можно сказать, что сон есть вход в иную реальность, странную для гуманиста, ибо в ней нет нравственности (совести) и морали (долга, стыда), от которых остались неживые воспоминания. Человечность, гуманность понятия относительные. Они есть культурные понятия, чуждые натуре человека. До тех пор, пока относительное представляется массовому (обычному) человеку, идеологизируется абсолютным, человек может продолжать быть человеком. Это, конечно, иллюзия, - иллюзией является то, что человечность принимается за данность, за природу человека. Но это полезная иллюзия, «ложь во спасение», так сказать. К сожалению, сущность человека не стала еще его естественной данностью. Поэтому ему неестественно быть неестественным только в условном, культурном смысле. До сих пор еще культура не стала натурой человека. Она остается не живой, призрачной. Культура – это прекрасный сон человечества. Она является идиллией, которая в любое мгновение сна может обратиться в кошмар. Необходимо пробудиться от этой жизни в материальном мире, чтобы тебе открылась иная реальность, уже не смертной жизни, в которой если не ты ешь, то едят тебя, но вечной жизни в духе.
Опять же напишу: «к сожалению», ибо духовной жизнью живут только духи, а не люди как душевные существа. Душевное существо несчастно тем, что не принадлежит целиком ни миру материи, ни миру духа, но распято быть между ними. И следует помнить, что половину жизни мы проводим в снах, которые настолько же благоприятны, как грезы, насколько опасны, как кошмары. Таков удел всех тех, кто раздвоен, но не различает сущность и натуру. К счастью, мы не животные и различаем это. Но, к несчастью, мы не духи, которым не надо различать, так как духовная природа и есть их сущность. Так кто же такие так называемые «падшие духи»? Это те духи, которые были духами и перестали быть ими, потому что их существование (природа) прекратила быть сущностью. Но они этого не знают. Он полагают, что являются духами. Между тем они духи без духа. Поэтому бессознательно они пытаются материализоваться, чтобы быть хотя бы ничтожеством по сравнению с тем, кем были, но все же быть.
Люди же по своей натуре животные, материальные существа, тогда как в сущности духи, но не реально, а только душевно, культурно, в принципе, иллюзорно.
Где живут духи? Духи нигде не живут. На то они и духи. «Где» и «когда» - это материальные понятия.
Смерть как переход к иной жизни. Начало новой жизни есть оборотная сторона конца прошлой жизни.
Иное и Не-Иное. Является ли Иное иным самому себе? Является. Оно не принадлежит самому себе и иное для себя. Но тогда Не-Иное является ли также по модели самоотношения Иного не-иным самому себе? Является. Не-Иное не иное для Не-Иного. И даже больше: не-иное для Не-Иного и иное ему, если это иное является материальным, а Не-Иное не материальным, а идеальным, духовным. Но вот для него, для иного, Не-Иное уже иное.
С места на место. У каждого человека как сущего и не простого сущего, а существа, причем, существа с разумной душой в перспективе, есть место в этом мире. Но есть ли оно в ином мире? Вот в чем вопрос. В ином мире нет места человеку. Там есть место только покойнику. Покойник не человек. Для чего нужен иной мир? Для успокоения. В нашей жизни человек мечется с места на место и никак не может найти себе место, свое место. Нет ему места в этом мире. Он постоянно экзистирует, меняет места обитания, бытия. И что тогда такое время? Это уместность. Переход с места на место есть скачок, разрыв бытия как пребывания того же самого тем же самым. Человек разрывается между местами, не может усидеть между ними как между стульями. Такова его экзистенция в этом мире. Разрыв во времени и пространстве вызывает обновление, реализацию того, что было только возможно и стало актуальным. Как только человек полностью актуализируется, он становится ставшим, отдает концы, уходит туда, откуда пришел, уходит из этого мира, трансцендирует уже виртуально (потенциально), но реально (актуально). Именно в смерти его экзистенция, наконец, устанавливает коммуникацию, контакт с трансцендентностью и успокаивается, застывает как гипсовая маска бытия. Он достиг предела воплощения. Духи живут за счет нашей смерти. Они питаются нашими мыслями, чувствами, желаниями. Они мотивируют нас на исполнение в качестве идей. В этом смысле человек является экземпляром реализации идеи в материи, материальной действительности.
Человек экзистенциален, если он пребывает в экзистенции, то есть, вне себя как данности, находится в задании. Он ищет себя как то, что потерял.
Воскрешение отцов как возвращение потерянного. Отец Отца. Чем был занят Гамлет? Местью. Тень отца, явившаяся Гамлету, требовала отмщения. Чем она была для Гамлета? Его прелестью. Он стал нянчиться с этой местью, нежить и холить ее, любоваться ей, пока она не увлекла его на преступления, уничтожив в душе Гамлета как соблазн все, что было не ей в ней. В результате Гамлет стал тенью тени и оказался в мире призраков. Этим миром и является театр. Так Гамлет превратил реальный мир в театр, и театр стал реальным, а мир, реальность – театральной. В этом заключается драма Гамлета. Его вопрос – есть действительно вопрос быть или не быть, но только казаться, представляться. Он выбрал представление и проиграл. Он подменил себя, представился сумасшедшим. Но представление в жизни, а не на сцене, чревато реальным превращением. Так Гамлет на самом деле сошел с ума и превратил свою и чужую жизнь в Датском королевстве в кровавый абсурд мести.
