвитель. Ну и фрукт, ну и фрукт, видали мы всяческих наглецов, но такое хамье еще не встречали...
      — Да чего он все-таки натворил-то? — нарочно притворился я непонятливым.
      — Ну как что? Будто ты, Миша, не знаешь о его делах? — и загалдели все разом: — Дык, у него денег куры не клюют! Дык, он самый настоящий спекулянт! Дык, он мне доллары показывал, настоящие американские! — произнесла с придыханием копировальщица Любаша.
      И понесло, и поехало! Чего я только не наслушался про хитрющего упыря Тараторкина, место которому на Колыме, а его друзьям в Магадане. В конце концов мне пришлось заткнуть уши и позорно бежать от наших милых женщин, превратившихся от ненависти в злобных мегер.
      Оказавшись на лестничной площадке, закуриваю сигарету, тут подходит Павел Васильевич и просит закурить. Странно как-то — Дубовик не курил?.. Сделав затяжку, пожевав губами, должно собираясь с мыслями, Павел Васильевич выказал свое мнение, в корне отличное от женской половины отдела:
      А он парень-то не плохой... Не пойму, чего это Рогожин на него взъелся? — и недоуменно пожал плечами (но я-то распрекрасно знал, что Дуб считал Рогожина выскочкой). — Ну и чего, что зарплату ему большую положили, ничего плохого тут нет, ты дай ему работу, загрузи по полной, пускай отрабатывает. А Антон, он грамотный, мы с ним ходили в управление, так он там при начальстве толково изъяснялся, я сразу определяю людей... Сразу вижу, каков человек, стоит тому слово сказать, и особенно «на ковре». А он ничего, все по полочкам разложил, он парень с головой, далеко пойдет... — Помусолив сигарету, продолжил. — А они (это он о наших женщинах) — торгаш, спекулянт... Сами они спекулянтки, так и торчат на рынке. Послушать их разговоры (Дуб постоянно их слушает) так они все больше про наряды бабские всякие, да тряпки разные импортные болтают. Так, профурсетки безмозглые, прости Господи...
      Вот, пожалуй, и все. Уж зачем Павел Васильевич излился столь разгоряченной тирадой в защиту Тараторкина, я так и не понял. Должно, хотел подольститься ко мне, считая приятелем Антона, а там Бог его знает...
      Замечу, только вчера у нас объявился новый начальник отдела, да вы его знаете — старший мастер механического цеха Чернышев был произведен в главные механики. Занудливый, по правде сказать, мужик. Только появился, собрал всех нас и говорит:
      — Товарищи, давайте разберемся... Чем каждый из вас занимается? Начнем с тебя, Михаил Николаевич... Какие твои обязанности?
     
     
     
      P.S.
     
      Где-то в начале лихих девяностых я случайно встретил Тараторкина на вещевом рынке. В каком-то закутке, обклеенном упаковочным картоном, он торговал цветастыми книжками и сопутствующим канцелярским товаром. Поздоровались. Он прятал глаза. Я у него ничего не купил. Книги были так себе...