Но это Гамлет, а как же поступил незаконорожденный сын своего отца - Николай Федоров? Он сочинил свою прелесть в виде учения о воскрешении отцов. Не будучи признанным сыном он искал признания в качестве подобия, копии отца. Что такое воскрешение отцов как не их копирование? Как можно возродить, родить отца? Только его представлением, разыгрыванием его самого. Нужно сделать так, чтобы тебя уже не было как сына, а был только отец на твоем месте.
Если заниматься воскрешением отцов, а не рождением сынов, то человеческий род прекратится на земле. Отцы потому и уходят, чтобы на их место пришли сыновья отцов как не мертвые копии, а живые оригиналы. В их оригинальности оживают отцы, когда они живут своей, а не их жизнью. Их жизненный круг уже завершен, и они ушли в страну предков, в мир «вечной охоты». Это мир той охоты, того желания, которое не меняется. Это желание жизни в смерти. В жизни желание жизни исполняется. В ней меняются только исполнители, представители жизни. Творит жизнь сама жизнь как мир, как его полноценное состояние данности для задания. Человек может творить не жизнь, но культуру, будучи вдохновлен на это самой жизнью, в которой нет ему готового места.
Человек живет готовностью. Ему следует приготовиться, чтобы найти свое место в жизни. Но найдя свое место, он выдыхается. Он отдыхает, когда находит, наконец, самого себя. Вот тогда он и теряет самого себя вместе с жизнью. Для чего теряет? Для того, чтобы снова найти в новом материале. Так это он находит самого себя как отец в сыне или сын находит себя в отце? Нет, это Я находит себя как одно в другом: отец в сыне и сын в отце. Я разрешает им приватизировать себя, но тем самым оно ускользает от них обоих, ведь они: отец и сын узнают в нем не его, а самих себя на чужом месте. Таким способом (образом) осуществляется двойная подмена: Я не-Я и не-Я Ты.
Абсолют существует в отношениях. Он есть само отношение относящихся друг к другу. Такова сущность духа. Дух в Духе есть Отец в Отце. Сын Бога есть Отец людей. И Бог есть Дух, и Спас есть Дух. Отец надеется на Сына, доверяет Сыну, а Сын верит в Отца. Их Духовность есть Любовь. Вместе они уместны как Абсолют уже не абстрактный, а конкретный, который вмещает в себя все сущее как сущее всеединое. Вместе они: Вера, Надежда и Любовь есть София как душа мира. Так Бог замкнут на мир. Но одновременно Он и открыт на то, что превосходит Его. То, что, превосходит его, есть не в нем, но есть то, в чем Он. Так в чем же Он находится? Разумеется, в отношении. В отношении к чему? К Иному, к Сокрытому Богу. Бог скрыт не только от нас, Он скрыт и от самого себя. Ему все открыто, кроме Самого Себя, Божественного Я. Вот он и ищет его во всем и находит в нас, но этим не удовлетворяется. Поэтому все дальше и продолжается.
Дух и его прелести. Дух безвиден. Материя представлена. Она является подставкой духа. Дух представляет себя нами. Мы его прелесть.
Зачем человеку нужны наркотики? Затем, чтобы почувствовать себя соблазненным, увлеченным. Человек употребляет наркотики от скуки. Есть скука бытия. Это самоповтор. Человек бежит от привычки. Но в том, в чем он ищет неповторимое, он находит только привычку, одну повторимость. Подсаживаясь на наркотики, он превращается в саму привычку, становится наркоманом, «живым наркотиком». Живой наркотик распространяет наркотик вокруг себя. Не только себя, но и других людей, наркоман заражает, прельщает быть просто наркотиком, веществом, вещью. Самым сильным, крепким наркотиком является капитал, превращающий живых людей как трудящихся в «мертвый труд», человеческий капитал, вещь для использования.
Противоядием против наркотической заразы является отношение к человеку не как вещи, которую используют, а как к лицу, к личности, которую любят. Настоящие люди используют не людей, а вещи по их прямому назначению.
Иудеи, христиане и мусульмане. Хотя иудеи, христиане и мусульмане похожи друг на друга тем, что являются людьми Писания, они отличаются друг от друга своим миросозерцанием. Они похожи буквально, но различаются духовно. Между ними можно найти внешнее (поверхностное) сходство, но есть внутреннее (глубокое) различие. Если иудеи материалисты, то христиане идеалисты, а мусульмане реалисты в духовной жизни. Как это надо понимать? Иудеи и мусульмане обрезаны своей крайней плотью, а христиане своим сердцем. Посвящение Богу среди людей Писания (Книжного Откровения) носит разный характер. Так, например, иудаизм и ислам носит натуральный характер, а христианство неестественно. В отличие от иудеев и мусульман, христиане воспринимают свою веру не как данность, а как задание. Причем это задание невыполнимо. В этом можно найти объяснение тому, что появился ислам после того, как религии, точнее, Бог приобрел человеческий вид, очеловечился. То, что Бог очеловечился, стал восприниматься не столько как человек, сколько по человечески, к сожалению, не сделало человека божественным. Вот эта религиозная неудача заставила некоторых христиан отказаться от образа Христа, а язычников остановила принять христианство. Они выбрали ислам как новую разновидность иудаизма, так как сам иудаизм был только для евреев, а не для всех семитов и хамитов. Впрочем, эти подробности малоинтересны, ибо не имеют
